Удивительный факт квакерского богослужения

Оскорбление тишины

Уильям Пенн, если бы он жил в современной Пенсильвании, вполне мог бы считать тишину даже еще более враждебной «воле и разуму» человека. Ведь в настоящий момент я пишу в мирной уголке недалеко от города Филадельфия, основанного Пенном 300 лет назад. Я часто слышу гудящий рев улетающих и прилетающих самолетов в аэропорте в нескольких милях отсюда, а также грохот поездов с ближайших железнодорожных путей. Звуки, печально свидетельствующие о нашей современной склонности производить излишний шум. Представитель прошлого поколения, Олдос Хаксли, описал это неудачное достижение двадцатого века, а ситуация еще ухудшилась с тех пор, как он написал: «Физический шум, ментальный шум и шум желаний – у нас записана история их всех. И не удивительно; ведь все источники нашей почти фантастической технологии превратились в оскорбление тишины». Мы можем быть благодарными за то, что наше поколение становится внимательным к разрушительному влиянию излишнего шума, как на душевное, так и на физическое здоровье, и постепенно привлекает ресурсы науки и технологии к решению этой проблемы.

Целительная сила тишины

Во времена более мирные, чем наши, Чарльз Лэмб, эссеист восемнадцатого столетия, открыл для себя частное противоядие от «оскорбления тишины». Он пишет: «… когда дух болезненно раздражен, даже пресыщен до тошноты шумом-гамом и бессмысленными звуками мира, каким бальзамом и утешением бывает пойти и посидеть тихо полчаса на каком-нибудь бесспорном уголке скамьи, среди кротких квакеров!» Ему показалось, что это спокойное воздействие было оказано на него тем, что «хотя зачастую собрание заканчивается без единого произнесенного слова… разум бывает напитан. Вы уносите с собой нерукотворную проповедь… вы окунулись в тишину».

Это личное открытие целительной силы тишины, сделанное Чарльзом Лэмбом, который, при всем своем восхищении богослужением квакеров, так никогда к ним и не присоединился, было хорошо известно первым Друзьям. На их ощущение необычности тишины для человека оказала сильное влияние современная им практика церковных служб. Этим службам было свойственно многословие длинных проповедей, молитв и песнопений, некоторые из которых имели весьма полемический и воодушевляющий характер. И дело не в том, что сами ранние квакеры избегали споров и эмоций. Существует, однако, достоверное свидетельство того, что через реальный опыт практики молчания и неподвижности они обретали путь к возрождению своих душевных и физических ресурсов. Друзья достигли этого, в первую очередь, на уровне обычной жизни, хотя следует подчеркнуть, что они были совершенно неспособны свести свое истолкование значения этого опыта к данному уровню.

Моя непосредственная цель, тем не менее, состоит в признании того, что их отправная точка была укоренена в повседневном человеческом опыте и здравом смысле. Так, в письме к леди Клэйпол, дочери Оливера Кромвеля, Джордж Фокс советовал ей «успокоиться и остыть в уме от собственных мыслей». Эта идея была расширена Уильямом Пенном, который поощрял людей «любить молчание, даже в уме», ведь, как он добавляет, «истинная тишина – это отдых разума; и для духа она – то же, что сон для тела – питание и восстановление».

Этот практический и полный здравого смысла совет едва ли может быть услышан людьми, подобно нам живущими в современном индустриальном и по большей части городском обществе, так что необходимо учитывать воздействие, оказываемое на нас постоянным аккомпанементом непрерывного шума, в котором нам приходится жить. Мы – люди, едва ли способные быть спокойными. Мы едем на работу с ревом автострады в ушах, мы проводим дни рядом с лязгающими механизмами или болтающими людьми, а вечера – в продолжающемся потоке звука средств телевизионного и радиовещания. Даже в деревне нам трудно избежать шумовых помех. Самим нашим веком мы настолько обречены быть шумными, что уже почти боимся молчать.

