Лимузин

– Арина не с ним, – Олимпиада вскакивает с постели, наступает на ляжку блондинки, тело которой было съедено начиная от пупка и заканчивая шеей. – Чтоб тебя!

Она чуть не падает, но умудряется удержаться, схватившись за кровать.

– Позови Инну. Пусть уберет, – говорит она брату, и тот обещает, что так и сделает.

Сестра собирает свое платье, туфли и лифчик и спешно удаляется.

Давид взмахивает рукой, и двери закрываются.

Он смотрит себе под ноги и замечает очередную оторванную голову. На этот раз голову шатенки. Пинает ее по направлению к себе и поднимает вверх за волосы.

Глаза девушки закрыты. Она так и не проснулась, пока умирала.

– Думаешь, сестренка, что ты тут главная, да? Как ты заблуждаешься… – он улыбается, касается своим пальцем губ мертвой девушки. – Только тс-с-с! Ты же ей не скажешь?

И Давид подмигивает ей одним глазом.

***

– Так… – Никита и Арина идут по дороге, усыпанной песком. До амбулатории совсем недалеко, и потому времени на разговор практически нет, но еще меньше его для бессмысленного молчания, – откуда Вы? Чем занимаетесь?

Арина смотрит себе под ноги, пожимает плечами.

– Все, что я помню – это служение Егору Кирьяковичу.

– Кирьяковичу? – переспрашивает Никита. – Есть… такое имя – Кирьяк?

Арина мельком смотрит на Никиту, встречается с ним глазами и кивает, затем снова опускает взгляд под ноги.

– Ладно, извини, я тебя перебил. Продолжай.

– Я делала всю домашнюю работу – готовила, убирала, – она пожимает плечами. – Еще я мыла господина и его детей – Олимпиаду и Давида, но лишь до тех пор, пока Давид не вырос и не начал ко мне приставать. После первой попытки Егор Кирьякович тут же отстранил меня от этой работы и наказал Давиду, что тот отныне должен мыться сам.

Никита выслушал ее рассказ со слегка хмурящимся лицом. Кирьяк, Давид, Олимпиада… пока не выросли, начал приставать… на вид Арине не меньше двадцати, но и не больше двадцати пяти…

– Ты… служила им что, с десяти лет?..

– О нет, девочки нашего рода отправляются на службу к Апраксиным только после того, как им исполняется шестнадцать.

Никита раскрывает рот и тут же его закрывает. Внезапно он осознает, что его знакомая – как минимум лгунья, но, скорее всего, сумасшедшая.

***

– Тупая сука! – произносит Олимпиада, стоя в душе под горячими струями воды. – Какая же ты тупая дрянь!

Она бьет ладонью по выложенной кафелем стене, упирается в эту саму стену обеими руками и закрывает глаза. Делает глубокий вдох… выдох.

Выпрямляется, улыбается, поворачивает голову вбок и легонько бьет кулаком в сторону.

– Купился?! Да брось! Я же стебусь! – сказав это, Олимпиада смеется. Ее улыбка так и сияет.

***

– Купился?! – вдруг произносит Арина и бьет кулаком в плечо Никиты. На ее лице – веселая озорная улыбка. – Да брось! Я же стебусь! – и она смеется своим звонким и милым голоском. Ее улыбка так и сияет.

Никита облегченно выдыхает воздух, хватается за сердце и тоже смеется. Не очень громко, но все же смеется. Впервые за последние три дня.

– Боже! Я то уж решил…

– Что я шизик? – Арина смеется. Перемена в ее взгляде колоссальна. Она больше не сутулится, не теребит одежду, не боится смотреть в глаза. Никита довольно глубоко увлекался психиатрией во время учебы в меде, чтобы не принять ее преображение за глупую шутку.

В его голове звенит тревожный звоночек. Ты не шизик, – думает он, – у тебя раздвоение. Или, как будет правильнее, множественное расстройство личности.

***

Вызывает «Адвокат».

Олег слушает рингтон, глядя на экран телефона.

Пожимает плечами и отвечает.

– Салют, мой добрый друг! Жаль, что тебя не было на похоронах!

– Развлекаетесь? – спрашивает адвокат, и Олег задирает голову, глядя на Эйфелеву башню.

– Можно и так сказать…

– Я понимаю, что сейчас в Вашей жизни воцарился хаос. Вы многого не понимаете, и кое-что Вас, непременно, удивляет… но сейчас нужно взять в себя руки, Олег Егорьевич.

– Слушай… – Олег хватает переносицу двумя пальцами и массажирует глаза, – не называй меня Егорьевичем. Я отца не видел. Ни разу. Мать вообще мне говорила, что…

– Все, что она говорила – ложь.

Эти слова, словно ледяная вода, окатывают Олега.

– Егор Кирьякович любил Вашу мать. И ждал Вашего появления. Все то, что… могло показаться Вашей матери – лишь происки Ваших старших брата и сестры. Я не знаю, как именно, но они смогли напугать ее… или ввести в заблуждение… мне неизвестно доподлинно, но…

Олег садится в лимузин и закрывает за собой дверь. Париж перестал его интересовать.

– …когда Ваша мать исчезла, он очень… горевал.

– Почему же не нашел нас? Двадцать лет, чувак. Двадцать… гребаных… лет. Знаешь… – он хлопает рукой по сиденью, – если у него есть тачка, которая может ездить по миру со скоростью света… он бы без труда нашел ее… за неделю. И это – максимум.

Олег и сам не верит в то, о чем сейчас говорит. Он вообще не понимает, как можно говорить о машине, разъезжающей со скоростью света.

– Нетлевск… Нетлевск – не обычная деревня, Олег Егорьевич. Она была сокрыта от нас… защищена. Ваша мать либо знала, куда Вас везти, либо ей просто повезло. В любом случае… своим визитом в эту деревню Вы порвали ту защитную… пленку, если хотите, что скрывала деревню от зла. И сейчас и она, и Ваш брат – в опасности, Олег Егорьевич.

– Что? – Олег не понимает, почему, но он верит словам адвоката. – То есть, как? Постой! Это ведь ты сам предложил мне поехать домой на лимузине! У меня даже и в мыслях не было!