Белые яблоки

– Винсент? Привет, старина! Прости за опоздание! Бруно схватился за спинку стула, отодвинул его и уселся за столик напротив Этриха. Вид у него был такой, как будто он только что спасся бегством из горящего дома. Волосы, обычно аккуратно зачесанные назад, теперь стояли дыбом, образуя надо лбом нечто вроде венчика. Записной щеголь, когда-то так гордившийся своими костюмами, Бруно был одет в свитер с нелепым изображением носорога на груди и мятые брюки. Нагнувшись, он стал завязывать шнурки своих грязных теннисных туфель, но сделал слишком резкий рывок, и один из шнурков порвался.

– Мать твою! – Он смотрел на обрывок шнурка в своей руке с выражением бесконечной ненависти.

– Не кипятись, Бруно. Что будешь пить?

– Ничего. Весь день напролет только и делаю, что пью. А в результате – головная боль. И все. Может, те, кто умер, не пьянеют? Как думаешь? Может, на нас теперь вообще никакие правила не распространяются, а, Винсент? – Слова его были отрывисты, а в голосе чувствовалось волнение.

– Ты пульс у себя щупал? У тебя сердце бьется?

– Нет. – Бруно настороженно огляделся по сторонам, словно не сомневался, что неведомые шпионы стерегут каждое его движение, ловят каждое слово. Покачав головой, он мрачно спросил: – Нашел в себе какие-нибудь изменения, после того как узнал правду?

Он был так испуган и подавлен, что Этрих счел за лучшее умолчать о том, что случилось с ним в такси. Это подождет. Во всяком случае, до того момента, когда Бруно хоть немного придет в себя. И он мотнул головой, чувствуя себя несколько неловко из-за этой вынужденной лжи.

– И я тоже. Но что нам теперь делать, Винсент? Что все это значит?

– Прежде ты мне вот что скажи: ты помнишь, как умирал? И как был мертвым? Хоть что-нибудь обо всем этом?

– Нет. Ничего. Абсолютно. Вот это-то и есть самое страшное, правда? Как вообще такое возможно: умереть, побыть сколько-то времени мертвым, потом воскреснуть и ничего из этого не удержать в памяти? Просто ума не приложу.

Этрих, вздохнув, провел пальцем по губам.

– Вот и со мной то же самое. А я так надеялся, что ты хоть что-то вспомнишь. Но получается, зря я на это рассчитывал. Слушай, давай тогда я тебе расскажу, как все это случилось со мной, а ты это сравнишь со своими впечатлениями.

– Хорошая мысль. Начинай.

Неторопливо, стараясь не упустить ни малейшей детали, Этрих принялся рассказывать Бруно, как встретил Коко, как они стали любовниками, и наконец дошел до событий минувшего дня. Бруно слушал его молча, лишь изредка кивая или жестами требуя остановиться на каком-либо эпизоде более детально. Услыхав о том, что его имя было вытатуировано на затылке Коко, он зажмурился, потом хихикнул, но ничего не сказал. Просто взял со стола пустой стакан из-под виски и принялся крутить его между ладонями.

Этрих рассказал ему почти все. Он умолчал лишь об эпизоде с водителем такси и о письме Изабеллы.

– Но почему Коко все это время вела себя как ни в чем не бывало и молчала о том, что с тобой приключилось? Зачем ей было притворяться?

– Она сказала, что мне следовало самому до всего дойти. Ждала какого-то знака, знамения, что ли, что я готов к принятию этой истины. И таким знаком оказалась наша с тобой встреча, после того как я узнал, что ты умер. Но можно ли ее словам верить, Бруно? Ведь после этого она взяла и исчезла. Ну а теперь ты рассказывай, как все это происходило с тобой.

Бруно потер глаза костяшками пальцев. Он сидел широко расставив ноги и опираясь локтями о колени и выглядел усталым и опустошенным, как человек, только что получивший тяжелое известие или вконец изнуренный непосильной работой. Руки у него были изящными, и вообще он был красив и производил впечатление человека, которому можно довериться.