Ложные ценности современного общества

Западное общество представляет нам, в качестве высшей добродетели, достижение материального успеха через тяжкий труд, который практически становится самоцелью. Повинуясь его требованиям, мы забываем на время остановиться и спросить, зачем все это, и не следует ли нам уделять больше внимания качеству жизни. Вместо этого, мы выматываемся до пределов своих физических и духовных возможностей. Мы устаем, и нам становится скучно от наших занятий, но подобная усталость – признак неудачи, а значит, пытаясь скрыть это от самих себя, мы маскируем пугающий факт, погружаясь еще более неистово в дальнейшую усердную деятельность.

Давление жизни постоянно вовлекает нас в ее яростный темп. И поэтому, неудивительно, что наша физическая и ментальная энергия истощены, а мы сгибаемся под тяжестью грузов, повисших на нас со всех сторон. И хотя человеческая природа весьма крепка, в какой-то момент она может сломаться. Мы стремимся отдохнуть и помолчать, но нас пугают те новые и, возможно, угрожающие звуки, которые мы можем услышать в тишине.

Воздействие жизни заставляет нас печально размышлять о достижениях современного общества, хотя многие из них, несомненно, улучшили общие условия жизни людей. Тем не менее, за эти достижения была заплачена высокая цена – в смысле спокойствия ума. Мы могли бы быть расслабленными и свободными, но очевидно, что большинство людей напряжены, несчастливы и неудовлетворенны. Невзирая на нашу вовлеченность в энергичную и шумную жизненную деятельность и наши частые, но поверхностные контакты с людьми, беспорядочно перемещающимися с одного места на другое, мы, по сути, остаемся одинокими и обособленными.

Западная религия во многом склонна быть союзником западного общества в его поклонении работе самой по себе, поскольку религия еще усиливает это, добавляя составляющую совершенства. Сильно тревожит то, как много людей сегодня страдают одержимостью настроя на совершенство. Я ни в коем случае не отрицаю ценности и полезности выполняемой с ответственностью работы или великолепие идеи совершенства. Я говорю лишь о том, что эти превосходные вещи как-то выпали из нашего поля зрения. Они могут быть вновь открыты только нашим согласием признать существование естественного баланса между работой и отдыхом и того, что постоянное стремление к совершенству – это, вероятно, также и наиболее верный путь к промаху. Нам следует признать, что в жизни есть встроенный ритм, которому мы должны соответствовать, чтобы откликаться на ее приливы и отливы. Подобное признание и соответствие появятся, когда мы остановимся и побудем в тишине.

Учиться быть тихим

Итак, намек на неестественность молчания и тишины, сделанный квакерами в семнадцатом столетии, даже еще более верен в наше время. Но для людей сегодня также верно и то, что учась быть спокойными и тихими, современные люди, подобно первым Друзьям и квакерам последующих веков, найдут способ заново открывать свою подлинную человеческую принадлежность вместе с чувством изначального достоинства человека через понимание значения и смысла жизни, видение ее в новой перспективе из внутренних глубин своего существа.

К тому же они обнаружат источник храбрости и силы, который позволит с радостью и уверенностью преодолевать трудности человеческого существования.

Ни один квакер не будет утверждать, что квакерское богослужение, в его частном или публичном аспекте – это панацея от всех болезней современной жизни. Друзья, тем не менее, хотят с наибольшей уверенностью заявить, что их регулярное участие в молчаливой молитве – это, по меньшей мере, жизненно важная и необходимая форма терапии. Большинство квакеров бывает занятыми людьми, и вы вряд ли увидите их размышляющими, чем заполнить свое время. Однако, они были бы первыми, кто готов признать, как важны для них периоды бездействия, даже во время занятий, отражающих непрестанную заботу о людях. Ведь они бы полностью подтвердили точку зрения великого католического юриста Барона фон Хюгеля: «Христианство учит нас заботиться, забота – величайшая вещь, в ней – самое главное». В нашем бездействии будут присутствовать два элемента. Во-первых, отстраненность, позволяющая, отступив назад, принять весь опыт в надежде выйти за его пределы – творчески видеть сквозь него. Во-вторых, прекращение всякой умственной деятельности, так что тело и ум настолько неподвижны и спокойны, насколько это только возможно.

