Арфа королей

Она идет к выходу, я шагаю за ней, размышляя о том, как они с братом росли. Не знаю, кто из них старше, но догадываюсь, что, по-видимому, Брокк. Что совершенно не мешает мне полагать, что верховодила всем Ливаун, отдавая ему приказы и, будучи девушкой, принимая на себя роль лидера. Это опять же наводит меня на мысль об их родителях. То, что они невысокого звания, мне совершенно ясно. Один из них, скорее всего мать, занимается целительством. Но сюда, на остров, приехали брат с сестрой, одинаково хорошие и как музыканты, и как воины. Почему бы Ливаун было не заняться ремеслом матери, к которому у нее, по всей видимости, тоже талант? Вероятно, их отец служит стражником у какого-нибудь благородного рода, чем и объясняются их боевые навыки. Я смотрю на ее лицо и думаю: какой мужчина в здравом уме позволит дочери стать воином?

6. Брокк

Мне не нравится, когда сестре причиняют боль. Не нравится молча наблюдать и ни во что не вмешиваться только потому, что мне приказали играть роль человека, у которого нет сестры, а есть только девушка, с которой мы играем дуэтом. Я, по всей видимости, проявил себя совсем не плохо, хотя эта полуночная проверка сильно меня напрягла. Когда все закончилось, меня похвалили за сдержанность. Но правды ради, произошедшее меня взбудоражило. Я до утра не сомкнул глаз, без конца прокручивая в голове события и спрашивая себя, как бы все обернулось, будь это не спектакль, а настоящий налет? И если бы я понял это слишком поздно? Ливаун могли бы убить. Других тоже. А я бы безучастно наблюдал за этим кровавым побоищем.

Мы тренируем острую наблюдательность, проницательность и молчаливость. Учимся двигаться, как тени, и слушать, как дикие звери. Но наши инструкторы не забыли, что нам следует развивать и более привычные навыки. Каждый день нам отводится время для репетиций, чтобы мы добавляли в репертуар новые песни и танцы. Вечером, после ужина, наставники попросили нас дать концерт. Аудитория небольшая, но благодарная: двое членов вспомогательной группы, наши инструкторы и несколько ребят с Лебяжьего острова, которые, как мне кажется, готовятся здесь к выполнению другой миссии – кому, как не нам, знать, что расспрашивать о подобных вещах не положено. Плюс охрана; воинов с острова по очереди присылают сюда, чтобы обслуживать лагерь, чтобы все, кто здесь работает, чувствовали себя в безопасности. Хотелось бы знать, кто из них ударил Ливаун по лицу, и видит ли он, что у нее до сих пор не сошел синяк. Хотелось бы знать, понимает ли он, что после такой пощечины петь и играть на свирели неудобно, если вообще возможно. Я ничего не сказал. Ливаун, защитившая себя сама, посчитала, что оно того не стоило.

За ужином Дау разрешают присоединиться к разговору. На острове ему всегда было что сказать. У него по каждому поводу есть собственное мнение. Но сегодня, когда ему разрешили говорить, он едва открывает рот. Поел, посмотрел наше выступление, а на каждый заданный ему вопрос ответил парой слов. Раньше я считал, что из всех нас он возьмется за выполнение задания, всецело уверенный в себе, потому что его вера в собственные таланты казалась непоколебимой. Но выражение его лица красноречиво говорит, что у него внутри полыхает страх, так же, как и у меня.

Я скучаю по родителям. Скучаю по дому. Скучаю по свежему, чистому запаху маминой буфетной. Как же мне хотелось бы сейчас поговорить с отцом, прогуляться с ним по лесу, помочь выкопать колодец, сложить сухой кладкой стену или собрать разбежавшееся стадо. Хотелось бы отправиться в Уинтерфоллз и сыграть что-нибудь друзьям. У меня нет никакого желания петь свои баллады, явившись к далекому двору, битком набитому незнакомыми людьми. Я не хочу уезжать так далеко. Я скучаю по брату. Мне очень хотелось бы, чтобы он сейчас оказался рядом, сказал мне, что я дурак, и что, в конечном счете, мы все, в целости и сохранности, вернемся домой.

7. Ливаун

Чем быстрее мы доберемся до Брефны, тем больше у нас будет шансов вовремя отыскать арфу. Но если ехать слишком быстро, это может привлечь внимание. По вечерам, чаще всего, мы будем останавливаться на постоялых дворах и давать концерты в обмен на еду, кров и надежную конюшню для лошадей. Если кому-то из зрителей захочется дать нам немного мелочи, что же, тем лучше. В Брефне лорд Кора позаботится о том, чтобы нас наняли до того, как к королевскому двору явится множество гостей.

