Лев Святого Марка. Варфоломеевская ночь (сборник)

После нескольких сильных ударов топора дверь наконец слетела с петель. Полани с мечом в руке, а за ним и Фрэнсис ворвались внутрь.

Оба невольно вскрикнули от неожиданности. Они очутились в помещении, пристроенном с задней стороны хижины. Комната была богато убрана, стены ее покрывали восточные материи. С потолка спускалась зажженная лампа. В углу комнаты стояли, как бы в нерешительном выжидании и держа наготове обнаженные шпаги, двое мужчин; они, очевидно, пытались заслонить собою двух женщин, которые, как только дверь распахнулась, бросились вперед.

– Мария! Джулия! – вскричал Полани и заключил в объятия своих дочерей.

В это время Фрэнсис с матросами приблизился к двум незнакомцам и сказал:

– Бросьте ваше оружие и сдавайтесь! Сопротивляться бесполезно: там у нас еще двенадцать вооруженных людей.

Незнакомцы опустили свое оружие и покорно дали связать себя.

Несколько минут длилось молчание. Молодые девушки рыдали от счастья, а сам Полани был так растроган, что с трудом говорил. Наконец он обратился к дочерям и сказал:

– Милые мои, не меня должны вы благодарить за ваше спасение, а вашего друга Фрэнсиса, который вторично уже выручает вас из беды. Обнимите его, мои дорогие, как родного брата, так как он сделал для вас больше, чем сделал бы брат. А теперь расскажите мне все, что произошло с того времени, как я видел вас в последний раз.

– Ты уже знаешь, отец, – сказала Мария, – что нам прислали известие о том, что с тобою приключилось несчастье и что ты требуешь нас к себе.

– Да, мои дорогие, я об этом узнал очень скоро после вашего отъезда из дома Пизани. В пять часов я поехал за вами и узнал, что вы почему-то уже уехали оттуда.

– Ну, вот, как только мы сели в каюту гондолы, – продолжала старшая дочь, – синьора Кастальди сначала закрыла двери, а потом и ставни у окон. Мы невольно вскрикнули, когда очутились вдруг в темноте, но она строго велела нам замолчать. Мы страшно перепугались, тем более что она никогда раньше не говорила с нами таким тоном; мы хотели открыть ставни или дверь, но они оказались наглухо запертыми. Тогда мы принялись громко кричать, но наших голосов, должно быть, никто не слыхал. В каюте наконец сделалось так душно, что я упала в обморок. Когда же я очнулась, то одно окно было уже открыто; мы в это время находились, вероятно, уже за каналами, так как я ничего не видела, кроме неба. Как только я очнулась, окно закрыли. Гондола долго плыла, и когда она наконец остановилась, синьора Кастальди объявила нам, что она должна завязать нам глаза. Мы воспротивились этому, но она пригрозила, что это все равно сделают насильно. Мы поневоле согласились, и она обернула нам головы большими платками. Потом нас повели на берег, и когда, пройдя некоторое расстояние, мы наконец остановились, то с нас сняли платки, и вот мы очутились здесь, где с тех пор все время находимся.

– Надеюсь, что с вами обращались хорошо, мои дети? – спросил с беспокойством Полани.

– О, да, отец! До сих пор, кроме Кастальди, сюда никто не входил. Дверь постоянно была приотворена, так как окон, как ты видишь, здесь нет. Кастальди уходила иногда и приносила нам еду. Мы видели в той комнате каких-то мужчин, но они разговаривали друг с другом всегда шепотом. Ты можешь представить себе, как мы упрекали Кастальди за ее коварство. Она говорила, что нас никогда не разыщут и что я должна примириться с мыслью сделаться женой Руджиеро Мочениго. Если же я не соглашусь добровольно на это, то они найдут способ принудить меня стать его женой. Я объявила, что готова скорее умереть, но она в ответ только громко хохотала, говоря, что вот сейчас явится священник и, буду ли я согласна или нет, он все-таки нас обвенчает. Но под конец она, кажется, как будто чего-то стала опасаться и раза два отлучалась из дома. Но скажи нам, отец, где мы находимся?

