В битве с исходом сомнительным

– Подсоби!

Ухватив ручку двери, Джим приналег на нее всем телом. Тяжелая задвижная дверь со ржавым скрежетом сдвинулась, расширив отверстие еще на несколько футов. Мак, опершись руками о порожек, подпрыгнул, развернулся в воздухе и очутился в двери уже в положении сидя. Он тут же встал и посторонился, позволив тем самым Джиму повторить его маневр. Пол вагона был замусорен кусками содранной со стен бумажной прокладки. Пихая ногами бумагу, Мак собрал ее в кучу возле стены.

– Набери и себе тоже! – крикнул он Джиму. – Хорошая подстилка получится!

Но не успел Джим набрать себе бумаги, как в двери появилась чья-то голова. В вагон впрыгнул мужчина, а за ним еще двое.

Первый мужчина окинул быстрым взглядом пол вагона и, подступив к сидящему Маку, угрожающе навис над ним:

– Все заграбастал, да?

– Что я заграбастал?

– Бумагу. Всю сгреб подчистую!

Мак улыбнулся обезоруживающей улыбкой.

– Мы же не знали, что к нам гости пожалуют. – Он встал. – Бери себе, пожалуйста.

Секунду мужчина, приоткрыв рот, недоуменно глядел на Мака, а потом, наклонившись, ухватил в охапку всю его бумажную подстилку.

Мак легонько тронул его за плечо.

– Слышь, ты, сопляк вонючий, – ровным голосом, гнусаво произнес он. – Положи-ка все на место. Хочешь свинячить, так ничего не получишь!

Мужчина уронил бумагу.

– Ты меня, кажется, уделать вздумал? – вопросил он.

Неспешно отойдя на несколько шагов, Мак привстал на цыпочки, покачался на носках, ладони раскрыты, руки свободно висят вдоль тела.

– На боксерских состязаниях на стадионе Розанна бывать приходилось?

– Ну, приходилось. Дальше что?

– А то, что врешь как сивый мерин. Если бы приходилось, ты бы знал, кто я есть и что лучше тебе быть со мной поаккуратнее.

На лице у мужчины появилось выражение замешательства. Он с тревогой покосился на двух своих спутников. Один из них, стоя в дверном проеме, неотрывно глядел на проплывающий мимо пейзаж. Другой сосредоточенно ковырял в носу кончиком банданы и с интересом разглядывал результаты раскопок. Первый мужчина вновь перевел взгляд на Мака:

– Я что? Я в драку не лезу. Мне бы только бумаги немного, чтоб сесть.

Мак встал на полную ступню.

– Ладно, – сказал он. – Так и быть, бери. Только оставь чуток.

Приблизившись к куче бумаги, мужчина взял себе несколько обрывков.

– Да можешь и побольше взять!

– Нам недалеко ехать, – отозвался мужчина. Он сел возле двери и, обхватив руками колени, уткнул в них подбородок.

Городские кварталы закончились, и поезд набрал скорость. Деревянный вагон грохотал, что тебе орган. Джим встал и, толкнув дверь, раскрыл ее во всю ширь, впуская в вагон лучи утреннего солнца. Усевшись в дверном проеме, он свесил ноги наружу и глядел вниз, пока от мелькания земли под колесами у него не закружилась голова. Тогда он поднял голову и стал разглядывать пробегавшие мимо покрытые желтой стерней сжатые поля. Воздух был свеж и приятно попахивал паровозным дымком.

Вскоре к нему присоединился Мак.

– Послушай, не вывались смотри, – крикнул он. – А то один мой знакомый парень тоже так вниз смотрел, голова закружилась, и он из вагона полетел – мордой о землю шлепнулся.

Джим ткнул пальцем в сторону беленького дома фермерской усадьбы с красным амбаром, притаившимся за рядком молодых эвкалиптовых деревьев.

– А место, куда мы едем, такое же красивое, как вот это?

– Красивее, – отвечал Мак. – Там сплошь сады яблоневые на мили и мили вокруг, а ветви яблонь сейчас, в сезон, будут ломиться от плодов, сгибаться под тяжестью яблок, которые у нас в городе пятицентовик штука продают!