Общество Друзей всегда поощряло своих членов ежедневно находить возможности удаляться от насущных жизненных дел и «во внутреннем отдохновении» обновлять собственные ресурсы, а также проверять правильность своих приоритетов. Не существует четкого и строгого правила относительно того, как это должно быть сделано, и Друзья поступают так, как им наиболее полезно и удобно. Какой бы метод они ни избрали, Друзья помнят свидетельство квакерского опыта о том, что желательно развивать практику внутреннего молчания. Это для них стало незаменимым инструментом исследования богатства внутренней жизни. Разумеется, это индивидуальная дисциплина, но у нее двоякая цель. Первая – дать человеку возможность соприкоснуться с внутренним ядром своего существа, так чтобы его жизнь могла обновиться. Вторая – помочь ему подготовиться более полно войти в общее богослужение, занимающее центральное положение в деятельности Общества Друзей.

Обе эти цели существуют и в других религиозных группах, но уникальность квакерского подхода заключается в его акценте на роли молчания. Легко заметить, что у первой цели много общего с практикой личной молитвы. Это слово, как мы уже заметили, высоко ценится религиозно мыслящими людьми, хотя многие их них и считают его трудным. Но оно также может явиться непреодолимым барьером для других людей, которые чувствуют, что не понимают религиозного опыта. Я убежден в том, что если те из нас, кто приемлет религиозное отношение к жизни, как можно более честно объяснят, что мы подразумеваем, используя подобный язык, тогда многие светски мыслящие люди поймут, что их опыт не так далек от нашего, как им сначала показалось.

Исследование внутренней жизни

Чтобы подойти к пониманию природы молчания, составляющей основу квакерского богослужения, я попытаюсь сказать несколько слов о том, что имею в виду, когда говорю об исследовании сокровищ внутренней жизни. Хотя это звучит скучно и, возможно, неубедительно, на самом деле, у каждого есть собственный опыт такого внутреннего путешествия. Мы проживаем свою жизнь на многих уровнях, которые в разной степени присутствуют и действуют постоянно; некоторые из них осознанны, но большинство – неосознанны. Некоторые правильно называть периферийными, к другим мы применяем слово «глубокие».

Это проявляется, когда нам приходится принимать какое-либо решение. Можно привести простой пример. Я хочу выйти прогуляться и должен решить, надеть ли мне пальто и взять ли с собой зонтик. Учитывая неустойчивость нашего климата, мне следует дополнительно продумать этот вопрос. Для начала я смотрю в окно на небо. Предыдущий опыт подскажет мне, чего ожидать. Если рядом кто-то есть, я спрошу мнение этого человека. Мне, возможно, удастся вспомнить прогноз погоды, и я, определенно, учту приблизительное время, которое проведу на улице, а также и то, куда направляюсь. Эти операции моего ума происходят в быстрой последовательности: в действительности, я только смутно их сознаю, поскольку они превратились в почти автоматические реакции, через которые я прихожу к принятию решения. Никоим образом невозможно сказать, что я вовлечен в процесс глубокого размышления.

Сравните, что происходит, когда от меня требуется принять решение, от которого зависит вся моя будущая жизнь и жизнь моей семьи. Например, стоит ли мне переходить на новую работу, если при этом детям придется поменять школу? Правильно ли срывать семью с места, или нам всем нужно приключение? Происходит процесс, подобный только что описанной простой последовательности, но в этом случае задействованы все способности, которыми я обладаю; моя личность полностью вовлечена. Решая проблему, я знаю, что делаю это на всех уровнях, и, в конце концов, на самой глубине; процесс становится путешествием во внутреннюю сторону моей жизни.

Когда я оглядываюсь на подобное упражнение, меня, возможно, поразит ощущение того, что мое решение было принято в том месте, которое я могу описать только как глубину или центр своего существа, и посредством того, что, в конечном счете, было вне моего сознательного контроля. Это решение вполне могло быть и весьма рискованным, что я инстинктивно, равно как и осознанно, понимал. В то же самое время я убежден, что это не только лучшее решение, которое я мог тогда найти, но также и то, которое было для меня абсолютно правильным. Более того, в каком-то странном смысле, оно было дано мне свыше. Так что волнения долгих часов интеллектуальной борьбы, обсуждений и споров, плюс сумятица эмоционального напряжения, сменяются ощущением внутреннего мира. Видимо, это одновременно и превосходит обычный человеческий опыт, и все-таки неотделимо от него.