– Вы на острове Сан-Николо.

– На острове! – воскликнула с удивлением Мария. – А как же вы напали на наш след?

– Это я расскажу вам потом, когда мы будем возвращаться домой, Мария.

– Мы с Джулией жаждем подышать свежим воздухом.

– Отправимся лучше скорее домой, мои милые дети.

Матросы и слуги громкими криками радости приветствовали молодых девушек, когда они вышли из хижины.

– Теперь надо произвести здесь тщательный обыск, – сказал Полани. – Капитан Лонтано, прикажите остаться здесь четверым вашим матросам, пока приедет городская стража. Если же кто-либо явится сюда до их приезда, то ваши матросы должны арестовать прибывших. Правительство расследует это дело во всех подробностях.

Только теперь, когда они были уже на открытом воздухе, Полани мог заметить, как сильно отразилось на его детях заточение в темном подвале и пережитые ими душевные тревоги. Полани распорядился, чтобы гондолу причалили ближе к тому месту, где они находились, и затем все вместе направились к берегу. Четверо людей со связанными руками были положены на дно капитанской лодки; туда же посадили Кастальди, и матросам было приказано двигаться вслед за гондолой. По дороге Полани рассказал своим дочерям о том, как Фрэнсису удалось разузнать место их заточения.

– Если бы не он, мои дорогие, то я, вероятно, и не разыскал бы вас, – закончил счастливый отец свой рассказ, – и злодею Мочениго удалось бы осуществить его план.

– Мы до конца дней своих не забудем, что вам мы обязаны своим спасением, Фрэнсис, – сказала растроганная Мария. – День и ночь будем молить Бога за вас, не правда ли, Джулия?

– Да, – отвечала младшая сестра, – мы будем любить вас как родного брата.

– Как же намерены вы поступить с вашими пленными, синьор Полани? – прервал Фрэнсис их слова.

– Я привезу их сперва к себе домой и тотчас же сообщу обо всем в Совет. Оттуда пришлют ко мне стражу, которая отвезет наших пленников в тюрьму. Теперь уже совершенно ясно, какую роль играет в этом деле Мочениго, и даже самые близкие к нему люди не дерзнут защищать его гнусное поведение. Вы себе представить не можете, какое сильное возбуждение в городе произвело похищение моих дочерей. Если бы не вмешалась в дело городская стража, то, кажется, дворец Мочениго был бы разрушен до основания, а друзья Руджиеро не решаются даже показываться на улицах. Когда все это дело кончится, нам надо будет на некоторое время уехать на нашу родину, на Корфу.

– Что касается меня, то я буду очень рада уехать, – сказала Джулия. – Мне на Корфу нравится гораздо больше, чем здесь, там и воздух гораздо мягче и полон аромата, а здесь так жарко и сыро по вечерам.

– А ты, Мария, что скажешь?

– Я тоже буду очень рада уехать, но Венецию я все-таки люблю.

– Но мы поедем ненадолго, дети. Здесь скоро позабудут о нашем приключении, а нескольких недель достаточно будет, чтобы укрепить ваше здоровье.

Гондола приблизилась к ступеням дворца Полани. Их прибытие возбудило общую радость во всем доме. Приготовления к освобождению девушек держались в большой тайне, так как Полани опасался, чтобы в доме не оказался еще какой-нибудь пособник Мочениго. Слуги готовы были разразиться громкими приветствиями, но Полани сделал им знак, чтобы они молчали.

– Синьорины и без того достаточно взволнованы, – сказал он. – Прошу вас отнюдь никому ни одного слова не говорить о нашем возвращении во избежание всяких толков в городе, до тех пор, пока Совет не решит, как поступать дальше.

Девушки поднялись наверх в свои комнаты. Несколько минут спустя подъехала другая лодка с арестованными, которых повели в дом. Увидав синьору Кастальди, закрывшую свое лицо темной вуалью, многие из женщин не утерпели, чтобы не разразиться проклятиями.

