Низина

– Как-нибудь на днях я позову вас на плов! – издали крикнул Нарасимхан.

Но дальнейшего приглашения так и не последовало.

Студенческий городок океанографического отделения располагался на берегу Наррагансет-Бэй. Каждый день Субхаш садился на автобус и ехал по дороге со столбиками с почтовыми ящиками, за густым лесом по обочинам почти не просматривались дома, только деревянная башня местного маяка видна была отовсюду.

Автобус пересекал извилистую дельту, перевозил пассажиров в «захолустье», где людям дышалось совсем по-другому, где даже свет падал по-другому.

Корпуса лаборатории походили на самолетные ангары, на какие-то авианосцы из проржавевшего металла. Субхаш изучал газы, растворявшиеся в морской воде, изотопы, найденные в остаточных породах, йод в водорослях, углерод в планктоне, медь в организмах крабов.

Рядом со студенческим городком тянулся обрывистый морской берег с узеньким пляжем серо-желтого камня, куда Субхаш любил приходить и съедать свой обед. Там можно было любоваться заливом и двумя мостами. Джеймстаун-Бридж располагался поближе, Ньюпорт-Бридж – подальше. В облачные дни туманную мглу прорезывал одинокий гудок, словно ветры дули в морскую раковину, суеверно отгоняя зло. Совсем как Калькутте.

Вокруг было разбросано много островов, куда добирались только на лодках. В домах на островах не было ни электричества, ни водопровода. В таких условиях, кстати, некоторые весьма состоятельные американцы любили проводить лето. Был даже такой островок, где умещался только маяк. И все эти крохотные участки суши имели названия – Остров Терпения и Благоразумия, Остров Лисы и Козы, Остров Кролика и Розы, Остров Надежды и Отчаяния.

На холме высилась деревянная церковь с крышей из белой дранки в виде сот. Краска на стенах ее давно выцвела, а сами доски впитали в себя соль морских ветров Род-Айленда.

Однажды, проезжая днем мимо церкви, он с удивлением увидел множество припаркованных возле нее машин. Он вообще впервые видел двери этой церкви открытыми. Во дворе толпились люди – дети и взрослые.

Он успел заметить на ступеньках церкви только что обвенчавшуюся пару средних лет. Седоватый мужчина с гвоздикой в петлице и женщина в голубом костюме. Они улыбались гостям, а те осыпали их пригоршнями рисовых зерен. По возрасту они смотрелись скорее как родители традиционных молодоженов.

Возможно, это был не первый их брак. Не исключено, что они пережили развод или овдовели, а теперь вот нашли себе новую свою половинку и решили обвенчаться.

Церковь эта напомнила Субхашу мечеть на развилке в Толлиганге – место религиозного поклонения людей другой веры, всегда служившее ему чем-то вроде ориентира.

В другой день, когда церковь пустовала, он поднялся по каменной дорожке. Дверь была довольно узкой – не шире обхвата его рук. Над этой зеленой скругленной дверью располагались круглые оконца красно-белого стекла – такие крошечные, что в них не поместилось бы даже лицо, а только ладонь.

Дверь была заперта, поэтому он обошел вокруг церкви и, привстав на цыпочки, заглянул в большое окно.

Внутри он увидел серые скамьи с красными краями. И там было так светло и просторно, что ему вдруг захотелось оказаться внутри, присесть на такую скамью, почувствовать уют этих светлых стен и чуть скошенных углом сводов.

Ему вспомнилась та недавно обвенчавшаяся пара, и впервые в жизни он задумался о своей будущей женитьбе. Возможно, потому, что здесь, в Род-Айленде, он чувствовал себя каким-то одиноким и потерянным.

Он пытался представить себе женщину, которую выбрали бы ему в жены родители. Хотел угадать, когда это будет. Ведь женитьба означала бы возвращение в Калькутту. Но с этим ему спешить не хотелось.

Он очень гордился тем, что смог приехать в Америку один. И осваивать ее самостоятельно – как когда-то он осваивал свои первые в жизни шаги и слова. Он ведь так хотел уехать из Калькутты – и не только ради образования, а еще и из-за того (теперь-то он мог себе в этом признаться), чтобы сделать какой-то серьезный в жизни шаг без Удаяна.

Собственно говоря, это и было основным мотивом его поступка. Хотя в итоге он оказался абсолютно неподготовленным к этой новой жизни. Несмотря на то что его жизнь с каждым днем все больше обретала привычный характер, он чувствовал какую-то неприкаянность. Здесь, в незнакомом месте рядом с морем, он остро чувствовал свою оторванность от дома, от своих корней, от Удаяна и от многих-многих дорогих сердцу особенностей.