Центр тишины и спокойствия

Этот факт осознания глубокого, спокойного места в центре человеческого существа живо представил мой друг, описавший мне свой опыт, последовавший за семейной ссорой, в которую он был вовлечен. Обстоятельства были самыми обычными. Они поехали всей семьей в деревню на отдых, и остановились в маленьком коттедже. Как это часто бывает в семейной жизни, небольшая разница во взглядах, раздувшаяся из-за сдерживаемых эмоций, которые были вызваны поведением детей, быстро переросла в ссору по высшему разряду. В перенапряженной атмосфере участники вышли из себя, и последовало шумное препирательство. Во все это мой друг, как он честно признал, полностью вовлекся. Наконец, он не мог больше этого переносить, и тогда, накричав на всех последний раз, он выскочил из дома и захлопнул за собой дверь.

Оказавшись снаружи, он пошел быстрым шагом в направлении ближнего холма, раздраженно пыхтя о собственной правоте и о полной тупости своей семьи. Чем выше он взбирался, тем больше открывалась ему красота окружающих просторов. Когда она дошла до его сознания, он понял, что она его успокаивает. Наконец, на вершине холма он сел, чтобы насладится полным обзором окрестностей. Внутри него постепенно росло глубокое спокойствие, пока он вбирал то, что видели его глаза – каким красивым все было. У него возникло сильное чувство слияния с окружающей природой, он почувствовал себя частью благой земли.

Неизбежно он сравнивал свое теперешнее состояние с недавней сумятицей в своей семейной жизни в долине внизу. Теперь он обнаружил, что видит эту ссору в новом свете. С некоторым усилием он припомнил события, которые привели к ссоре; какими тривиальными они теперь показались. Чем больше он размышлял над инцидентом, тем больше сознавал степень своей ответственности за него. После глубокого размышления проявилась перспектива более глубоких вещей. Ссора была ничем иным, как внешним событием – здоровым высвобождением агрессивных чувств, к которым склонны все человеческие существа. Он знал, что глубокая любовь и привязанность, которые составляли основу его семейной жизни, оставались неповрежденными этим поверхностным взрывом. Наконец, он узнал эту истину внутри себя, где открывался тихий спокойный центр, ставший доступным для него, когда он действительно успокоился.

В своем рассказе об этом совершенно обычном опыте мой друг придал большое значение своему отклику на естественную красоту природы, которая стала для него, в этом случае, способом проникнуть внутрь собственной жизни. Подобным же образом, природа влияет на бесчисленное количество людей; ее творческая изысканность и ее грандиозная, но простая, красота вызывают сильное чувство слияния с ней. Когда люди отдаются этому чувству полностью, они неизбежно открывают внутреннее спокойствие, которое так трудно описать словами, но которое составляет часть их собственной реальности. Франсис Томпсон, описывая человеческое осознание своей гармоничности с природными вещами, говорит: «Их звук – шепот, они говорят в молчании». Эта молчаливая речь природы мягко взывает к молчанию в нас.

Роль личных взаимоотношений

Для меня и, как я подозреваю, для многих Друзей, одним из наиболее сильных признаний путешествия в свой внутренний мир становятся взаимоотношения с другими людьми. Время от времени, общаясь с другим человеком, я вдруг сознаю, что происходит чудо. Передо мной стоит уникальная, неповторимая индивидуальность, живой фокус бесчисленных лет эволюционного процесса. Трепетное чувство поднимается из глубин моего существа; в то же самое время обостряется ощущение моей собственной подлинной природы. Тот факт, что мы можем общаться друг с другом, усиливает глубокое чувство восхищения.

