Отливом возвышалась меж извивов
Спирали, волочившейся в траве.
Красив был вид его; не появлялось
Нигде змеи красивейшей с тех пор:
Ни те, в которых Кадм и Гермиона
В Иллирии когда-то превратились[149 - …Ни те, в которых Кадм и Гермиона в Иллирии когда-то превратились… – здесь у Мильтона Гермиона смешивается с Гармонией, супругой Кадма. Зевс дал Кадму в супруги Гармонию, с которою Кадм царствовал в основанном им городе Кадмее (впоследствии Фивах); затем Кадм сделался царем в Иллирии и, оставив власть своему сыну, превратился в дракона, как и жена его, и оба они переселились в елисейские поля.],
Ни боги Эпидавра[150 - Эпидавр – город в Арголиде; там находился храм Эскулапа с культом священных змей.], ни змея,
В которую Юпитер превратился,
С Олимпией в Аммоне забавляясь,
Ни та, чей образ принял он тогда,
Когда он славу Рима, Сципиона[151 - Сципион (Публий Корнелий Сципион Африканский; ок. 234–183 до н. э.) – о происхождении Сципиона Великого, знаменитого победителя Ганнибала при Заме, ходили разные чудесные слухи. Говорили, например, что его мать Олимпия родила его от Юпитера, который посещал ее в образе огромного змея.],
Как бог Капитолийский, породил.
Сперва он боком тихо подползает,
Как некто, робко ищущий приема,
Страшась своим приходом помешать,
Иль как корабль у мыса или устья,
Ведомый в гавань штурманом искусным,
Под ветром курс меняет много раз
И паруса то спустит, то распустит, –
Так он кружил извилистым путем,
Играя в изворотах перед Евой,
Чтоб взор ее привлечь; она ж, трудясь,
Хоть шелест листьев слышала, однако
Змеи не замечала по привычке
Не обращать вниманья на зверей,
Пред ней игравших часто и послушных
Ей более, чем стадо превращенных
Цирцеи зова слушалось[152 - …стадо превращенных Цирцеи зова слушалось – волшебница Цирцея превратила часть спутников Одиссея в свиней («Одиссея», глава 10).]. Но вот
Он стал смелей и прямо перед Евой
Без зова встал, как бы любуясь ею,
Свой гребень нагибал и выставлял
Блеск гладкой шеи, голову склоняя,
Вилял хвостом, лизал ее следы
И наконец немым тем поклоненьем
Заставил Еву на его игру
Взглянуть. Тогда, обрадован вниманьем
Ее, вдохнул он голос свой змее
И, языком заговорив змеиным,
Так искушенье хитрое повел:
«Владычица, не удивляйся – если
Способна удивляться ты, сама
Первейшее, единственное диво, –
И это небо кротости, твой взор,
Ты не вооружай досадой гневной
За то, что я дерзаю любоваться
Тобой, забыв благоговейный страх,
Внушаемый тобою и приличный
Особенно в уединеньи этом.
Чудеснейшим являешься подобьем
Ты твоего чудесного Творца!
Любуется тобою все живое,
В дар данное тебе; пред красотой
Небесною твоею с обожаньем
Склоняется, узрев ее, весь мир!
Но в этом месте замкнутом и диком,
Меж грубыми зверями, кто же может
Хотя бы вполовину оценить
Красы твоей всю прелесть, исключая
Единственного мужа (что же значит
Один?), когда достойна ты царить
Среди богов богинею, которой
Бесчисленные Ангелы служили б,
Как свита ежедневная твоя!»
Так льстил ей искуситель, предисловье
Начав к своим речам; и в сердце Евы
Нашли дорогу льстивые слова,
Хоть голосу она весьма дивилась.
Не без смущенья молвила она:
«Что это значит? Речью человека
Мне говорит животное, со смыслом
Таким же человеческим в словах!
Я знала, что по крайней мере речи
Господь лишил животных, сотворив
Немыми их и слов членораздельных
Не дав им; что касается ума,
Я сомневалась: много разуменья
Во взорах их я видела, а также
В их действиях различных. Ты, змея,
Хитрее прочих тварей всех, я знаю;
Но чтобы речью человечьей ты
Владела, я никак не ожидала.
Удвой же это чудо, расскажи,
Как из немой ты стала говорящей
И почему так дружески ко мне
Относишься, одна из всех животных.
Скажи: вниманья стоит твой рассказ!»
Ей отвечал коварный искуситель:
«Легко мне, повелительница мира,
Блистательная Ева, рассказать,
Что ты велишь, и всем твоим веленьям
По праву подчиняться мы должны.
Сперва была я прочим всем животным
Подобна, что питаются травой,
Которую ногами попирают,
И были мысли грубы все мои
И низки так же, как и эта пища.
Я различала только пищу, пол