Мыс cтраха

– Этот курс заставил меня попотеть.

Она глянула на него, как бы удивляясь тому, что обнаружила кого-то за столиком. «Да?» – она снова смотрела в свою книгу. Это был не вопрос. Это был конец всего разговора.

Он попытался выбраться, сказав:

– Я.., я был не согласен с расплывчатостью науки. Они используют ярлыки, но не способны соизмерять вещи.

Она медленно закрыла книгу, заложив пальцем страницу. Посмотрела на него и на его тарелку. Ему захотелось, чтобы он заказал что-то подостойнее, чем сосиски с бобами.

– Разве вы не знаете правил? – безразлично спросила она.

– Каких правил?

– Неписаных правил. Вам нельзя пытаться завязать разговор со студентками в этом огромном университете. Мы – те серые, неряшливые близорукие созданьица, которых вы, студенты-мужчины, называете книжными червями. Мы все недостойны вашего высокого внимания. Если дорогой брат совершает социальную ошибку, приводя книжного червя в братство, на него смотрят с отвращением. Поэтому предлагаю вам слетать в Брин-Мор и попытать счастья там.

Он почувствовал, что его лицо взмокло и покраснело. Девушка снова открыла свою книгу. Его неуклюжесть медленно превратилась в злость.

– Хорошо. Я заговорил с вами. Если не хотите говорить, так и скажите. Но красота не дает особого права быть грубой. Не я устанавливал эти неписаные правила. И я не назначаю свиданий студенткам здесь потому, что так случилось, что я помолвлен с девушкой в Нью-Йорке.

Не было никакого знака того, что она слышала его. Он набросился на сосиску, и та, вылетев из тарелки, упала ему на колени. Когда он положил ее обратно, девушка сказала, не поднимая глаз:

– Тогда зачем же пытаться приснять меня?

– Чертовски самоуверенно.

Она посмотрела на него и надула губки. Он увидел, что ее глаза были такими темно-карими, что казались почти черными.

– Разве?

– Самоуверенно и самонадеянно. У меня нет никакого намерения снимать вас. А если и было, брат, то я уже излечился.

И она улыбнулась ему широкой ухмылкой беспризорника, рассмешившей его.

– Видите, вы отметили, что у вас была мысль.

– Нет!

– Для большинства людей в этом мире практически невозможно быть хоть немного честными и откровенными. Вы так уж точно таким не выглядите.

– Я полностью честен с собой.

– Сомневаюсь. Давайте посмотрим, сможете ли вы им быть. Представьте себе, что когда вы выступили со своим жалким гамбитом, я накинулась, как голодный окунь. И мы бы действительно серьезно поговорили о курсе. Потом вы, увидев, что я как бы играю с этим пудингом, пошли бы и принесли мне еще кофе, а я бы среагировала так, будто вы пробивались сквозь человеческую стену, чтобы принести мне изумруды. Потом мы выходим вместе, и давайте скажем, что у вас занятия в два часа, а мы прослоняемся столько, что у вас останется всего пять минут. Сейчас будьте откровенны. Мы стоим лицом к лицу. И я, с жеманным видом, говорю, что все было так ужасно интересно. Вот ваш шанс быть честным. Вы пропустите занятия только для того, чтобы отвести меня в мое унылое маленькое общежитие?

– Конечно, нет.

Она посмотрела на него со своей бесящей улыбочкой. Он обследовал свой разум. Он вздохнул.

– О'кей. Да, пропустил бы. Но в этом есть что-то неточное и нечестное. Она протянула руку.

– Поздравляю. Вы квазичестны. Меня зовут Кэрол Уитни.

Ее пожатие было твердым, и она быстро убрала руку.

– И дополнительная информация, я помолвлена с удивительным парнем, который сейчас в Пенсаколе учится летать. Поэтому ни жеманства, ни трепещущих ресниц не будет.

– Сэм Боуден, – сказал он, улыбаясь ей. Он кивнул на книгу. – Этот курс заставил меня попотеть.

– Отличное выздоровление. Кажется, вы мне нравитесь, Сэм Боуден. Так случилось, что я очень хорошо с ним справлюсь. Насколько же давно вы потели?

– Пару лет назад. Я сейчас в юридическом институте. Последний курс.