Когда человек, с которым я общаюсь, состоит со мной в глубоких личных, любящих отношениях, наше общение становится невероятно интенсивным. Мы не приходим к своим друзьям с заранее составленной в уме повесткой дня из вопросов для обсуждения, хотя у нас и могут быть определенные вещи, которыми мы особенно хотим с ними поделиться. Часто бывает, что разговор начинается на уровне незначительной беседы. Слова текут естественно, и постепенно все более важные вопросы занимают наше внимание. Мало-помалу, незаметно обмен идеями и опытом переходит на все более глубокий уровень, пока не достигается точка, где язык совершенно неспособен передать богатство общения. Мы вступаем в легкое, естественное молчание, но разрыва отношений не происходит; они теперь настолько глубоки, что это невыразимо словами. Общение продолжается и углубляется в окружающем нас живом молчании. Оно может продолжаться несколько кратких мгновений или более длительный период: важно то, что оно происходит.

Впоследствии, размышляя над своим опытом, мы оба сознаем, что наша встреча произошла не на уровне ума, обмена идеями, взглядами, пониманием и чувствами. Мы знаем, что каждый из нас отдал другому все свое существо и подобным же образом был открыт для собеседника. Каждому будет ясно, что его личность была неизбежно обогащена и расширена встречей, которая произошла на самом глубоком уровне нашего существа. Мы были вместе в жизни и любви, и были собой. Таким образом, очень человеческое событие приобретает трансцендентное качество, которое каждый из нас может смутно осознавать на месте, но чье воздействие не может полностью открыться, пока не пройдет время. Когда его значение доходит до нас, мы бываем не в состоянии преодолеть чувство трепета и восхищения перед тайной человеческой любви и дружбы, ощущаем тепло их мощи и наполняемся несказанной радостью от их красоты.

Наше принятие решений, то, как мы учимся жить с собственной агрессивной стороной, наше наслаждение природой, наши личные взаимоотношения и весь наш обычный и необычный жизненный опыт включает элементы путешествия к центру нашего существа, в котором мы, наконец, успокаиваемся и замолкаем. Внутренняя жизнь одновременно проста и, тем не менее, сложна и загадочна. Один из наиболее значимых подарков от религии человечеству был сделан через проникновение в эту сторону нашей природы. И, тем не менее, странно, что при всей умудренности нашей культуры, мы так мало знаем об истинной природе внутренней жизни. Это так, невзирая на годы научной работы и совсем недавние знания, ставшие нам доступными через глубины психологии. Джулиан Хаксли видит потребность в переоценке человеческого религиозного опыта, в качестве части «полного изучения внутреннего мира человека, великого проекта „Исследования Ума“, который может и должен соперничать с исследованиями космоса и превосходить их по интересности и важности».

За свое более чем трехсотлетнее, существование Общество Друзей внесло собственный вклад в эту область исследований своим постоянным акцентом на потребности людей осознавать тихий центр глубоко в человеческой личности. Его квакеры знают скорее по действительному опыту, чем из процесса рассуждений. Для квакеров необходимой частью существования стала культивация внутренней жизни через регулярную практику периодов молчания. Она известна им, как путь в то спокойное место, которое служит жизненным ядром человеческого существа – глубокий фокус его подсознания. Из этого центра исходит всякая творческая энергия, и в него человек должен постоянно возвращаться за обновлением в приливах и отливах жизни.

Значение богослужения

До сих пор моей целью в этом разделе было показать, что, хотя на первый взгляд намеренная практика молчания может показаться неестественной, особенно в занятый, шумный век, она, напротив, является самым естественным и, поистине, необходимым человеческим состоянием. Более того, она – часть ежедневного опыта каждого человека, хотя люди не всегда понимают, что это так. Мы должны теперь рассмотреть уникальное применение, которое квакеры нашли молчанию, сделав его основой своего совместного богослужения. На этом этапе следует попытаться частично объяснить слово «богослужение», чтобы показать, как я его использую на данной стадии нашего рассуждения. Делая это, должен напомнить своим читателям намеренные ограничения, которые я поставил себе в описании типичного квакерского собрания и в обсуждении роли молчания в индивидуальной и общинной жизни Друзей. Следуя линии индуктивного подхода к вере, я подчеркивал человеческий фактор квакерского опыта.

