Дитя Дракулы

Со мною что-то происходит. Дикая боль и одновременно исступленный восторг.

Что-то давит на мои губы – серебряная чаша, древний сосуд, нечестивый Грааль[22 - Грааль – в средневековых кельтских и нормандских легендах чаша, из которой Иисус Христос вкушал на Тайной вечере и в которую иудейский старейшина Иосиф Аримафейский собрал кровь из ран распятого Спасителя. Испивший из чаши Грааля получает прощение грехов, вечную жизнь и т. д.], из которого меня заставляют пить.

Жжение, страшное жжение в горле. Ощущение, будто внутри меня что-то растет, что-то древнее и голодное.

Я корчусь от боли на каменном полу. Вой волков, детей ночи, звучит ближе, гораздо ближе, чем раньше.

Вопль Шона, полный торжества и муки.

Мы впали – все – в горячечный бред? В тяжелый психический приступ? Не это ли объясняет нынешние наши ужасные обстоятельства? Да, наверняка так. Ведь принять любую другую версию значило бы расписаться в собственном безумии.

Меньше часа назад я очнулся на старой кровати с балдахином в одной из спален замка, чувствуя бодрость, какой уже давно не испытывал. Илеаны и след простыл. Вероятно, она нас покинула. Какую цель она преследовала на самом деле, когда привела нас в эту древнюю обитель зла, мне даже думать страшно. Что же до моего возлюбленного друга, моего еще недавно ангельски красивого мальчика, то от него осталась лишь полая оболочка, лишь бледная тень прежнего Габриеля.

Ибо по своем пробуждении я обнаружил, что он скулит и воет от боли рядом, весь измазанный кровью и какой-то слизью. Он ничего не говорит, как я ни умоляю. По-моему, он сошел с ума или хотя бы подошел к краю этой бездны так близко, как только может подойти человек.

С ним что-то сделали. Нанесли какую-то страшную рану. Причинили жестокое насилие.

О боже! У него вырван левый глаз! Кровавая глазница незряче смотрит в пустоту. Он обезумел от боли. Не узнает меня. Его истошные вопли возносятся к вершинам равнодушных гор и смешиваются с жутким визгом волков.

Что теперь с нами будет? Что будет?

Каким счастьем было бы для нас двоих – старого актера и одноглазого юноши – вместе погрузиться в черную бездну безумия и смерти.

Иисус Назаретянин! Если ты обладаешь хоть каплей реального существования, отчаянно взываю к тебе: спаси нас!

Или ты, Падший! Если избавишь нас от муки – я весь твой.

Письмо Арнольда Солтера – Сесилу Карнихану[23 - Заместитель главного редактора «Пэлл-Мэлл газетт» (1901–1904).]

20 ноября

Дорогой мистер Карнихан – или Сесил (если позволите)! Надеюсь, мое письмо застанет Вас в добром расположении духа. Я слышал о Вас только хорошее. Газета под Вашим руководством процветает. Возможно, не все принятые Вами решения стали бы моим выбором, но такова уж природа любых перемен. Старики должны уступать дорогу молодым. Таков естественный порядок вещей, и бояться здесь нечего.

Однако новому поколению не следует забывать, что мы, Ваши предшественники, которым пока еще рано присматривать надгробную плиту на свою могилу, могут поделиться с Вами богатым жизненным и профессиональным опытом.

Посему хотелось бы знать, могу ли я встретиться с Вами в ближайшее удобное для Вас время? Жизнь в отставке вполне меня устраивает, но у меня есть к Вам одно деловое предложение. Надеюсь, Вы не откажете в просьбе «старому псу».

С нетерпением жду Вашего ответа.

С уважением, Солтер[24 - Никаких следов ответного письма я не отыскал. Полагаю, оно так и не было написано, и мистер Солтер, устав ждать, просто явился собственной персоной в контору к своему преемнику. Такой поступок вполне в его духе.]

Дневник Мины Харкер

21 ноября.

Я просто падаю от усталости, но должна написать хотя бы несколько строк перед сном.

Сегодня вечером нас навестили Артур и Кэрри Годалминг. Арт довольно долго оставался наедине с профессором и вышел от него бледный, подавленный и словно постаревший на добрый десяток лет. Был очень молчалив, сказал только, что настойчиво посоветует Джеку посетить нас при первой же возможности.