– Капитан Лонтано, слуги укажут вам комнату, в которой ваши люди будут стеречь арестованных. Оставайтесь здесь и не пропускайте никого в комнату.

Джузеппе стоял на лестнице, и Фрэнсис, приблизившись к нему, спросил: «Ну, а что же с моей гондолой?»

– Я ее нашел за столбами у ступеней пристани: она вся разбита и залита водой. Вероятно, кто-нибудь оттолкнул ее туда, чтобы она не мешала проезду. На дне у ней несколько дыр, а один бок совсем пробит. Должно быть, наши преследователи со злости пробили ее веслами; я не думаю, чтобы ее можно было починить.

– Ну, делать нечего, Джузеппе! Она все-таки сослужила нам хорошую службу.

– Вам придется идти со мной, Фрэнсис, – сказал подошедший к ним Полани. – В Совете, наверное, захотят допросить вас.

– Я должен буду сказать там, каким образом мне удалось напасть на след ваших дочерей, – обратился Фрэнсис к Полани, когда они сели в гондолу, – а сказать это я могу только если объясню им, как мне удалось раньше подглядеть за сборищем заговорщиков на острове Сан-Николо. Мне не хотелось бы выдавать других лиц, кроме Руджиеро, так как у меня нет никаких доказательств их виновности, да и не желал бы я создавать себе новых врагов.

– Да, это верно, Фрэнсис. Но вы же признали других лиц, кроме Руджиеро, так как же быть?

– Конечно, я ни в коем случае не скрою правды, но лучше, если бы я был избавлен от этой необходимости.

– И я вполне согласен с вами. Но я не вижу иного исхода. Ведь пассажир, которого вы доставляли на остров, был не Руджиеро.

– Может быть, это и был Руджиеро, только утверждать этого я не могу; незнакомец был закутан в плащ и замаскирован, так что я не мог признать его.

– Это очень жаль, Фрэнсис, потому что если бы вы его признали, то достаточно было бы вам объяснить, что вы только из любопытства проследили за ним, не входя ни в какие другие объяснения. Признаюсь вам, Фрэнсис, что мне очень нравится в вас ваше непоколебимое стремление всегда говорить правду, невзирая ни на какие последствия.

– Вы едете теперь прямо в Совет, синьор?

– Нет, нет; мне надо известить суд, что у меня пять арестованных, участвовавших в похищении моих дочерей, и просить, чтобы он распорядился взять их под стражу, а потом я поеду в Совет и потребую суда над Мочениго, для обвинения которого у нас имеются теперь несомненные улики. Я полагаю, что Совет пока удовлетворится моими показаниями и показаниями моих дочерей, а о вас, может быть, мне удастся до поры до времени умолчать. Подождите меня здесь, в гондоле, пока я вернусь обратно.

– Ну, я очень рад, – сказал Полани, после того как вернулся из Совета, – мне удалось-таки умолчать о вашем участии в нашем деле. Уже отдано приказание о снаряжении галеры на материк, чтобы арестовать Мочениго; завтра же должны явиться сюда мои дочери для допроса. Кастальди будет допрошена Советом сегодня же, и я убежден, что она сознается во всем, когда увидит, что все улики против нее находятся в наших руках.

– Я вам очень обязан, синьор, что вы меня избавили от необходимости раскрывать все это дело о заговоре. Теперь мне надо спешить к моему отцу, чтобы успокоить его и рассказать ему все подробности о спасении ваших дочерей. Он, вероятно, с нетерпением ожидает моего возвращения.

– Передайте ему, что я вечером непременно приеду к нему. Мне о многом надо переговорить с ним.

– Я очень рад, что увижу сегодня синьора Полани, – ответил Фрэнсису его отец, услышав обо всем случившемся. – Я буду чрезвычайно доволен, если синьор Полани найдет удобный предлог, чтобы удалить тебя из Венеции, так как для юноши твоих лет такого рода похождения и связанные с ними последствия уж чересчур рискованны.