Герцог и я

– Я не причиняла ребенку зла, ваша светлость!

– Если бы вы прилагали должное старание, он, – палец герцога указал на мальчика, – давно бы заговорил!

Саймон, который усердно выводил в тетради буквы, сидя за крошечной партой, с любопытством наблюдал за этой сценой.

– Ему уже четыре года, черт побери! – вскричал герцог. – И он обязан говорить!

– Зато он умеет писать, – защитила своего подопечного миссис Хопкинс. – На своем веку я вырастила пятерых детей, и никто из них не делал это так красиво, как ваш сын.

– Много ли проку от красивого почерка, если он нем как рыба! – Герцог резко повернулся к отпрыску: – Скажи мне хоть слово, черт тебя возьми!

Саймон весь сжался, его губы задрожали.

– Ваша светлость! – воскликнула няня. – Вы пугаете ребенка.

Теперь гнев герцога обрушился на нее:

– А может, его надо испугать! Может, он так избалован, что просто ленится произнести лишнее слово! Хорошая взбучка – вот чего ему недостает!

В ярости он выхватил из рук няни серебряную щетку с длинной ручкой, которой та причесывала мальчика, и замахнулся на сына.

– Я тебя заставлю говорить, маленький упрямец!

– Нет!

Няня вскрикнула. Герцог выронил щетку. Оба они в первый раз услышали голос Саймона.

– Что ты сказал? – прошептал герцог и невольно прослезился.

Мальчик стоял перед ним, сжав кулачки и вскинув подбородок.

– В-вы н-не…

Герцог смертельно побледнел.

– Что он говорит, Хопкинс?

Сын делал отчаянные попытки выговорить что-то.

– В-в… – вырвалось из его горла.

– Боже, – с трудом вымолвил герцог, – он слабоумный.

– Он не слабоумный! – вскричала няня, бросаясь к мальчику и обнимая его.

– В-вы н-не б… бей… т-те… – Саймон набрал в легкие еще воздуха, – м… меня.

Герцог присел в кресло у окна, обхватил голову руками и простонал:

– Господи, за что мне все это?

– Вам следует похвалить ребенка, – услышал он голос няни. – Ведь это его первые слова….

– Слова? Да он дебил! Презренный маленький дебил! И заика к тому же!

Саймон разрыдался. Герцог продолжал стенать и ругаться.

– Вот черт! Род Гастингсов прекратится на этом слабоумном! Долгие годы я молил небо о сыне – и вот награда! Придется передать мой титул наглому двоюродному брату… Все, все рухнуло!.. – Герцог снова повернулся к мальчику, который всхлипывал и тер глаза, тщетно стараясь прекратить рыдания. – Я не могу смотреть на него! – выдохнул герцог. – Нет, не могу!.. Это выше моих сил. Учить его бесполезно!

С этими словами он выскочил из детской.

Миссис Хопкинс крепко прижала ребенка к себе и с чувством прошептала ему:

– Неправда, ты очень умный. Самый умный из всех детей. И скоро ты научишься хорошо говорить, я в этом уверена!

Саймон продолжал плакать в ее нежных объятиях.

– Мы еще покажем ему! – пригрозила няня. – Заставим взять обратно свои слова, клянусь!..

Няня Хопкинс знала, о чем говорила. Пока герцог Гастингс пропадал в Лондоне, всеми доступными способами прогоняя мысли о сыне, она не теряла ни минуты, не спускала с Саймона глаз и учила его, как могла, произносить звуки, слоги, слова, поощряя лаской, если у него получалось, и подбадривая, когда слова не складывались.

Дело продвигалось медленно, но верно. Когда Саймону исполнилось шесть, он заикался уже гораздо меньше, а к восьми годам справлялся порой с целым предложением, ни разу не споткнувшись. Конечно, учение давалось хуже, если мальчик бывал чем-то расстроен, и няня не уставала напоминать: он должен научиться владеть собой и оставаться спокойным, если хочет произносить слова и фразы без запинки.

К счастью, Саймон оказался не по-детски упорным, настойчивым, даже упрямым. Он научился выравнивать дыхание, прежде чем что-либо произнести, и тщательно следить за своей артикуляцией.

Время шло. Мальчику исполнилось одиннадцать. Однажды он задумчиво посмотрел на няню и, собравшись с мыслями, четко произнес:

– Полагаю, настало время навестить отца.

Миссис Хопкинс внимательно посмотрела на своего подопечного. Герцог Гастингс за эти семь лет ни разу не появился в замке, не ответил ни на одно письмо сына, которых набралось, наверное, около сотни.

– Ты в самом деле хочешь этого? – спросила она после долгой паузы.

Саймон кивнул.

– Что ж, тогда я велю заложить карету. Завтра мы отправимся в Лондон, милый мой…

Ехали они долго, и в город прибыли лишь к вечеру третьего дня. Не без труда няня отыскала дом, где никогда раньше не бывала. Затаив дыхание, она постучала бронзовым молотком в величественные двери, которые, к ее удивлению, почти сразу отворились, и взору их предстал не менее величественный дворецкий.

– Посылки принимаются с черного хода, – произнес он и хотел было захлопнуть дверь.

– Подождите! – крикнула миссис Хопкинс, подставляя ногу и препятствуя ему. – Мы не прислуга.

Дворецкий окинул незнакомку подозрительным взглядом.

– Я – да, – пояснила няня, – но мальчик – нет. – Она схватила Саймона за руку, поставив перед собой. – Это граф Клайвдон, и вам следует отнестись к нему с почтением.

Дворецкий потерял дар речи, несколько раз моргнул, прежде чем произнести: