Долгая долина

– Мне плевать! – закричала Мэри. – В моем саду никаких животных быть не должно!

– Нет, я не стану класть в саду яд! – отрезал Гарри. – Даже не проси. Я вот что сделаю: встану на рассвете, возьму свое новое ружье и выстрелю в кошку. Она испугается боли и никогда сюда не вернется. Пневматическое ружье хорошо стреляет, кошка такого не забудет.

Гарри впервые отказал в чем-то жене. Она не знала, как с этим бороться, но голова у нее разболелась не на шутку. Когда боль стала совсем невыносимой, Гарри попытался загладить вину: он смочил ватку одеколоном и помазал Мэри лоб. Она гадала, стоит ли рассказывать мужу про белую перепелку. Вряд ли он поверит, конечно. А может, он поймет, как это важно для нее, и отравит кошку? Мэри подождала, пока нервы немного успокоятся, и сказала:

– Дорогой, в сад сегодня прилетела белая перепелка.

– Белая? А ты уверена, что это не голубь?

Ну вот, опять он за свое! Умеет же все испортить!

– Уж перепелку от голубя я отличу! – воскликнула Мэри. – Она совсем близко сидела: дивная белая перепелочка.

– Ну надо же! – сказал Гарри. – Я и не знал, что такие бывают.

– Говорю ведь, я видела своими глазами.

Он смочил одеколоном ее виски.

– Наверное, альбинос. В перьях не хватает пигмента или что-нибудь в таком роде.

Мэри опять забилась в истерике.

– Ты не понимаешь! Эта белая перепелка – я! Моя непостижимая загадка, моя душа… – Гарри сморщил лоб, безуспешно пытаясь понять жену. – Ну как ты не понимаешь, милый? Кошка охотилась за мной. Она хотела убить меня. Поэтому я хочу ее отравить. – Мэри вгляделась в его лицо. Нет, он ничего не понял, да и мог ли понять? Зачем она вообще рассказала Гарри про перепелку? Это все нервы, не иначе. В нормальном состоянии ей бы и в голову такое не пришло.

– Я заведу будильник, – заверил он ее. – И утром проучу эту зловредную кошку.

В десять часов вечера Гарри оставил ее одну. Мэри заперла за ним дверь.

Утром она проснулась от его будильника. В спальне все еще было темно, но сквозь щели в занавесках пробивался серый утренний свет. Мэри услышала, как Гарри тихонько оделся, на цыпочках прошел по коридору мимо ее комнаты и осторожно прикрыл за собой входную дверь. В руках у него было новенькое блестящее ружье. Почуяв свежесть серого утра, Гарри невольно расправил плечи и легко зашагал по росистой лужайке. В углу сада он остановился и лег на живот.

В саду постепенно светлело. Металлический перепелиный щебет уже звенел в воздухе. Небольшая бурая стайка подошла к краю кустов, и все птицы дружно склонили набок головы. Потом их вожак протрубил сигнал к действию, и его подопечные быстро-быстро зашагали к краю пруда. Через минуту показалась и белая перепелка. Она подошла к противоположному краю, окунула клювик в воду и запрокинула голову. Гарри поднял ружье. Белая перепелка посмотрела на него. Ружье злобно шепнуло, и птицы тут же разлетелись. Но белая перепелка вздрогнула, упала на бок и замерла.

Гарри медленно подошел и взял птицу на руки.

– Я не думал ее убивать, – сказал он себе. – Я только вспугнуть хотел.

Он осмотрел белый трупик и заметил прямо под правым глазом отверстие. Потом шагнул к фуксиям и бросил мертвую птицу в кусты, но уже в следующий миг отшвырнул ружье, продрался сквозь кусты, нашел перепелку, отнес ее подальше на холм и зарыл там в палые листья.

Мэри услышала в коридоре его шаги.

– Гарри, ты подстрелил кошку?

– Больше она сюда не заявится, – ответил он через дверь.

– Надеюсь, ты ее убил. Только избавь меня от подробностей.

Гарри прошел в гостиную и сел в большое кресло. В комнате все еще стоял полумрак, но верхушки молодых дубков уже сияли в лучах раннего солнца.

– Какая же я сволочь, – пробормотал Гарри. – Какая гнусная сволочь – взял и убил несчастную тварь, которую она так полюбила! – Он уронил голову и посмотрел в окно. – Я одинок. Боже, как я одинок!

Побег

На западном побережье, примерно в пятнадцати милях книзу от Монтерея, штат Калифорния, расположилась ферма семьи Торрес: несколько акров земли на склоне холма, который круто обрывался к бурым подводным скалам и пенным водам океана. За фермой поднимались в небо громады гор, и оттого постройки казались тлей, льнущей к горным подножиям, чтобы ветер не сдул их ненароком в воду. Крошечная лачуга и разбитый, полусгнивший сарай были настолько изъедены морской солью и побиты влажным ветром, что со временем приобрели цвет гранитных холмов. Жили в них две лошади, рыжая корова и рыжий теленок, полдюжины свиней и несколько тощих пеструшек. На бесплодном склоне росло немного кукурузы: стебли растений от постоянного ветра стали короткими и толстыми, а початки образовывались только с подветренной стороны.

