Низина

В мае пришло сообщение, что группа крестьян, среди которых были и женщины, вооруженная луками и стрелами, напала на инспектора полиции и убила его. На следующий день отряд местной полиции подкараулил толпу бунтовщиков на дороге. Одного из сержантов ранили стрелой в руку, и полиция приказала толпе разойтись. Но крестьяне не разошлись, и тогда полицейские открыли огонь. Одиннадцать человек погибли, среди них восемь женщин.

По ночам, наслушавшись радио, Субхаш и Удаян подолгу разговаривали, обсуждали происходящее. Тайком от родителей, когда те уходили спать, братья курили, поставив на письменный стол пепельницу.

– И ты считаешь, это стоило делать? – спрашивал Субхаш. – Ну, то, что сделали крестьяне.

– Конечно стоило. Они же восстали против несправедливости, рискнули всем. Этих нищих людей некому было защитить.

– Ну а чего они добились? Разве можно идти с луком и стрелами против сил современного государства?

Удаян сложил в щепотку пальцы, словно хотел собрать со стола зернышки риса.

– А ты что сделал бы на их месте?

Как и многие в то время, Удаян винил во всем Объединенный фронт, коалицию левого крыла во главе с Аджоем Мухерджи, управлявшую тогда Западной Бенгалией. Ранее они с Субхашем сами радовались их победе. Объединенный фронт ввел в кабинет министров представителей от коммунистов, обещал установить государственную власть рабочих и крестьян и отменить систему крупного землевладения. Его усилиями почти двадцатилетнее влияние партии «Индийский национальный конгресс» в Западной Бенгалии было сведено на нет.

Но Объединенный фронт не поддержал народных повстанческих настроений. Даже, напротив, перед разрастающейся катастрофой министр внутренних дел Джиоти Басу бросил на восставших крестьян полицию. Так что теперь руки Аджоя Мухерджи были в крови.

Пекинская «Пиплз дейли» обвинила правительство Западной Бенгалии в кровавых репрессиях против революционного крестьянства. «Весенняя гроза над Индией» – гласил один из заголовков. Все калькуттские газеты освещали эти события. На улицах, в студенческих городках начались демонстрации в защиту крестьян, в знак протеста против убийств. В Президенси-колледже и в Джадавпуре Субхаш и Удаян видели на окнах некоторых зданий флаги, вывешенные в поддержку Наксалбари. Они слышали призывы к отставке правительства.

А в Наксалбари конфликт только усиливался. Поступали сведения о случаях бандитских нападений и грабежей. Крестьяне устанавливали там собственное правление. Землевладельцев похищали и убивали.

В июле централизованное правительство издало указ о запрещении ношения луков и стрел в Наксалбари. На той же неделе кабинет министров Западной Бенгалии направил в мятежный регион пятьсот вооруженных солдат и офицеров. Они обыскивали глиняные хижины бедняков, хватали безоружных повстанцев и убивали их, если те отказывались сдаться. Безжалостно, с систематической неуклонностью они пресекали повстанческое движение.

Удаян вскочил со стула, в сердцах смахнув со стола кипу книг и газет. Он выключил радио и принялся выхаживать по комнате из угла в угол, глядя в пол и нервно ероша пальцами волосы.

– С тобой все в порядке? – озабоченно спросил Субхаш.

Удаян стоял посреди комнаты, качая головой. В первый момент он просто не знал, что сказать. Сообщение потрясло их обоих, но Удаян отреагировал на него как на личное оскорбление, так, словно ударили его.

– Люди голодают и гибнут от голода, а против них устроили такое, – наконец проговорил он. – Они жертв объявляют преступниками, направляют дула на людей, которые не могут стрелять в ответ. – Он откинул крючок на двери их комнаты.

– Ты куда?

– Не знаю. Мне нужно пройтись. Подумать, осмыслить… Я не понимаю, как могло дойти до такого.

– Но в любом случае все, похоже, уже кончено.

Удаян немного помедлил на пороге и сказал:

– Не знаю, это может быть только началом.

– Началом чего?

– Чего-то большего. Чего-то другого.

Удаян процитировал то, что предсказывала китайская пресса: «От искры, вспыхнувшей в Дарджилинге, займется пламя, которое, несомненно, охватит огромные просторы Индии».

