– Я не о том! – возразил Джим. – Пяткой в челюсть я готов получать и удары от жизни тоже, не хочу только, чтобы изводила меня она, умучивала, откусывая по кусочку, и так до самой смерти! Вот в чем разница!
Мак зевнул.
– А по мне – разница небольшая, и там и там – скука смертная. И в борделях тоже не шибко повеселишься.
Он поднялся и, пройдя в глубь вагона к своей бумажной куче, лег там и заснул.
Джим долго еще сидел у двери, глядя на проплывавшие мимо дома фермеров. Виднелись обширные огороды с рядами круглых кочанчиков салата, с кудрявой, как листья папоротника, морковью, ряды свеклы с красноватой ботвой, между рядами овощей поблескивали ручейки воды. Поезд шел, минуя поля люцерны, мимо белых коровников, откуда ветер доносил густой здоровый дух навоза и аммиака. А затем поезд нырнул в ущелье, и солнце скрылось. Высокие крутые холмы по обе стороны дороги поросли папоротником и виргинским дубом, и заросли подступали к самому полотну. Громкий ритмичный перестук колес бил Джиму в уши, отупляя и навевая дремоту. Пытаясь прогнать сон, мешавший ему любоваться окрестностями, он яростно тряс головой. Но насильственная встряска не помогала. В конце концов он встал и, задвинув дверь почти полностью, побрел к своей бумажной куче. Его сон был темной, гулкой, наполненной отзвуками эха пещерой, и пещера эта все длилась и длилась до бесконечности.
Маку пришлось несколько раз тряхнуть его за плечи, прежде чем он проснулся.
– С поезда прыгать вот-вот надо будет! – вопил Мак.
Джим сел.
– Господи, неужто уже сотню миль проехали?
– Почти. Шум этот вроде как наркотиком тебя шибает, правда? Меня в закрытых вагонах сон прямо с ног валит. Соберись. Через минуту-другую поезд ход замедлять будет.
На секунду Джим замер, обхватив руками гудящую голову.
– Меня словно плетками отстегали, – пожаловался он.
Сильным движением Мак открыл дверь.
– Прыгай так, точно мы идем, а земля бежит!
Он прыгнул, и следом за ним прыгнул Джим.
Спрыгнув, он огляделся. Солнце стояло высоко, почти над головой. Прямо напротив теснились дома и купы тенистых деревьев маленького городка. Товарняк поехал дальше, а они остались.
– Здесь дорога разветвляется, – пояснил Мак. – Наша ветка, та, что на Торгас-Вэлли ведет, – вон она! Но через город мы не пойдем, он нам вовсе ни к чему. Мы двинем наискосок по полю, а к дороге выйдем уже подальше.
Вслед за Маком Джим перемахнул через проволочную изгородь, прошел вместе с ним по стерне и очутился на грунтовке, прошагав по которой с полчаса и оставив в стороне окраину городка, вышел к железнодорожной ветке.
Мак сел на насыпь и, кивнув Джиму, пригласил его сесть рядом.
– Это место хорошее. Здесь поезда взад-вперед так и шмыгают. Не знаю, правда, сколько ждать придется.
Он скрутил себе самокрутку из оберточной бумаги.
– Тебе стоит начать курить, Джим, – сказал он. – Это хороший способ общения. Ведь тебя ждут встречи и разговоры с массой людей. Хочешь растопить лед, смягчить собеседника – предложи ему папироску или попроси ее у него. Лучше не придумаешь! Многие даже обижаются, если на предложение дать закурить отвечают отказом. Правильнее будет тебе начать курить.
– Думаю, у меня получится, – кивнул Джим. – Мальцом я курил с ребятами. Интересно, как это будет теперь, не затошнит ли опять.
– Так попробуй. Сейчас. Я скручу тебе.
Джим взял самокрутку, поднес огонек.
– Вроде ничего. Приятно. Я почти и забыл этот вкус.
– Ну, если даже и неприятно, все равно кури. В нашей работе это штука полезная. Маленькая хитрость таких, как мы, шаг к сближению. А что другое нам остается? – Мак встал. – Похоже, товарняк движется.
По рельсам медленно приближался поезд.
– Боже ты мой! – вскричал Мак. – Восемьдесят седьмой! Наш, родной! В городе говорили, что он на юг идет. Видно, отцепили от него вагон-другой, и он опять вышел!
– Давай в наш старый вагон влезем, – сказал Джим. – Мне там понравилось.
Когда их закрытый вагон поравнялся с ними, они опять впрыгнули в него. Мак устроился на своей бумажной куче.
– Могли бы и не просыпаться…
Джим опять уселся у двери и просидел там все время, пока поезд полз между бурых круглых холмов и по двум коротким туннелям. Он все еще чувствовал во рту вкус табака, и вкус этот был ему приятен. Неожиданно в кармане рабочей куртки он что-то нащупал.
– Мак! – воскликнул он.
– Да? Что такое?
– У меня со вчерашнего вечера две шоколадки завалялись!
Мак взял одну шоколадку, лениво развернул.
– Теперь вижу, что в любой революции ты человек незаменимый, – сказал он.
Спустя час Джима вновь стала одолевать дремота. Он нехотя задвинул вагонную дверь, зарылся в кучу бумаги и почти моментально вдруг оказался в темной гулкой пещере. От звуков вокруг ему представлялась вода и что струи воды заливают его всего, рядом кружатся какие-то обломки, куски дерева, мусор. А потом его утянуло вниз, в темную глубь беспамятства за гранью сна.
Проснулся он оттого, что Мак тряс его за плечи:
– Слушай, ты неделю проспать готов, если тебя не будить! Вот уже двенадцать часов, как ты дрыхнешь!
Джим яростно тер глаза:
– Опять меня словно плетками отстегали!
– Ну, приободрись как-то. Вот он, Торгас!
– Господи, а час который?
– Полночь скоро, думаю. Изготовься. Спрыгнуть-то сумеешь?
– Конечно.
– Ладно. Тогда давай.
Поезд медленно удалялся от них. Станция была в двух шагах. Впереди маячил красный огонек, и что-то мелькало за столбом светофора. Это размахивал фонарем тормозной кондуктор.
Одинокие городские огни справа от них отбрасывали в небо бледное зарево.