– Понимаешь, Винсент, я оказался… нетрадиционной ориентации. Получается, у меня вся жизнь ушла на то, чтобы узнать это. И словно камень с души свалился. Ты только пойми меня правильно – у меня замечательная жена, и мы с ней всегда прекрасно ладили, но это было ложью, и в глубине души я это знал. Кстати, мне вот что очень в тебе нравится, Винсент, так это твоя любовь к женскому полу. Не то, как ты себя ведешь с ними, потому что, насколько мне известно, по-всякому бывало, а то, что ты всегда верил, что женщины – это лучшее, что есть на нашей планете. Вот эта твоя уверенность мне очень по душе. А со мной все совершенно иначе. Теперь, оглядываясь назад, скажу по чести: я всегда был настоящим геем. Не стану вдаваться в детали, но поверь, я всегда это за собой знал и боялся как чумы. Но рано или поздно приходится взглянуть правде в лицо, тем более в наши дни то, что тебя тянет к мужчинам, не считается тяжким преступлением. Я познакомился с Эдвардом Брандтом…

– Ты говорил, что это я познакомил тебя с ним в «Акумаре».

– Вот-вот. Я тебе соврал. Мы оба тогда сделали вид, что видимся впервые, а на самом деле были знакомы уже несколько месяцев. Он владелец магазина для мужчин «Ла Страда». Слыхал?

– Нет. – И тут Этриха вдруг осенило. Его словно током ударило. – У него магазин? Где? На какой улице? – почти выкрикнул он.

Бруно поморщился. Ему было неприятно, что его рассказ так бесцеремонно прервали.

– На Северной.

Этрих медленно опустил обе ладони на стол.

– Северная, номер шестьсот семьдесят восемь. Верно?

– Откуда ты знаешь?

– Оттуда, что это адрес магазина, в котором работает Коко. У наших с тобой любовников имеется по магазинчику в одном и том же помещении. Это интересное совпадение, ты не находишь? – Мужчины уставились друг на друга во все глаза и молчали, пока Этрих не добавил с мрачной улыбкой: – И оба продают как раз то, что каждому из нас больше всего по душе: я обожаю женщин, и Коко торгует нижним бельем, ты любишь наряжаться, и Эдвард Брандт владеет магазином мужской одежды. А почему бы нам вдвоем не отправиться туда прямо сейчас и не выяснить, что же это на самом деле за магазин? И есть ли он там вообще? Так как же вы познакомились?

– Я зашел в «Ла Страда».

– Выходит, все было в точности как у нас с Коко? Какое совпадение!

Проговорив еще около часа, они так ни к чему и не пришли. До изнеможения, во всех подробностях обсуждали случившееся с каждым и, что было для обоих гораздо более важным, пытались понять, что им делать дальше. Но ни у того ни у другого не родилось на этот счет никакой хоть мало-мальски внятной идеи. Посреди разговора Бруно вдруг спросил, не обнаружил ли Винсент в себе каких-либо новых необычных способностей с момента своего «прозрения».

Этрих пожал плечами:

– Нет. Сердце вот только не бьется. А в остальном вроде все по-прежнему. А ты?

– Пока тоже ничего, но я надеюсь, что у этого явления есть и оборотная сторона, понимаешь? Вдруг мы завтра обнаружим, что умеем летать? Устал я, Винсент, вот что. Пойду домой. Мне надо выспаться, а то еще чего доброго отключусь прямо здесь. – Он невесело хихикнул. – Воскресение из мертвых – вещь изнурительная!

Усадив Бруно в такси и помахав ему на прощание, Этрих неожиданно для себя снова впал в беспокойство. Он знал, что если окажется сейчас дома, то станет шагать по кабинету от стены к стене, чтобы снять напряжение, или примется включать и выключать телевизор, бессмысленно глядя на гаснущий и вновь загорающийся экран. По правде говоря, «домой» ему сейчас хотелось меньше всего на свете. Из окон его маленькой холостяцкой квартирки в престижной части города открывался вид на реку, в холодильнике непочатой бутылке водки составляли компанию лишь несколько картонных упаковок замороженной пиццы. И он решил пройти пешком семь кварталов – расстояние от бара до магазинчика Коко. Вдруг там что-нибудь изменилось?