– Знаешь, Мак, странно даже, почему я не выбирался за город почаще. Забавно, как люди, бывает, хотят чего-то, а не делают. Когда еще мальчишкой был, какой-то там приют или общество благотворительное вывезло пятьсот ребятишек на пикник за город, погрузили нас на грузовики, и мы поехали. Мы там гуляли, нагуляться не могли. Деревья в том месте росли высокие, и, помню, взобрался я высоко, на самую верхушку дерева, и сидел там долго, чуть ли не весь пикник просидел. Я думал, что вернусь туда обязательно, как только сумею – вернусь. Но так и не вернулся.

– Вставай, Джим, и давай-ка дверь закроем, – сказал Мак. – Мы к Уилсону подъезжаем. Не стоит железнодорожную полицию лишний раз раздражать.

Совместными усилиями они задвинули дверь, и в вагоне внезапно стало тепло и сумеречно. Вагон дрожал, как корпус гигантской виолы; постукивание колес на рельсовых стыках стало реже, потому что поезд теперь шел по городу и сбавил скорость. Трое мужчин поднялись.

– Мы здесь выходим, – объявил главный и, толкнув дверь, приоткрыл ее на фут. Два его спутника скользнули вон. Главарь повернулся к Маку: – Надеюсь, ты на меня зла не держишь, приятель?

– О чем речь!

– Ну, бывай. – Скользнул прочь и он, а уже приземлившись, крикнул: – Сукин ты сын трёхнутый!

Мак рассмеялся и, потянув дверь, почти задвинул ее. Какое-то время поезд катил плавно, и ритм колес, постукивающих на стыках, участился. Мак вновь открыл дверь пошире и сел на солнышке.

– Красиво это он, ничего не скажешь! – заметил Мак.

– А ты и вправду чемпион по боксу? – спросил Джим.

– Господи, да какое там… Просто парень этот – слабак и недотепа. Вообразил, когда я с ним бумагой поделиться хотел, что это я с испугу, что боюсь его очень. Это уж, считай, общее правило. Хотя бывает, конечно, что оно и не срабатывает, но в большинстве своем те, кто пытается на испуг взять, сами тебя боятся. – Он обратил к Джиму добродушное, с крупными тяжелыми чертами лицо. – Не знаю, как так выходит, но почему-то всякий раз, как с тобой разговор завожу, я либо ораторствовать начинаю, либо поучать…

– Да ладно тебе, Мак! Слушать – это по моей части, черт побери!

– Надеюсь, что так. Нам в Уивере слезать придется и ловить товарный, что на восток идет. Это миль через сто будет. Если повезет, до Торгаса ночью доберемся. – Вытащив кисет, он скрутил себе самокрутку, стараясь, чтобы порывом ветра не вырвало из рук бумагу. – Закуришь, Джим?

– Нет, спасибо.

– Никаких вредных привычек, да, Джим? А ведь не святоша, поди… С девчонками-то хоть знаешься?

– Нет, – ответил Джим. – Когда очень уж припекало, в бордель ходил. Не поверишь, Мак, но я сызмальства, как взрослеть начал, боялся девушек. Наверно, боялся в ловушку попасть.

– Из-за красотки какой-нибудь?

– Нет. Понимаешь, со всеми приятелями моими такое случалось. Все они тискали девчонок где-нибудь на складах, зажимали их в углу за рекламными щитами, добиваясь того самого. Рано или поздно девчонка залетала, и тут уж пиши пропало. Точка! Я боялся, Мак, в ловушке очутиться, как мать моя или старик-отец – квартира двухкомнатная, дровяная плита… Господи боже, разве ж я о роскоши мечтал какой? Я только не хотел получать тычки и затрещины, не хотел, чтобы дубасили меня. Не хотел жить жизнью, какой, я знал, жили все парни вокруг: по утрам завтрак с собой захватить, кусок пирога непропеченного, несвежий кофе в термосе…

– Если так, то жизнь ты выбрал себе чертовски неподходящую. В нашем деле без того, чтоб дубасили, не обойдешься.