К осени Санъял и Маджумдар уже оба оказались на нелегальном положении. Той же осенью в Боливии казнили Че Гевару, которому, в доказательство смерти, уже мертвому отрубили руки.

В Индии журналисты начали издавать собственные газеты: «Либерейшн» – на английском языке, «Дешабрати» – на бенгальском. Они печатали там статьи из китайских коммунистических изданий. Удаян стал приносить их домой.

– В этой риторике нет ничего нового, – как-то сказал отец, пролистав экземпляр такой газеты. – Наше поколение тоже читало Маркса.

– Ваше поколение ничего не решало, – возразил ему Удаян.

– Мы построили государство. Независимое государство. Наша страна принадлежит нам.

– Этого недостаточно. Куда оно завело нас, это ваше государство? Смотри, чем все кончилось.

– Для таких больших изменений требуется время.

Отец отмахнулся от вопроса о Наксалбари, сказал, что молодые люди кипятятся на ровном месте, что решение всей проблемы – это вопрос пятидесяти двух дней.

– Нет, папа. Объединенный фронт считает себя победителем, но на самом деле он проиграл. Ты же видишь, что происходит.

– А что происходит?

– Люди откликнулись на события. Наксалбари их вдохновил. Он стал импульсом к переменам.

– Мне уже довелось видеть времена перемен в этой стране, – сказал отец. – И я, в отличие от вас, знаю, чего стоит поменять одну систему на другую.

Но Удаян упорствовал. Он начал вызывать отца на спор – как когда-то вызывал на спор школьных учителей. Он закидал отца вопросами. Если он так гордится независимостью Индии, почему тогда в свое время не протестовал против владычества британцев? Почему так и не вступил в профсоюз? Почему никогда не занимал какой-либо четкой политической позиции, хотя на выборах голосовал за коммуниста?

Но сыновья и так знали почему. Потому что их отец состоял на государственной службе, и ему запрещено было вступать в какие-либо партии или профсоюзы. В период Независимости ему запрещалось даже где-либо высказывать свое мнение – таковы были условия поступления его на работу. Некоторые нарушали эти правила, но отец Субхаша и Удаяна не хотел рисковать.

– Он делал это ради нас, ведь всегда нес за семью ответственность, – сказал Субхаш.

Но Удаян был на этот счет другого мнения.

Теперь кроме учебников по физике Удаян изучал еще и другие книги. Из них торчало множество узеньких бумажных закладок. «Обреченные на нищету. Что делать?». Книга в красной обложке, толщиной не больше чем колода карт, содержала в себе изречения Мао.

Когда Субхаш спросил, где Удаян берет деньги на покупку такой литературы, Удаян ответил, что не покупает эти книги, а берет их почитать у знакомых ребят в колледже.

Под кроватью Удаяна еще хранились брошюры Чару Маджумдара. Большинство из них было написано еще до восстания в Наксалбари, когда Маджумдар сидел в тюрьме. «Наши задачи в настоящей ситуации», «Воспользоваться обстоятельствами», «Какие возможности сулит нам 1965 год?».

Однажды дома Субхаш решил сделать перерыв в занятиях, зачем-то залез под кровать Удаяна. Эссе были написаны кратким, напыщенным слогом. Маджумдар утверждал, что Индия превратилась в страну нищих и иностранцев. «Реакционное правительство Индии проводит тактику массового убийства. Они убивают людей не только пулями, но и голодом».

Он обвинял Индию в том, что для решения своих проблем та обращается к Соединенным Штатам. Он обвинял Соединенные Штаты в том, что они превратили Индию в свою пешку. Он обвинял Советский Союз в поддержке индийского правящего класса.

Он призывал к созданию подпольной партии. Он призывал искать кадры для этой партии в деревнях. Он сравнивал такой метод активного сопротивления с борьбой за гражданские права в Соединенных Штатах.

Во всех эссе он призывал обратиться к опыту Китая.

«Если мы признаем наконец, что индийская революция неизбежно примет форму гражданской войны, то тактика повсеместного захвата власти должна стать нашей единственной тактикой».

– И ты считаешь, это может дать результат? То, что предлагает Маджумдар, – спросил Субхаш как-то Удаяна.

Они в тот момент уже закончили подготовку к последним экзаменам и шли поиграть в футбол с бывшими одноклассниками.