Помня об этом, я хочу сначала рассмотреть богослужение, как индивидуальную форму человеческой деятельности, когда мы намеренно ставим себя в позицию повышенного внимания к тем вещам в жизни, которые имеют для нас большее значение. В этом смысле богослужение означает пребывание в присутствии наших ценностей. Это – действие вспоминания, в процессе которого мы более полно сознаем их подлинное значение для себя. Концентрируя на них внимание, мы даем им возможность войти в наше сознание и стать частью нашего действительного существования. Мы выносим их на передний план своего ума, за счет этого позволяя им усиливать власть над нами, а также выверяем свои приоритеты.

Одно из самых живых ощущений этого действия возникло у меня, когда я спокойно сидел в течение, по меньшей мере, часа перед картиной голландского художника Вермеера, вбирая в себя ее совершенную красоту. В галерее в Бостоне было много картин других художников, но мне хотелось видеть только эту, поскольку мое время было ограничено, а надежда оказаться снова в этом американском городе была невелика. Комната была полна людей, но я забыл о них так же, как забыл о течении времени. В результате этого действия концентрации, образ данного конкретного шедевра нестираемо запечатлелся в моей уме, который остался навсегда обогащенным этим опытом. Я знаю, что мое обычное видение и наблюдение обострились в этом опыте. У меня появилось осознание величия художника и его картины, и я с трепетом ощутил свет его вдохновения и творчества. Затем мне было дано нечто, что я могу описать только как, в буквальном смысле, выход за пределы обычного повседневного мира. Довольно простое светское действие стало для меня истинным опытом богослужения.

Всегда опасно давать конкретные примеры того, что оказалось кому-то полезным. Отчасти из-за того, что наше видение пользы так субъективно и личностно, и описывая его легко показаться слишком много о себе возомнившим. И отчасти из-за того, что разнообразие человеческих вкусов настолько велико, что глубоко значимое для меня может показаться неприемлемым для других. Я полностью признаю, что рассматривание картин вообще и, в частности, картин голландцев семнадцатого века – утонченное хобби. Однако я хочу сказать о том, что на каком-то уровне опыт богослужения происходит во время и посредством великого множества кажущихся «нерелигиозными» событий, и мы вправе использовать слово «богослужение» для их описания. В сказанном до сих пор я упоминал воздействие, которое оказывает природа на многих людей. Очевидно, что созерцание ее чудес может привести их к осознанию трансцендентного качества в обычной человеческой жизни. Хотя я не испытываю симпатии к математике, мои друзья математики уверяли меня том, что концентрация на ее понятиях вызывает у них глубоко внутри почтение и ощущение трепета, которое они выражают в молчаливом восхищении.

В своей книге «Главенство добра» Айрис Мэрдок развивает идею, которая занимает меня сейчас, когда я пытаюсь описать значение богослужения. Она пишет: «Я думаю, как внутри, так и вне религии существует место для созерцания добра не только обученными экспертами, но и простыми людьми; внимание, которое не ограничивается планированием конкретных добрых дел, но является попыткой посмотреть прочь от себя, на отдаленное трансцендентное совершенство, источник незамутненной энергии, источник новой и совершенно непредугаданной добродетели».

Богослужение и личность

Действо богослужения должно вовлекать всю личность и не может быть ограничено впечатлениями, полученными через наши органы чувств, хотя оно и основывается на них. Этот взгляд открывает такую широкую перспективу, что необходимо найти точку фокуса. Она, как я верю, может быть найдена в сфере личных отношений, именно в них я вижу наиболее адекватную модель богослужения. Именно здесь мы, скорее всего, можем обрести значительно большее понимание истинных, прекрасных и добрых вещей. Все подлинные отношения предполагают естественное дарение и принятие; мы считаем возможным предъявлять требования к нашим друзьям, зная, что в другое время мы с радостью откликнемся на их требование в отношении нас. В периоды трудностей и напряжения мы естественно обращаемся к своим друзьям за поддержкой, которая неизбежно включает элемент жертвы. Любить и быть любимым – непреходящая истина жизни. Это – опыт, который больше, чем какой-либо другой, вызывает чувство удивления, восхищения и почтения. В то время как любящие отношения – это неотъемлемая часть самой жизни, они постепенно выходят за пределы повседневных мирских событий. Для меня они служат одним из сигналов трансцендентности.