– А что потом?

– Предполагаю, что-то связанное с войной. Клэр настаивает, чтобы я закончил и получил степень вместо того, чтобы заниматься глупостями, как она говорит. У ее отца завод в Джерси, и он завален военными контрактами. Клэр пытается все устроить так, чтобы я работал с ним. Он не против и гарантирует бронь. Я еще не решил. Вам каждый рассказывает личную историю?

– Я вызываю доверие. Мы с Биллом собираемся пожениться, как только ему приколют крылышки ВМС. Я не наследница оборонного завода в Джерси, но если бы даже и была ею, то не стала бы удерживать его. Он аж прыгает от этого. Думаю, я бы даже не пыталась.

Он все-таки взял ей еще кофе, и они все-таки вышли вместе, и он сказал ей:

– Я провожу вас до вашего унылого общежития.

– Нет сияющего авто с откидным верхом?

– Не-а. Я из трудящихся классов. – Он медленно шагал с ней в ногу. – Первые два года были богатыми. Потом умер отец. Работая летом и по вечерам, я ухитрился продержаться. Я перестал работать последние три месяца, потому что заработал достаточно, чтобы закончить, если буду осторожен, и собираюсь вложить все свое время в книги. Создается смешная ситуация, когда патриотизм вступает в конфликт с долларом.

– Что вы имеете в виду?

– Мы с братом должны поддерживать маму. У нее маленькие доходы. Брат женат, но у него нет детей. Мама живет с ними в Пасадене. А Джорджа должны вот-вот забрать в армию. Выплаты от вояк будут не очень большие.

– Так что завод в Джерси выглядит неплохо.

– Или по крайней мере офицерское звание, если я смогу заработать его.

– У меня нет ни гроша. Я единственный ребенок. Мама умерла десять лет назад. Отец может посылать достаточно, чтобы я держалась. Он проработал всю жизнь на нефтяных месторождениях. Как только он может наскрести достаточно, сразу же пускается в рискованные операции, всегда прогорает, но не бросает.

Когда они дошли до общежития, Сэм задал смертельный вопрос. Она заколебалась, потом сказала:

– Да, я буду обедать там завтра в это же время. К концу недели они проводили вместе каждую свободную минутку.

Они говорили обо всем на свете. Они твердили друг другу, что у них полностью платонические отношения. Они часто говорили о преданности Биллу и Клэр. И они говорили, что Билл и Клэр не будут возражать против честной дружбы между мужчиной и женщиной. Несмотря на то, что он воровал время у своих книг, его ум был быстрее и свежее, чем когда бы то ни было, и он работал с такой эффективностью, что знал – он отлично со всем справляется. У них не было денег. Но в Филадельфии была весна, и они гуляли бесконечные мили, просиживали в парках и говорили, говорили, говорили. Только честная дружба. Было не важно, что когда он видел ее, у него перехватывало в горле.

Он исполнительно писал и звонил Клэр. Она писала Биллу и читала ему письма Билла, а когда она пропускала интимные моменты, он наполнялся темной яростью. Он говорил, что Билл выглядит хорошим парнем. Он был убежден, что Билл хвастлив, легкомыслен и неизлечимо и навсегда инфантилен. В отместку он читал Кэрол надушенные письма Клэр. И был озадачен тем, какой поверхностной выглядела Клэр.

Все пришло к неизбежному повороту в маленьком городском парке, в полночь, на фоне мягкой звездной ночи позднего мая. Они говорили о войне и детстве, о музыке, соснах и наилучшем воспитании собак. Потом она сказала, что у нее в восемь занятия, они поднялись лицом друг к другу, и ее лицо было слегка освещено далеким уличным фонарем. Последовала весьма любопытная тишина, и он положил руки ей на плечи. Она пылко подалась, вся оказалась у него в руках, и долгий голодный поцелуй так взбудоражил их, что они качнулись и потеряли равновесие. Они сидели на скамье, и он держал ее за руку во время длинной и удивительной паузы, а она, запрокинув голову, смотрела на звезды прямо над ними. Они поцеловались снова, и их стремление и настойчивость возрастали до тех пор, пока она мягко не отстранила его.

– Просто ужасно будет рассказывать все это Биллу, – сказала она.

– И Клэр.