Мы поужинали вместе. Все было вполне мило, хотя Квинси за весь ужин не промолвил ни слова. Мы пригласили Сару-Энн присоединиться к нам, но она отказалась, пояснив, что ей надо уделить время корреспонденции частного характера. Подозреваю, у нее есть сердечный избранник, которому она пишет о своей вечной любви, несомненно орошая бумагу слезами. Как хорошо я помню первую пору нашей с Джонатаном страстной влюбленности, когда желание постоянно сообщаться друг с другом было столь острым, что превращалось в жизненную потребность. Не то чтобы, конечно, кто-нибудь хотел прожить всю жизнь в таком накале эмоций!

После ужина Квинси отправился спать, мужчины удалились выкурить по сигаре, а я отвела милую Кэрри в сторонку и попыталась поговорить с ней, как просил ее муж. Бедняжка, ей бы радоваться скорому материнству, а она выглядит положительно несчастной. Я спросила, почему у нее такое настроение? Ведь она молода, здорова, благополучна, и казалось бы, должна быть на седьмом небе. Кэрри странно посмотрела на меня и ответила:

– Мне очень страшно, моя дорогая. Я безумно боюсь.

– Но что же вас пугает? – возможно мягче спросила я.

– Как что? Мир, в котором родится мой ребенок. Дурной, греховный мир, который он унаследует.

Письмо доктора Леона Уэйкфилда – доктору Джону Сьюворду

22 ноября

Дорогой доктор Сьюворд! Надеюсь, это письмо застанет Вас в добром здравии. Мы часто слышим о Ваших профессиональных успехах, и нам очень приятно (пускай и незаслуженно), что Ваша репутация продолжает расти и процветать.

После Вашего ухода с поста главного врача мы приложили большие усилия к ремонту и переоборудованию нашей психиатрической лечебницы, чтобы она отвечала всем требованиям двадцатого века. Думаю, сейчас Вы бы не узнали учреждение, столь обширная реконструкция здесь проведена. Вся паутина девяностых выметена прочь, и я рад сообщить Вам, что, по общему признанию, сегодня наша клиника находится на передовой современной медицинской науки.

Именно переделки в структуре здания послужили прямой, хотя и неожиданной, причиной моего письма к Вам. Недавно мы закончили реконструкцию того крыла лечебницы, где размещалось самое закрытое отделение. В ходе работ было обнаружено нечто, что мы считали навсегда утраченным. Это своего рода реликвия, которая относится к славному времени, когда Вы возглавляли учреждение. Подробности дела слишком щекотливы, чтобы доверять их бумаге.

Не угодно ли Вам будет в ближайшее время предпринять поездку в Перфлит, чтобы мы с Вами смогли все обсудить при личной встрече? Полагаю, находка премного Вас заинтересует, это в высшей степени странная соединительная ткань между прошлым и настоящим. Кроме того, было бы приятно снова увидеть Вас, серого кардинала нашего дружного медицинского коллектива. Мы с Вами давно уже не общались – с самой вечеринки по случаю Вашего отъезда, если мне не изменяет память.

Искренне ваш

Леон Уэйкфилд

Письмо лорда Артура Годалминга – доктору Джону Сьюворду

22 ноября

Дорогой Джек! Прости за краткость: пишу в спешке и немалой тревоге.

Мы с Кэрри вчера навестили Харкеров.

Ван Хелсинг продолжает угасать. Тебе обязательно нужно в ближайшее время увидеть его еще раз, пока есть такая возможность.

Сейчас, однако, пишу тебе по поводу своей жены, чье поведение после визита к друзьям и разговора наедине с любимой Миной не изменилось к лучшему, а наоборот, стало еще более нервным и странным, чем прежде.

Она часто плачет от страха перед будущим. Ее пугает неотвратимость родов. Боюсь, многие ее жалобы наводят на мысль, что она опять на пороге заболевания, по каким ты специализируешься.

Джек, через два дня я привезу Кэрри в Лондон. Сможешь ее посмотреть? Кроме тебя, старина, мне не к кому обратиться.

Твой верный друг

Арт

Дневник доктора Сьюворда

(фонографическая запись)