Утопленница

Станиэл усмехнулся про себя, вспомнив советы доктора, подошел к Хансону и громко, твердо проговорил:

– Вы глупец и бездельник, я расследую самоубийство вашей жены. Я не какой-нибудь коммивояжер, у меня контакты с полицией. Если и дальше станете глупить, так вас разогрею, что глаза на лоб полезут.

Когда он поднялся на палубу, Хансон попятился.

– Что же вы сразу не сказали, приятель? – Именно это я сделал.

– Вы не представляете, сколько бродяг здесь слоняется, и все норовят… Послушайте, но Луэлл вовсе не покончила с собой.

– Вот это я и должен установить, и если вы в состоянии уделить мне немного своего драгоценного времени, мистер Хансон…

– Господи, у меня ничего и нет, кроме времени, старик.

Улыбка Хансона выражала и просительность, и похвальбу.

– Заходите, сядем где-нибудь в тени. Я не хотел вас оскорбить. Ничего дурного. В последнее время я живу в постоянном напряжении.

Станиэлу был понятен его недуг. Праздность. Похоже, Хансон не способен испытывать никаких подлинных чувств. Злоба, радость, любовь, ненависть, ревность – все эмоции испарились, подмененные притворством, судя по неуверенности в его глазах и по манере извиняться.

– Разумеется, ничего дурного, – подтвердил Станиэл, обмениваясь рукопожатием.

Они вошли в жилое помещение, где Пол отказался и от кофе, и от стаканчика. Они сидели в длинной гостиной, обшитой деревом, обставленной тяжелой, массивной мебелью. Здесь же находилась музыкальная аппаратура, каменный камин и большой бар.

– Что означает эта глупость насчет Луэлл? – спросил Хансон. – Кому стукнула в голову такая чудная идея?

– Пока можно говорить лишь о такой возможности. Насколько мне известно, вы не жили вместе.

– Уже около года.

– Вы считали ее виноватой в том, что ваш брак навсегда распался?

– Минутку, минутку, я вовсе не уверен, что он распался бы навсегда.

– Полагаете, она бы одумалась?

– Что ж, я надеялся на это. Она могла вернуться в любое время. Была ли Луэлл виновата? Наверно, оба мы наделали ошибок. Я слегка переборщил, и она меня застукала. Устроила из этого настоящий бедлам. Черт возьми, с этими девчонками ведь ничего серьезного не бывает. Просто… обычное дело. А Луэлл ничего этого не понимала, вроде бы и не знала привычек нашего круга. Сначала я надеялся, что станет своей, и она, наверно, тоже так думала. Как бы то ни было, мы условились расстаться на год, и никто не докажет, что она ко мне не вернулась бы.

– А вы хотели, чтобы вернулась?

– Естественно!

– Несмотря на ее связь с Сэмом Кимбером? Хансон дернулся как от удара.

– Оказывается, вы здесь принюхивались, мистер… – Он посмотрел на визитку. – Мистер Станиэл. У вас нет никаких доказательств.

– Это несомненный факт, мистер Хансон.

– Наверно… наверно, так. Однако это такая вещь, о которой не хочется думать. Я просто не в состоянии представить. Луэлл была такая… осмотрительная. Разборчивая. Понимаете? Воспитанная. А этот Кимбер, он же в два раза старше ее, обыкновенный неотесанный мужлан. Не могу понять, как она напоролась. Месяцев шесть назад, когда о них стали сплетничать, я с ней говорил в последний раз. Хотел узнать, правду ли болтают. Но она ничего не отвечала. Очень вежливо, спокойно улыбаясь, напомнила о нашем уговоре. Пройдет, мол, год, и она скажет о своем решении. Я говорю: ходят слухи, что ты спуталась с Сэмом Кимбером. А она отвечает: всякое можно услышать, если долго прислушиваться, потом села в машину и укатила. Тогда мы виделись в последний раз.

– Но она могла к вам вернуться, даже если все было правдой?

– Черт возьми, вам-то какое дело?

– Я лишь рассматриваю возможности, мистер Хансон. Что, если она хотела вернуться, но боялась, что своим романом с Кимбером все испортила? И тогда из чувства вины, угрызений совести утопилась.

– Как бы не так! Прекрасно знала, что может ко мне вернуться.

– Потому что если вы ее не примете, отец лишит вас наследства?

Хансон немного испугался:

– С кем это, к дьяволу, вы наговорились? Возможно, об этом болтали, но все неправда. Конечно, старина Джон угрожал, но так он говорит с тех пор, как мне исполнилось семнадцать. Да и мать никогда ему не позволит. С чего бы он решил именно теперь? Я бы ее принял обратно, потому что… мне хотелось, чтобы она вернулась.

– По-вашему, она была непостоянна в чувствах?

– Луэлл? Не сказал бы. Она все воспринимала чересчур серьезно. И не очень веселилась. Не знаю, имеет ли это значение.

– Значит, и к мистеру Кимберу относилась серьезно?

– Наверно… да. Очевидно, серьезно.

– А если это он решил с ней порвать? Хансон в раздражении уставился на него.

– Не понимаю, о чем речь, черт побери? Я вообще понятия не имел, что она застраховалась. Кстати, кому достанутся деньги?

– Ее матери и сестре.

– Клянусь, Станизл, я не в силах представить, чтобы Лу покончила с собою, да еще таким способом. Она отлично плавала, не хуже меня. Нелегко утопиться, если чувствуешь себя в воде, как дома. Все инстинкты взбунтуются.

– Но это все-таки вероятнее, чем несчастный случай?

– В него тоже верится с трудом, но все ведь твердят об этом. Логичнее предположить, что кто-то ее утопил. Но и тогда полная бессмыслица. Полдень. То озеро не такое большое, как здесь. Откуда узнаешь, что тебя никто не видит. Оттуда, где утонула, видны дома на другом берегу. И как могли ее утопить, не оставив на теле никаких следов? Лу казалась хрупкой, но была сильной. Может, перегрелась на солнце или отравилась чем-то и в воде потеряла сознание. Все, кому хотелось меня подколоть, сообщали, как она в последнее время хорошела. Может, принимала какие-то таблетки и перестаралась. Как, черт возьми, теперь это выяснишь?

– Если нам удастся найти основания для самоубийства, не придется платить страховку в двойном размере.

Хансон скривился.

– Понятно, приятель. С чего бы я стал помогать экономить ваши вонючие денежки?

– Деньги страхового агентства, не мои.

– Если б оставила письмо, избавила бы вас от хлопот.

– Возможно, и оставила.

– Кому? Ничего не понимаю.

– Кимбер здесь пользуется большим влиянием, может, ему не понравилось бы, если называют его имя в такой связи, вам не кажется?