Проделать весь путь на одних и тех же лошадях невозможно. Когда я спрашиваю об этом Арку, он отвечает, что у нас в разных местах есть проверенные ребята, которые обеспечат нас свежими лошадьми, не задавая вопросов. Он не объясняет, кто эти люди, но я догадываюсь, что они так или иначе связаны с Лебяжьим островом. Это наводит меня на мысль о том, как далеко простирается влияние острова, и как ему удается хранить свои операции в тайне. С учетом того, что у нас будут лошади, когда мы доберемся до Брефны, выполнить задание нужно будет за один лунный цикл. Это немного.

Долгих проводов нам не устраивают. Брида дает нам с Брокком последние наставления, Арку проверяет наши сумки, мы седлаем коней и грузим пожитки. Пора отправляться в путь. Еще рано; Иллан с Дау уехали, когда едва забрезжил рассвет. Когда мы покидаем лагерь, поля окутывает холодный туман. Брокк угрюмо молчит. Арку настоял на том, чтобы арфу привязали к лошади, везущей пожитки, и брату это не нравится – инструмент для него словно ребенок, поэтому он хотел везти ее сам, за спиной. Но миссией руководит Арку, и его слово для нас закон.

– Опусти юбку, Кира, – ворчит Арку, когда мы ближе к полудню подъезжаем к поселку, – так ехать неприлично.

На мой взгляд, у меня вполне нормальный вид, несмотря на заткнутый за пояс подол, потому что под платьем у меня брюки. Но я все же опускаю его, насколько это позволяет езда верхом.

– Простите, дядюшка.

Я старательно изображаю раскаяние, и Брокк, который едет следом за мной, пренебрежительно фыркает.

– Не вижу ничего смешного, Донал!

– Я мог бы сочинить об этом песню, – отвечает тот. – О танцующей девушке. Которая, по настоянию публики, приподнимает юбку, демонстрирует сначала лодыжки, затем икры, а потом все выше и выше. Ее будут принимать на ура в бражных залах, вам не кажется?

После утренней скачки настроение у него явно улучшилось.

– Мужчинам такое точно понравится, – говорю я.

Представляю себе эту сцену во всех подробностях. Шумная публика будет побуждать меня иллюстрировать песнь соответствующими движениями.

– А почему девушка в твоей песне не переворачивает столы у всех на глазах? Может, у нее под юбкой спрятано смертельное оружие, которое она использует, чтобы отнимать у них последние деньги. Или, как вариант, когда она поднимает до определенного уровня юбку, выясняется, что она вовсе не женщина, а… что-то другое.

– Мужчина? – спрашивает Арку.

– Нет, лучше какая-нибудь сверхъестественная нелюдь. К примеру, со щупальцами, или мохнатыми ногами.

– Обольстительная девушка может замаскироваться под старую каргу, – что-то в голосе Брокка подсказывает мне, что он уже сочиняет стихи, – отвратительная внешность которой отбивает охоту еще раз взглянуть на ее ножки. Хотя бы на какое-то время.

– Мне больше нравятся щупальца, – говорю я, – а то старуха, притворившаяся девушкой, и так присутствует во многих сказках. Хотя решать, конечно, тебе. Ты споешь песню, а я подыграю тебе на свирели. Так никто не подумает, что я должна сопровождать слова действием.

Пока мы едем, Брокк целыми днями бормочет про себя стихи и мурлычет обрывки мелодий, сочиняя что-то новое. Он заканчивает песню о юбке и заставляет меня выучить мелодию и слова.

– Так, на всякий случай, – говорит он.

– На какой еще случай? Я уже говорила тебе, что не собираюсь ничего такого исполнять.

– А если у меня заболит горло? Тогда петь придется тебе.

– Тогда мы сыграем что-нибудь другое.

– Вот увидишь, эта песенка станет популярной, дай срок. Публика будет грохотать кулаками по столам. Слава побежит впереди нас, и к нам то и дело будут обращаться с просьбой ее исполнить.

– Это-то меня и беспокоит, – говорю я, – орава мужиков, которые ведут себя, как петухи в сарае.

Когда мы выступали перед публикой дома, никто не выкрикивал похотливых замечаний и не бросал на меня неприличных взглядов. А если кто такое и делал, то только чужой и, в любом случае, нечасто. Всем, кто меня знает, и лично, и по моей репутации, известно, что со мной лучше не связываться. Мало того, что я и сама вполне могу дать сдачи, так в реальной жизни у меня есть еще и собственный дядюшка Арт в образе отца: мастера Грима – настоящего колосса, сильного даже в том, что скрыто от глаз. Но здесь его нет. Его нет рядом, чтобы преподать урок каждому, кто оскорбит меня. Мы в пути, я выступаю в роли Киры, которая даже верхом ездит в платье и распускает по плечам волосы. И мне от этого неуютно.

– А обо мне вы забыли? – вмешивается Арку. – Я тоже могу петь. Что же до всяких задир, то мне в свое время приходилось таких усмирять. Главное здесь – не забыть сделать вдох перед тем, как переходить к действию. Если начнется потасовка, то в ее гуще лучше оказаться мне, а не вам.

Я уже собираюсь пообещать держаться подальше от неприятностей, но вовремя замолкаю. Обещания имеют обыкновение возвращаться к тебе и кусать.

8. Дау

Двенадцатый день пути от Лебяжьего острова ко двору Брефны. Мы с Илланом едем по извилистому проселку, день угасает, переходя в долгие летние сумерки. Лошади устали. В конце перехода нас ожидает дом друзей. Этих коней мы оставим у них, а они дадут нам свежих. Интересно, а как этим друзьям, до которых от Лебяжьего острова столько дней пути, доставляют сообщения? Наверное, в материковом лагере острова есть почтовые голуби. Но если так, то их надежно прячут.

Иллан пока не разрешил мне разговаривать. Я должен всю дорогу молчать, исключение составляют лишь перешептывания, когда мы одни. Я всеми силами стараюсь с этим мириться; дисциплина – неотъемлемая часть похода любого воина, и мне нужно демонстрировать способность строго ее придерживаться.

Мы подъезжаем, и к нам с лаем бросается крупная, темного окраса собака. Мы пытаемся обуздать перепуганных лошадей. Я молча спешиваюсь и кладу ладонь на шею коня, чтобы успокоить его. Собака останавливается на расстоянии прыжка от меня и по-прежнему заливается лаем. Она выглядит так, словно готова меня сожрать, но это всего лишь сторожевой пес, делающий то, что положено. Я не смотрю ему в глаза, отводя взгляд в сторону. И принимаю самую небрежную позу, на какую только способен.

Она – это грозное создание сука – тут же успокаивается. Кони перестают бить копытами, прясть ушами и закатывать глаза. Дальше ехать нельзя, потому что собака, немного отступив, стоит теперь посреди дороги, широко расставив все четыре лапы. А когда кто-то из нас пытается хоть немного пошевелиться, из ее пасти вырывается утробный рык.

– Ее лай должны были услышать, – шепчет Иллан, – а раз так, то вот-вот подойдут.

На дороге и в самом деле появляются двое мужчин, один постарше, другой помоложе, которые идут к нам от небольшого крестьянского хутора. Один из них свистит, собака, услышав команду, поворачивается и бежит к нему. Мы следуем за ними к дому.

Уставших лошадей уводят, а нам показывают спальни, где мы оставляем снаряжение. Потом мы идем в комнату попросторнее, где в очаге полыхает огонь. Лето уже началось, но ночами холодно. Я замечаю, что Иллан не доверяет хозяевам. Они кажутся странным семейством. Отец с сыном – высокие, худые и держатся настороженно. Судя по виду, в жилах их предков текла мавританская кровь. Женщина – веснушчатая и костлявая. Парень – ее сын, хотя внешне не имеет с ней ничего общего. Мне сразу вспоминаются Ливаун и Брокк – брат и сестра, совсем друг на друга не похожие. Почему у меня в голове постоянно крутятся мысли о них? У них свое задание, у меня свое. Нет, не буду о них думать.

Мужчину Иллан называет Очу, это имя означает шотландскую борзую. Он примерно того же возраста, что и воины Лебяжьего острова – те, кто постарше. Раньше, когда человека принимали в островную общину, он, как правило, брал имя какого-нибудь животного и нередко набивал на лицо татуировку с его изображением: собаки, ворона, тюленя. Эту историю Брида рассказывала нам на первом занятии. Почему таких имен нет у воинов помоложе, и почему лишь у немногих есть такие татуировки, она объяснять не стала. Если меня примут в общину, я спрошу об этом Арку. Но, думаю, что я догадался. Для воина такой рисунок является знаком принадлежности к группе. Клеймо чести, связь с братьями. Кто от такого откажется? Значит, вполне возможно, что раньше шпионов на острове не готовили.

– Можешь говорить, Нессан, здесь мы в безопасности.

Иллан сказал Очу и его семье наши вымышленные имена. Они уже знали, куда мы направляемся и что вернем им лошадей после Дня летнего солнцестояния. Но цель миссии остается в тайне. Так безопаснее для всех.

– Спасибо за гостеприимство, – бормочу я и опять умолкаю.

В том, что я говорю, есть что-то неправильное. Я чувствую опасность, даже если этим людям можно доверять. Часть меня предпочла бы свернуться на полу у очага и вторить размеренному дыханию собаки, которая, как и положено домашнему животному, сейчас мирно дремлет. Мне хотелось бы прильнуть к ее теплому боку. Это та моя часть, что осталась ребенком.

– От вас совсем недалеко до двора королевства Брефны, – осторожно говорит Иллан, стараясь, чтобы его голос звучал небрежно, – я слышал, что в День летнего солнцестояния там собираются короновать нового короля. Туда много народу едет? Или сейчас еще слишком рано?

– Некоторые проезжие действительно говорили, что направляются туда. Для кузнеца, подковывающего лошадей, там наверняка полно работы.

– А что насчет дороги? Как, по-вашему, нас ничто не может задержать?