Словно в тумане, поднимаюсь с дивана и на автомате шагаю к порогу. Дёргаю дверную ручку и уже хочу вернуться на прежнее место, где протер дыру, но у Люка другие планы. Схватив за плечо, он насильно останавливает и разворачивает к себе.
– Какого черта ты выкидываешь?
С отсутствием эмоций, смотрю на него, но ничего не вижу. Перед глазами размыто. Перевожу взгляд в сторону и на этот раз зрение не подводит. Они всё ещё тут. Это не шутка или сон. Она ушла. Ушла от меня с моим ребёнком, а я не сделал ни единого шага вдогонку. В голове звенят слова Лизи:
– Убирайся. Убирайся. Убирайся.
Каждый новый раз, становится лишь хуже, словно добавляется ненависть и мерзкий скрип, от которого волосы встают дыбом.
– Что произошло?
Мой ответ безжизненный, а взгляд пустой.
– Она ушла.
– Я понял, что произошло?
Язык не поворачивается сказать, из-за чего Люк начинает трясти меня так, что мозги готовы вывалиться из любой части тела. Он сильней давит на плечо, благодаря чему появляется физическая боль.
– Картер!?
– Она беременна.
Вздохнув, он, кажется, расслабляется, чего не делаю я.
– И что? Тебя можно поздравить?
Начинаю смеяться, но без толики веселья. Это отчаянье, которое решило выйти другим способом.
– Ты прикалываешься? Она. Ушла. От. Меня.
– Что ты сказал?
В горле пересыхает. Смех резко прекращается. Теперь я начинаю кашлять из-за нехватки воздуха. Так боль напоминает о себе. Она моментально осушает каждую клеточку тела. Я выяснил это за один час.
– Что ты сказал, Картер!? – настойчиво требует Люк.
– Что не готов; что она хотела дотянуть до того, когда ничего нельзя исправить; что у нас ничего нет и мы ничего ему не дадим; и не знаю, что мы должны делать.
Даже не замечаю, как глаза наполняются слезами, но мне плевать, если выгляжу жалко. Я могу признать, что поступил, как слабак. И сейчас не могу прикрываться эмоциями. Я должен научиться держать себя под в руках, как научился это делать во Флориде. Вероятно, в моём случае подобный самоконтроль лишь временное утешение. Рано или поздно возвращаюсь к прошлым повадкам.
Взгляд Люка стекленеет, а лицо наливается кровью.
– Ты, кусок идиота, предлагал ей сделать аборт? Ты, нахрен, шутишь?
– Я не предлагал ей сделать аборт!
– Ты сказал, что она хотела дотянуть до того момента, когда нельзя исправить. По-твоему, это звучит, как поддержка и слова любви?
Хватка Люка становится ещё болезненней, после чего он отталкивает меня.
– Где она?
– Не знаю, она ушла вчера!
– И ты не попытался позвонить и вернуть?
Вероятно, моё молчание принимается за согласие, ведь именно так я поступил. Я ничего не сделал, только смотрел на закрытую дверь.
Слова Люка звучат резко и с неким отвращением. Он разочарован, но это не хуже ненависти Лизи.
– Соберись, бой через пару часов.
С этими словами, он выходит за дверь, оставляя меня в оглушающей тишине, нависающей грозовыми тучами. Она намного хуже гула толпы. На этот раз не прирастаю к полу, вылетаю следом.
– Куда ты?
– Заткнись, Картер. От тебя только требуется быть вовремя.
– Подожди меня!
– Даже не думай, что поедешь со мной.
Силуэт Люка скрывается за дверями лифта.
Практически долетаю до телефона и трясущимися пальцами набираю его номер, но получаю сброшенный вызов. Следующий в списке – номер Лизи, но набрав его, получаю перенаправление на голосовую почту, где её голос говорит: «Алло? Алло? Шучу, это Лизи, оставьте своё сообщение после того, как эта штука сделает…», сразу после слов, раздаётся протяжный сигнал, говорящий о том, что можно оставить сообщение. Я не буду оставлять ей сообщения с просьбами вернуться или мольбой простить, я в состоянии посмотреть в её глаза и сделать это лично. Сбрасываю вызов и набираю номер Алекс, но тут же отклоняю звонок. Она позвонила бы сразу и прокляла всеми возможными способами. Никто из друзей не позвонил. Она не поехала к ним. И на этот раз, я уверен, что Лизи не поехала к Дину. Она где-то одна.
Мобильник начинает вибрировать, когда вижу имя, стараюсь выровнять голос и ругаюсь под нос:
– Черт!
Я не успел сбросить вызов, оставив оповещение, и тем самым, сейчас могу похоронить себя заживо.
– Да? – спокойно спрашиваю, и один вопрос даётся диким трудом.
– Ты сам звонил, – говорит Алекс.
– Случайно, – тут же отклоняю вызов и закрываю глаза, сжимая мобильник в кулаке, потому что голос предательски выдаёт хрипотой.
Когда Алекс узнает, я буду первым в списке её жертв. Я сижу в квартире, которую выбирал вместе с Лизи, абсолютно слабый и ничтожный, пока она находится неизвестно где. Страх сковывает тело и сознание. Я снова не могу сдвинуться с места.
Я не оживаю ни через час, ни через два. Форма моего существования скатилась коту под хвост. Да, именно в задницу. Даже вдалеке я не вижу свет. Я в полной тьме и не знаю, когда это закончится. Я слабак. Оказывается, силы во мне ничтожное количество.
Окидываю взглядом толпу, но не вижу нужного лица. Она всегда была со мной. Она всегда была сильной, в отличие от меня. Каждый чёртов бой, она сидела в кресле и переживала за меня, а я был полным кретином. Гул толпы и слова рефери напоминают непонятное бульканье. В ушах слышен только стук собственного сердца. Оно начинает тарабанить ещё быстрей, когда вижу, что Кит стоит один, рядом с ним нет Люка. Всё, что хочу теперь – скорейшее завершение. Мне не нужно ничего, кроме неё и теперь уже нашего ребёнка. Я слишком поздно это понял. Сейчас, когда не вижу её улыбку, не чувствую присутствия, ощущаю пустоту и темноту.
Мне известно имя противника, и всё, на что он способен – я тоже знаю. Силы неравные. Лишь один взмах руки поможет получить победу, но сегодня удача как никогда на его стороне. Зак занимает нападающую позицию, я же не занимаю никакую, продолжая стоять истуканом. Я вижу всё размыто. Взгляд не фокусируется на чём-то одном. Я не сосредоточен и не могу убедить себя, что должен собраться. Ради кого? Мне не нужна эта победа, я уже проиграл. Как только холодная кожа перчатки достигает челюсти, чувствую железный привкус крови на губах и наконец-то прихожу в себя, занимая оборонительную позицию.
Мои нападения смешат даже меня. Я буквально рассекаю воздух, пока Зак радуется преимуществу. Его улыбка становится шире с каждым последующим раундом, но, если бы он смотрел на вещи здраво, понимал, что в девяносто девяти процентах случаев, он никогда не возьмёт надо мной верх. Сегодня тот самый невозможный один процент.