Крылья для полета

Мелодия ная неожиданно слилась с грянувшей музыкой оркестра. Света стало больше, и все увидели девушек, сидящих огромным полукругом. В руках каждой позвякивали бубны с колокольчиками. На сцене возникла фигура в темной длинной накидке; она прошла к заклинателю и резко опустилась перед змеей. Музыка рухнула на несколько тонов ниже, и внутри зрителей тоже что-то будто упало следом за происходящим.

– Бродяга, – запел сидящий бедуин на арабском языке, – ты путешествуешь по странам, бродяга…[2 - Здесь и далее курсивом: вольный перевод песни TonyMouzayek – Sawah]

Змея покачивалась, повторяя его жесты.

Фигура сняла с ее макушки плетеную крышку и погладила тело. Патриция замерла, когда увидела шипящий раздвоенный язык.

– Остросюжетно, – без особого интереса прокомментировал Гарольд.

Бедуин продолжал петь монолог на незнакомом зрителям наречии. Человек выпрямился, и накидка его упала к ногам. Джейн с удивлением обнаружила, что змея исчезла – а та уже оказалась на теле артиста.

– Ловкач, я и не заметил, – сказал Эндрю.

Музыка вновь грянула; голос певца усилился. Джейн перевела взгляд на танцора, и ее сердце пропустило удар. Под плащом скрывался мужчина. Длинные-длинные волосы были собраны в высокий хвост, который равномерно перетягивали колечки, создавая схожесть с ниткой бус. Полуобнаженное тело покрывало бесконечное множество золотых украшений – огромные серьги, браслеты, кольца, ожерелья. Ни на одной танцовщице за вечер не блестело столько же драгоценностей одновременно. Из костюма на нем различались распахнутый жилет и неровная юбка – они сверкали, сотканные из люрекса, переливаясь одновременно сине-голубыми, золотисто-желтыми и зелено-бирюзовыми оттенками. Он отлично владел телом; свет, перемещаясь, то падал на него, то оставлял в тени, и Джейн показалось, что даже кожа его покрыта шиммером. Извиваясь, подобно питону в собственных руках, танцор неосознанно приоткрывал незримые ранее участки тела. Вид мужчины, его волосы до колен, ярко накрашенные глаза с золотыми тенями и египетскими стрелками до самых висков, питон, извивающийся по лоснящемуся торсу, сдавливающий шею – все это производило на Джейн непривычное впечатление. Она ощутила теплое приятное покалывание в животе и трепет в груди. Бешеный ритм музыки, отдающий вибрацией по всему залу, раскручивающаяся юбка, сильные ноги, увешанные звонкими колокольчиками, девушки на сцене, подпевающие, хлопающие ладонями по бубенцам, певец, разгоняющий слова – Джейн безотрывно следила за танцем, ощущая стук собственного сердца где-то под языком, и ей становилось жарко. Она мысленно молила танцора хотя бы на секунду поймать ее взгляд, но сама не понимала, отчего так сильно хочется протянуть к нему незримую ниточку. Где-то далеко Эндрю приобнял ее за плечи, и рука его отдавала неприятным холодом, совершенно неподходящим к этому фараону, к мелодии, к танцу.

– Неужели это мужчина так танцует? – в недоумении обратился мистер Говард к жене.

– Да, – кивнула Патриция, – мужчина.

– Господи, как же ярко он накрашен. И одет как женщина. И двигается тоже по-женски.

– Гарольд, это всего лишь номер. Постановка.

А позади них раздавалось:

– Питон! Огромный питон!

– Два с лишним метра, разве нет?..

– А он точно не ядовитый?

– Наверное, эта тварюга тяжелая, как жена Боба. Как этот парень так легко раскручивает ее на себе?

Джейн услышала над ухом вопрос Эндрю:

– Тебе нравится?

– Да, – не поворачиваясь ответила она, – это невероятно красиво. Танцор очарователен…

«Ну и что в нем особенного?» – удивился про себя Эндрю.

Он наблюдал за лицом артиста, и на ум ему пришел Фархат.

«Да, это точно он. Нужно будет спросить у Бетси. Чертяра…»

Припев закончился, и голоса сидящих девушек смолкли. Музыка стала более грубой, но цепляющей.

– Бродяга, ты путешествуешь по странам, бродяга, – бесконечно повторял певец-бедуин, – милая так далеко от меня…

Танцовщица, удерживая клинок сабли на макушке, быстрым шагом приблизилась к партнеру. Острие блеснуло перед его шеей – она страстным движением дернула его к себе. Костюм обнажал бедра по бокам, упругий живот прикрывала тончайшая сетка, платок с монистами закрывал волосы, а плотная вуаль от самых висков до груди скрывала лицо, оставляя зрителям только черные-черные линии глаз.