Ричард редко бывал по вечерам дома, но когда такое случалось, он охотно принимал приглашение Субхаша вместе поужинать. Он выходил на кухню со своей пепельницей и пачкой сигарет и угощал Субхаша пивом, пока тот готовил карри и варил рис. Раз в неделю Ричард отвозил Субхаша в супермаркет и брал на себя половину расходов на продукты.

Однажды в выходной день, когда оба позволили себе оторваться от учебы, Ричард отвез Субхаша на пустую автостоянку в студенческом городке. Там он начал учить его водить машину, чтобы Субхаш потом мог сдать на водительские права, взять внаем автомобиль и ездить на нем, куда ему нужно.

Когда Ричард счел, что Субхаш уже достаточно подготовлен, то разрешил ему порулить по городу, они даже доехали до мыса Пойнт-Джудит. Вождение машины оказалось захватывающе интересным занятием. Субхашу очень понравилось сбрасывать скорость на городских светофорах, а потом набирать ее снова на пустынной загородной дороге вдоль побережья.

Он вел машину по Галилее, мимо пирсов и лиманов, где люди в высоких резиновых сапогах бродили по воде и собирали моллюсков. Мимо прибрежных кафешек, где подавали блюда из даров моря, нарисованных для рекламы прямо на фасадах. Потом они добрались до маяка на зеленом холме. Темные камни внизу опутывали водоросли, а наверху на башенке, в синеве неба, развевался флаг.

Им повезло увидеть красивый закат, когда солнце садилось за маяк на фоне голубого моря с белыми барашками волн, разбивающихся о прибрежные скалы. Они вышли из машины и закурили, подставив лица соленым морским брызгам.

Они заговорили о резне во вьетнамской деревне Мэй-Лэй – подробности тогда только-только появились в прессе. Сообщения о массовых убийствах, о рвах с мертвыми телами, об американском лейтенанте, находящемся под следствием.

– В Бостоне будет демонстрация протеста. У меня там есть друг, который мог бы приютить нас на ночь. Не хочешь поехать со мной?

– Не знаю, наверное, нет.

– Тебя не возмущает война?

– Нет, не в этом дело, просто я же не дома, разве могу тут протестовать?

Субхаш вдруг понял, что может быть честным с Ричардом. Ричард умел слушать, не перебивал и не перечил и ничуть не пытался навязать свои убеждения.

По дороге домой Ричард расспрашивал Субхаша об Индии, о ее кастовой системе, о всеобщей нищете.

– Ну и кто в этом виноват?

– Не знаю. Теперь все валят вину на других.

– А кто будет решать, как выйти из этого положения? На чьей стороне правительство?

Субхаш не знал, как описать американцу запутанную расстановку политических сил в Индии и сложную структуру индийского общества. Он просто сказал, что это очень древняя страна и вместе с тем очень молодая и что она сейчас пытается в борьбе познать саму себя.

– Тебе надо с моим братом говорить, – сказал он.

– А у тебя есть брат?

Субхаш кивнул.

– Ты никогда о нем не упоминал. А как его зовут?

Субхаш помолчал, потом произнес имя Удаяна – впервые с тех пор, как приехал в Род-Айленд.

– Ну, так что сказал бы Удаян?

– Он сказал бы, что проблему составляет аграрная экономика, свойственная феодализму. Он сказал бы, что страна должна основываться на принципах равноправия и что она нуждается в земельной реформе.

– Звучит как китайская модель.

– Да. Он же поддерживает Наксалбари.

– Наксалбари? А что это?

Через несколько дней в своем почтовом ящике на факультете Субхаш нашел письмо от Удаяна. Оно было написано по-бенгальски, ровными абзацами, и отправлено в октябре, а сейчас на дворе уже стоял ноябрь.

Если письмо это дойдет до тебя, уничтожь его потом. Не нужно компрометировать нас обоих. Но поскольку вторгнуться в Соединенные Штаты я могу только письмом, то не могу устоять. Я только что вернулся из очередной поездки, встречался с товарищем Санъялом. Имел возможность сидеть с ним рядом, разговаривать. Мне пришлось надеть на глаза черную повязку. Когда-нибудь расскажу тебе об этой встрече.

Почему от тебя нет вестей? Неужели так пленила тебя флора и фауна мощнейшего мирового капиталиста? Но вот если ты смог порвать бы свои путы и попытаться принести пользу… Я слышал, у вас там антивоенное движение набирает силу.

А у нас здесь происходят обнадеживающие изменения. Формируется Красная гвардия, ее отряды разъезжают по деревням, пропагандируют учение Мао Цзэдуна. Наше поколение – это передовой авангард, студенческая борьба – это часть вооруженной борьбы крестьянства. Так говорит Маджумдар.

Ты вернешься в изменившуюся страну, в более справедливое общество, в этом я уверен. И родной дом тоже изменится. Папа взял в банке ссуду. Они хотят расширяться. Считают, что это просто необходимо. Что мы не сможем обзавестись семьями под крышей такого тесного дома.