Который вырос из земли, покрытой
Горгоны кровью; больше их, чем змей,
Которых кормит остров Офиуса[164 - Офиус – остров у берегов Испании, считавшийся необитаемым из-за обилия водившихся на нем змей.].
И между них вздымался Сатана
Громадней всех их, в образе дракона,
Длинней того, что порожден был солнцем
В долине древней Пифии[165 - Пифия или Дельфы – город, где находился оракул Аполлона Пифийского; здесь Аполлон поразил громадного дракона – Пифона.] из ила, –
Гигантского Пифона: он остался
И в этом виде прочих всех сильней.
Они за ним последовали в поле,
Где прочие отверженцы Небес,
Свой строй сомкнув, стояли в ожиданьи
Торжественного выхода Вождя;
И вдруг, взамен того, перед собою
Они толпу громадных видят змей.
Объял их ужас; страшной в то же время
Симпатией они объяты были,
Почувствовав, что сами изменились:
Их руки опустились, приросли,
Упали копья и щиты, и сами
Они упали, как бы заразясь
От прочих, и ужасное шипенье
Вкруг огласило воздух – такова
Была за грех их кара. Одобренья
В устах их превратились в громкий свист,
Их торжество – в позор, который сами
Они себе произнесли. Вблизи
Внезапно роща выросла, по воле
Того, Который правит в Небесах,
Чтоб отягчить еще их наказанье;
Ее деревья были все плодами
Нагружены, подобными тем самым,
Которые приманкою избрал
В Раю для Евы хитрый искуситель.
Удивлены явленьем странным тем,
Они в него свои вперили взоры:
Казалось им, что запрещенных древ
Явилося вдруг не одно, а много,
Конечно, к их несчастью и стыду, –
И вот, терзаясь жаждою палящей
И голодом ужасным, хоть и знали,
Что послано в насмешку это им,
Они полезли на стволы невольно
И, обвиваясь, облепили их
Плотнее, чем на голове Мегеры
Клубки волос змеиных. Жадно рвали
Они плоды, прекрасные на вид,
Похожие на те, что на деревьях
Близ смоляного озера висели
Там, где Содом пожаром истреблен,
Но их еще обманчивей, не только
Для осязанья – также и для вкуса:
Надеясь ими голод утолить,
Преступники во рту вдруг ощущали
Не плод, а горький пепел и золу
И с отвращеньем вон их извергали,
Выплевывая с шумом. И опять
Томил их голод и терзала жажда,
И снова ненавистною едой
Их отравлялся рот, и сажа с пеплом
Болезненно их челюсти сводили;
И повторился много раз над ними
Обман за то, что человек однажды
В обман был ими хитростью введен.
Так непрерывным голодом терзались
Преступники и мучились, шипя,
Пока Господь им снова не дозволил
Принять их прежний образ. Говорят,
Однако, что приходит ежегодно
Им некий срок в теченье ряда дней
Испытывать такое униженье,
Чтоб тем каралась гордость их и радость,
Что соблазнен был ими человек.
Другое ж нам преданье сообщает,
Что некие рассеялись из них
И в божества к язычникам попали,
Которых соблазнить им удалось.
Так, некий змий, рекомый Офионом[166 - Офион – имя одного из древнейших титанов.],
С женою Эвриномой – может быть,
Подобьем Евы отдаленным – правил
На высоте Олимпа, и оттуда
Сатурн и Опс его изгнали раньше,
Чем Зевс Диктейский[167 - Зевс Диктейский – Дикте – гора на острове Крите, где совершался культ Зевса.] был рожден на свет.
Меж тем в Эдем с поспешностью чрезмерной
Примчалась пара адская, и власть
Грех восприял; греховное деянье
Там раньше уж свершилось, ныне ж Грех
Явился сам, чтоб жить там постоянно,
Сопровождаем Смертью по пятам, –
На бледного коня еще не села
Покамест Смерть[168 - …На бледного коня еще не села покамест Смерть. – Смерть, восседающая на бледном коне, – апокалипсический образ: «…и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя “Смерть”, и Ад следовал за ним…» (Откровение, 6: 8).]. И Грех ей молвил так:
«О ты, второе Сатаны рожденье,
Скажи, всепобеждающая Смерть,
Как новые владенья эти наши,
Которых мы с таким трудом достигли,
Находишь ты? Не правда ль, много лучше
Здесь, чем в Аду, где на пороге мы
С тобой во тьме кромешной восседали,
Безвестные, не страшны никому,