Пока они с Бруно сидели в баре, на улице прошел ливень, и теперь огни уличных фонарей яркими пятнами отражались на мокром асфальте тротуаров. Шины проезжавших мимо автомобилей издавали тихий шелест, в котором слышалось что-то интимное. В воздухе пахло мокрым камнем и металлом. Мимо Этриха прошли, смеясь чему-то, две женщины, и его чуткие ноздри уловили аромат их дорогих духов. Ботинки его при каждом шаге попадали в световые потоки, лившиеся из витрин и с вывесок, и на миг окрашивались в разнообразные цвета. Когда он проходил мимо одного из баров, дверь с шумом распахнулась и на улицу вывалились трое плечистых парней в бейсболках, и он уловил обрывок знакомой мелодии.

Китти любила дождь, Изабелла – снег, Коко – солнце. Этрих шагал, опустив голову и прислушиваясь к мелодии песни, которая продолжала звучать где-то в глубине его сознания. Он принялся мысленно составлять список сходств и различий между тремя женщинами. Китти из кожи вон лезла, чтобы стать настоящей вегетарианкой. Коко, похоже, питалась только продуктами быстрого приготовления. Изабелла обожала мясо. Она часто говорила, что рождена быть крестьянкой и что ей самое место среди ван-гоговских «Едоков картофеля»[4 - «Едоки картофеля» (1885) – картина голландского художника-постимпрессиониста Винсента Ван Гога (1853—1890).]. Этрих никогда не слыхал ничего более нелепого. Изабелла, которую, с ее пышными светлыми волосами и огромными голубыми глазами, легко можно было бы принять за шведку, вообразила себя голландкой! Вот уж где она и впрямь смотрелась бы что надо – так это на рекламном плакате какого-нибудь косметического средства, подумал Этрих.

Неожиданно он поймал себя на мысли, что ни с кем, кроме Маргарет Хоф, никогда не говорил об Изабелле. Даже когда они в очередной раз расставались и ему мучительно хотелось разделить с кем-нибудь свое горе, он не мог никому довериться. Почему? Он и сам этого не знал.

Свернув за угол, он очутился на Северной улице. Магазинчик Коко располагался в самом конце квартала. Волнение сменилось в его душе нетерпеливым любопытством. Минувший день был полон столь невероятных событий, что еще одно сверхъестественное происшествие оставило бы его безучастным. Он стал невосприимчив к чудесам. Однако магазинчик, к немалому его удивлению, находился на своем обычном месте. Никакого «Ла Страда» в знакомом здании не оказалось, ничего, кроме витрины с образцами дамского белья. Сунув руки в карманы, Этрих минут пять стоял на тротуаре не шелохнувшись и предавался раздумьям. Но вот рядом затормозила машина, и этот звук вывел его из оцепенения.

– Эй, приятель, что это тебе тут понадобилось?

Повернувшись на этот окрик, он встретился взглядом с полисменом, который высунул голову из окошка патрульной машины.

Этрих улыбнулся:

– Стою, прицениваюсь.

Коп не ответил на его улыбку.

– Сейчас второй час ночи. Ты до открытия собрался торчать у витрины?

Теперь Этрих разглядел и второго полицейского, того, что сидел за рулем. Он смотрел прямо перед собой сквозь ветровое стекло и курил сигарету.

– Да нет же, офицер, я просто прогуливался.

– Ну вот и гуляй дальше.

Этрих собрался было ответить, но так и замер с открытым ртом, потому что в этот миг он вдруг увидел нечто необычное. А именно то, что должно было случиться с водителем патрульной машины через несколько дней. Не с ним – с его близкими, с его семьей. Ничего страшного, но очень, очень неприятно. И винить ему будет некого, кроме самого себя. Этрих с абсолютной ясностью увидел, какое горькое будущее тому уготовано. Картина предстала перед ним столь же отчетливо, как облако сигаретного дыма, в котором на миг потонула голова полицейского.

И он побрел прочь.