Молчание костей

Одна только мысль о том, что мои решения на что-то могут повлиять, отозвалась во мне ощущением свободного падения. Словно я была птицей, которую выпустили из клетки навстречу бесконечному небу. И все же я не могла избавиться от страха, что женщина меня искушает. Она же сама говорила: быть другим опасно.

– Я понимаю, – прошептала я.

Наш разговор прервал звук приближающихся шагов. За бумажной дверью возник силуэт служанки. Она поклонилась и ровно произнесла:

– Госпожа, к вам пришел ученый Хван.

– Так, значит, он явился… – госпожа Кан выдохнула струйку дыма и вновь повернулась ко мне. – Ты весьма любопытна, так что я расскажу тебе одну историю. У меня с самого детства была интересная особенность. Я знала то, чего не знал никто другой. Могла посмотреть на лицо мужчины или женщины и тут же многое о них рассказать. Например, однажды я сказала, что брак плох, – и через какое-то время пара действительно развелась. Меня в детстве даже называли свахой. – На ее губах заиграла улыбка. – Тебе это может казаться невероятным, но на деле характер человека можно распознать по тому, куда направлены его эмоции, действия, слова – так же, как по гнезду сороки можно понять направление ветра.

Я молчала, не смея ее прерывать. Она могла многое рассказать о людях и, похоже, немало знала и обо мне, хотя для меня она оставалась загадочной и непостижимой. Я никак не могла понять, почему женщина ее положения – богатая, привилегированная, ни в чем не нуждающаяся – готова всем рискнуть ради ереси.

– Мне сообщили, что ты спасла своего инспектора.

– Да, госпожа, – прошептала я.

– Без сомнений, ты храбра. Ты также весьма умна, и сердце у тебя доброе. А еще ты обладаешь неимоверным любопытством. Хитрая, но в то же время честная. Тем не менее в тебе слишком много сочувствия, и оно тебя сожжет. – Она не отрывала от меня глаз, словно вглядывалась в дебри моего будущего. – Тебя поглотит тьма. Но не позволяй страху мешать тебе творить добро, тамо Соль. Все умирают. Гораздо сложнее умереть не напрасно.

Я выпрямилась. В груди разрасталось ощущение пустоты.

– О чем вы говорите, госпожа?

Вместо ответа она проговорила:

– Помни, если попадешь в беду… приди ко мне за помощью.

* * *

Как только я вышла из гостевого зала и надела сандалии, передо мной приглушенным пятном мелькнул ханбок Урим. Всего на мгновение – девушка тут же исчезла за воротами. Я пошла за ней, стараясь ступать как можно тише. Раз уж я не нашла ответов у госпожи Кан, то пришло время снова расспросить служанку.

За воротами оказался еще один тихий дворик, принадлежавший женской половине поместья. Я спряталась в тени огромных сердцевидных листьев павлонии, растущей возле каменной стены. В нескольких шагах от меня Урим поставила поднос на землю и на цыпочках подобралась к павильону посередине. Заглянула сквозь порванную бумагу на дверях и через секунду, будто испугавшись слежки, убежала, забыв про поднос.

С бешено колотящимся сердцем я тихо подошла к павильону. Наклонилась к прорехе. От бумаги отразилось мое теплое дыхание. Внутри, скрестив ноги и опустив вниз глаза, сидел мужчина средних лет. Его черные волосы были собраны в хвост, а широкое лицо было покрыто мелкими рубцами.

Мужчинам запрещалось слоняться по женской половине дома. Отцы и братья еще заходить могли, но ненадолго. А этот мужчина явно прятался тут от посторонних глаз…

Вполне возможно, от глаз следователей.

Волосы у меня на голове встали дыбом. Я попыталась отбросить ошеломившую меня догадку, но было уже поздно. Выкинуть эту мысль из головы было невозможно.

Я выскользнула из двора так же тихо, как и пришла. Забрав до сих пор пустующую рыночную корзинку и не сказав никому ни слова, я поспешила прочь. Тайны госпожи Кан жгли меня изнутри.

Пять

Утробный грохот колокола эхом разносился по улицам и переулкам, объявляя о начале комендантского часа. Время полнейшей тишины. Лишь иногда спокойствие нарушали шаги и несущийся им вслед крик патрульного: «Хватайте его!»

Все утро и весь день я провела в попытках задобрить старшую служанку. Она очень разозлилась: в конце концов, я накануне действительно слишком много времени провела у госпожи Кан. Поэтому сегодня я положила все силы на работу, пока каждая мышца не начала болезненно протестовать.

Наконец небо потемнело. Пора было ложиться спать, но мне предстояло еще одно дело.