Мама Торрес, худая иссохшая женщина с древними глазами, правила фермой уже десять лет – с тех самых пор, как ее муж споткнулся в поле о камень и упал на гремучую змею. Когда человека кусают в грудь, поделать уже ничего нельзя.

У мамы Торрес было трое детей: два чернявых недоростка двенадцати и четырнадцати лет, Эмилио и Рози, – их мама Торрес отправляла рыбачить на скалы под фермой, когда море было спокойное и школьный надзиратель уезжал в какой-нибудь дальний уголок округа Монтерей, – и Пепе, высокий улыбчивый юноша девятнадцати лет. Любвеобильный, нежный мальчик, только очень уж ленивый. У Пепе была вытянутая голова с заостренной макушкой, на которой росла густая копна черных кучерявых волос. Мама Торрес сделала ему прямую челку, чтобы он хоть что-то видел. У Пепе были острые индейские скулы и орлиный нос, зато губы – мягкие и нежные, как у девочки, а подбородок – точеный и хрупкий. Ноги и руки ему достались какие-то угловатые, развинченные, и никто не мог заставить его работать по хозяйству. Мама втайне считала его славным и храбрым мальчиком, но вслух только попрекала: «Видно, лень передалась тебе по отцовской линии, потому что в моей семье таких лодырей никогда не бывало». Или: «Когда я носила тебя в утробе, однажды из кустов вышел ленивый койот и эдак хитро на меня зыркнул. Видать, потому ты такой и уродился».

Пепе только смущенно улыбался и втыкал в землю свой складной ножик – чтобы лезвие не тупилось и не ржавело. Нож достался ему по наследству от отца – длинный тяжелый клинок, прячущийся в черную рукоять. На рукояти была маленькая кнопочка: нажмешь ее – и лезвие тут же выскочит. Пепе никогда не расставался с ножом, ведь он был отцовский – а значит, бесценный.

Как-то солнечным утром, когда синий океан под обрывом ярко сверкал, а подводные камни купались в белом прибое, и даже высокие горы имели благосклонный вид, мама Торрес открыла изнутри дверь лачуги и крикнула:

– Пепе, у меня для тебя поручение!

Ответа не последовало. Мама прислушалась. За сараем кто-то звонко смеялся. Она подобрала длинную тяжелую юбку и зашагала туда, откуда доносились детские голоса.

Пепе сидел на земле, опершись спиной на ящик и сверкая белоснежными зубами. По бокам от него стояли замершие в нетерпении малыши. В пятнадцати футах от них из земли торчал столб красного дерева. Рука Пепе безвольно лежала на коленях, сжимая в ладони нож. Сам Пепе с улыбкой смотрел в небо.

Вдруг Эмилио пронзительно крикнул:

– Йа!

В ту же секунду рука Пепе щелкнула, точно хлыст, и метнула нож: тот раскрылся уже в воздухе, и кончик лезвия с глухим стуком вонзился в столб, а черная рукоять мелко задрожала. Все трое восхищенно засмеялись. Рози подбежала к столбу, выдернула нож и вернула его брату. Он спрятал лезвие, вновь сжал нож в безвольно повисшей руке и самодовольно улыбнулся небу.

– Йа!

Тяжелый нож стремительно вылетел из руки и опять воткнулся в столб. Мама Торрес медленно, как баржа, подплыла к детям и остановила игру.

– Весь день забавляешься с ножом, точно это игрушка! – заворчала она на Пепе. – А ну подымайся! На что тебе ноги – башмаки стирать? Вставай! – Она схватила его за развинченное плечо и встряхнула. Робко улыбаясь, Пепе неохотно поднялся на ноги. – А теперь слушай! – крикнула мама Торрес. – Сейчас пойдешь на холм, поймаешь там лошадь и наденешь на нее папино седло. Поедешь в Монтерей. У нас кончилось лекарство. Да и соль почти вышла. Ну, ступай за лошадью!

В расслабленном теле Пепе наметился бунт.

– В Монтерей? Я? Один? Si, мама.

Она нахмурилась:

– И не думай, остолоп, будто я позволю тебе купить конфет! Денег получишь ровно на лекарство и соль.

Пепе улыбнулся:

– Мама, а можно я надену шляпу с лентой?

Она тотчас растаяла:

– Конечно, Пепе.

– А зеленый шейный платок на шею? – мягким и вкрадчивым голосом спросил он.