– Встретишь ее – передай от меня привет, бродяга…

Сочетание фиолетового и золотого цветов бедлы напоминало собой фиалку.

Бедра танцовщицы отбивали неистовый ритм, а сабля мелькала в руках, то и дело заигрывая с партнером. Они наступали друг на друга, сражаясь и поддаваясь, наклонялись и изгибались под гнетом танца. Воздух для Джейн раскалился, словно она оказалась посреди пустыни. Неподдельная страсть между партнерами заряжала «Исиду», интриговала зрителей, превращала игру софитов во вспышки молний. Фархат и Фатима, отдаваясь танцу, смотрели друг другу в глаза, и вся злость, вся боль, вся ненависть выходили через движения тел. Джейн едва сдерживала себя, чтобы не подняться – ей невыносимо хотелось видеть их лица поближе, почувствовать накал, двигаться, отдаваясь музыке. Они занялись любовью, даже не коснувшись друг друга – и все это происходило у нее на глазах…

– Бродяга, я не видел свою любимую много ночей…

Питон полз по животу Фатимы, пока она отклонялась назад.

– Бродяга, ты обошел так много мест, бродяга…

Орудуя саблей, она притягивала Фархата к себе, и он чувствовал мощную тряску ее широких бедер.

– Бродяга, скажи ей, что я все еще люблю ее…

Музыка стихла, и они отпустили друг друга, разойдясь по разные стороны. И страсть, что кипела, резко превратилась в прохладный дым, наполнивший сцену.

7.

Сославшись на плохое самочувствие, Джейн набросила на плечо длинную цепь клатча и пошла в сторону уборной. Люди уже поднимались из-за столов, музыка северо-африканского оркестра стала плавной, номера подошли к концу, и «Исида» утонула в разговорах об акциях и ценах на бирже. Эндрю хотел броситься следом за Джейн, испугавшись за ее состояние, но она уговорила его остаться в зале, пообещав, что скоро вернется.

Закрытые двери приглушили все звуки, превратив их в далекую вибрацию. Джейн прошла к раковинам, бросила сумку и оперлась на тумбу. Алкоголь, выпитый ею за вечер, смешивался внутри, давая о себе знать неприятной головной болью и сухостью во рту. Локти дрожали и разъезжались в стороны. Джейн дернула золоченый кран, и холодная вода заструилась в раковину. Она посмотрела, как та утекает в слив, и наклонилась, чтобы попить. Напиться никак не получалось, хоть желудок уже был готов разорваться.

В мыслях все еще мелькал танец египтянина и одалиски. Протяжное пение бедуина зацепилось в душе, как сладковатая шкурка финика пристает к нёбу. Апогей человеческого вожделения, что произошел на сцене, вызывал в Джейн острое чувство чего-то утраченного, потерянного, так и не случившегося с ней.

«Эту жажду не сможет утолить ни одна вода, – подумала она, поднимаясь от крана, – это тоска по страсти. Которой у меня теперь не будет…»

Рассмотрев в ярком освещении уборной кольцо, подаренное Эндрю, она взглянула на себя в зеркало и неожиданно расплакалась.

Ни холодная, ни теплая вода не останавливала слезы – глаза жгли, болели, щипали, но продолжали мокнуть, словно высохшая земля питалась ливнем, готовая утонуть, раскинуть, но только бы не страдать от засухи. Джейн несколько раз умыла лицо, но плечи все равно подрагивали от нового приступа рыданий. Она вытаскивала из сумки салфетку за салфеткой, все вытирала и вытирала уже и без того смазанные и опухшие веки, но никак не выходило успокоиться.

Почему каждый раз, когда ей хотелось отказать Эндрю, она растерянно соглашалась?

Джейн перестала мешать слезам изливаться и только включила кран на полную мощность, чтобы утопить в потоке свои всхлипывания и заикания.

Ей не хотелось выходить обратно в зал.

Непротивление эмоциям помогло куда больше, чем борьба с ними – выплакав их, она почувствовала некоторое облегчение.

Словно погрузившись в транс, она продолжала рассматривать в зеркале свое отражение и окружавшие ее стены. Даже уборная «Исиды» выглядела роскошно – мелкими битыми кусочками плитки были выложены восточные орнаменты, пальмы, кошки и люди с головами сокола, а на большой стене мозаичная крылатая женщина с бело-красной короной мощно развела по сторонам синеперые конечности.

Краешком глаза Джейн поймала движение дверей – кто-то собирался войти.

Она не успела собраться с мыслями и побоялась показаться в неудобном виде, поэтому вновь вытянула руки над раковиной и опустила кудрявую голову вниз.

Вошедший резко остановился. Шаркающие шаги и шлепанье обуви звучали чуждо, непривычно, и все же заставили непроизвольно выпрямиться.