Я с фонарем стояла перед воротами и ждала тамо Эджон. По изгибам крыш гуляли дымные тени от пылающих железных котлов, так похожие на полночные волны из моего детства, что то разбивались о скалы, то отступали обратно. Нередко я, стоя в дверях нашей хижины, наблюдала за их танцем. Танцем, достигшем луны.

Меня всегда очаровывала луна: она казалась такой одинокой, запечатанной внутри темноты. Когда-то давно брат поведал мне ее историю:

Чтобы спрятаться от голодного тигра, двое детей по веревке взобрались на небо. Брат стал солнцем, а сестра стала луной. «Я так боюсь ночи», – призналась сестра, и тогда брат ответил: «Тогда я буду луной вместо тебя». И так брат стал луной, а сестра – солнцем.

Я открыла глаза: пространство вокруг заливал свет. В столице редко когда стояла кромешная тьма, особенно в полицейском ведомстве, где жизнь бурлила даже ночью. Из восточного двора раздавались стоны заключенных. Слуга с горящим факелом в руках рыскал глазами по земле, словно что-то искал. Большинство кванби – полицейских слуг – возвращались на ночь домой, однако тамо были ибёк, жившими при полиции слугами, и возвращаться нам было некуда. Мы жили прямо в ведомстве.

Главный павильон освещали свисающие с карнизов фонари. Наши командующие едва успели отдохнуть, когда сообщили об убийстве.

Ханок, напротив, был разделен на три части: кабинет командора, зал собраний и гостевой зал. Бумажные двери кабинета были настежь распахнуты, и внутрь задувал легкий летний ветерок. В помещении, преклонив колени, сидели двое мужчин. Инспектор Хан занимал место подчиненного, а командор восседал на почетном месте во главе стола, перед панельной ширмой. До меня доносились их приглушенные, но разборчивые голоса, схожие с шелестом деревьев вдали.

– Я слышал, вас навещал советник Чхои, – произнес командор.

– Верно, ёнгам[32 - Ёнгам (кор. ??) – исторически так обращались к государственным служащим второго низшего и третьего высшего ранга (помощнику секретаря, помощнику министра).]. Его светлость напомнил мне о том, что он был дружен с… – инспектор Хан прочистил горло, – с моим отцом. И попросил помочь в честь былых времен.

– С чем помочь?

– Он опасается, что регентша начнет истреблять «южан».

– Ну конечно. Должно быть, считает, сколько ему жить осталось.

– Безусловно. Советник Чхои боится, что теперь, когда он лишился покровительства короля Чонджо, «партия старых»[33 - Норон (кор. ??), также «партия старых», «старое учение» – политическая партия, появившаяся после раскола «западной партии» на «партию старых» (Норон) и «партию молодых» (Сорок).] доберется до него. Он ищет защиты.

– И чем ты можешь ему помочь?

– Поимкой священника Чжоу Вэньмо.

Комнату наводнила тишина. Я практически чувствовала, как в воздухе рябью расходится напряжение. Священник Чжоу Вэньмо. Плакаты с его лицом были развешены по всей столице, по моему родному городу и, скорее всего, по всему королевству. Единственный священник в Чосоне.

Инспектор Хан продолжил:

– Если советник Чхои провозгласит, что поспособствовал поимке священника, его светлость может избежать участи остальных «южан». Однако можете быть уверены, я не собираюсь ему помогать.

Тут мне в голову пришла одна мысль, и по спине пробежал холодок. Советник Чхои боялся погибнуть, потому что его партия связана с католицизмом, а сын советника ненавидел католичку госпожу О за испытанное унижение. Я начинала прослеживать связь.

– Айгу, айгу. Вечно ты подслушиваешь!

Ко мне подошла Эджон с подносом, на котором стояли бутылки вина и чаши для полицейских, на ночь остававшихся в ведомстве. Эджон была на год старше меня, но на голову ниже. Собственно, я была выше большинства полицейских тамо.

– Однажды ты узнаешь то, что не следует, и это тебя убьет.

– Они никогда не узнают, – ответила я. – Я невидима.

Когда мы проходили мимо павильона, я заметила человека, на которого ранее не обратила внимания. В тенях возле колонны стоял старший полицейский Сим. Он наверняка должен был нас увидеть, но даже не оглянулся, когда мы прошли. Он неотрывно смотрел на командора Ли и инспектора Хана, и вечно суровый изгиб его бровей как-то поник. Мне показалось, что в его глазах я разглядела отчаяние.

Похоже, ведомство вытягивает радость из каждого, пока от нас не останется одна пустая оболочка.

* * *