– Где это было? У кого-то дома?
– Нет, это было в школе, в классе, учителя слушали…
– А что именно исполняли?
– «Лучше гор могут быть только горы» и «Если друг оказался вдруг»… Ну, еще какие-то песни из Окуджавы.
– То есть музыкой в детстве не доводилось заниматься? Скрипочка, фортепиано?
– Фортепиано, конечно!
– Что значит «конечно»?
– Кого из детей не мучили фортепиано?
– Дома был инструмент?
– Был. У меня мама была певица. В «Москонцерте».
Сначала в «Ленконцерте»… В блокаду ездила по фронту с концертами. Может, поэтому и выжили. Потому что все-таки на фронте кормили артистов.
– Так почему за барабанами оказался Борзов в результате?
– В результате идея группы, она в воздухе витала, но… У Макаревича были две девочки. Они пели песни протеста на английском языке, We Shall Overcome и прочие – и это уже совсем близко к «Битлз».
– Пели-то хорошо?
– Не берусь судить сейчас.
– Но красивые были?
– Девчонки были красивые.
Наверное, кто-то в кого-то влюблялся, конечно, увлекался. Но я помню, что Андрей расставался с ними болезненно.
– Он расставался с ними тандемом, с обеими сразу? Почему?
– Да, потому что появились «битлы», у «битлов» вокалисток не было, и это решало все! Должно быть 4 мужика… Поскольку я ни на чем играть не умел, я мог отстукивать ритм.
– Как не на чем? А на фортепиано?
– Да на фортепиано я благополучно там позанимался немножко и забыл, это все выветрилось легко и безболезненно.
– Значит, девушки испарились, кто тогда взял на себя трудную миссию вокалиста? Андрей Макаревич? Кавагое не было тогда еще?
– Нет, он был уже… Сергей был моим другом детства. Мы с ним дружили с вот таких вот лет.
Познакомились с ним в деревне в лесу.
Его вывозили на лето в деревню. И меня тоже.
Это было под Солнечногорском.
– В лесу грибы собирали?
– Нет, по-моему, мы охотились. На воробьев, дроздов. Были духовушки. Сначала у меня, потом ему тоже отец купил.
– Он учился в соседней школе, Кавагое?
– Ну, она не совсем соседняя, она по номеру соседняя, у нас 19, у него 20.
Так она где-то в районе Ленинского проспекта, а наша была прямо напротив Кремля сначала.
– А, кстати, знакомство Кавагое с Макаревичем помнится? Как произошло? Уже выпивали тогда?
– Нет, еще рано было.
Хотя выпивали, конечно. Но совсем немножко. Но там хватало…
– В книге «Затяжной поворот» Макаревич вспоминал всю эту ситуацию несколько иначе:
«По настоянию Японца девочки-певуньи были уволены. Началась настоящая мужская работа. Сразу пошли разногласия. Наверно потому что Сереже не на чем было играть. Он ждал посылки от японских родственников – бас-гитару и усилитель. Японец с Борзовым настаивали на песнях Битлов, я же предлагал исполнять произведения менее известных авторов. Случился раскол. Мазай, Японец и Борзов создали другую команду в стенах 20-й школы, где, собственно, Японец и учился. Вскоре меня пригласили на репетицию в 20-ю школу. Команда Японца приобрела название “Дюрапонские паровики”. Группа репетировала в актовом зале. Школа дрожала от звуков. На лицах ребят светилось наслаждение. Только Японец, игравший на органе, выглядел недовольным – он был убежден, что орган не битловский, и проклинал в душе японского родственника, спутавшего орган с бас-гитарой. По барабанам лупил идеолог группы хулиган Комарик. Я понял, что, несмотря на общий пафос, дела группы плохи. Через несколько дней Японец, Мазай и Борзов вернулись в “Машины”. Через две недели мы записали свой первый альбом Time Machines».
А что первое, что начали играть «Машины»?
– Я помню, что мы от Дворца пионеров ездили в какое-то турне, по каким-то подмосковным городам и во Дворцах культуры исполняли эти свои несколько песенок протеста, это были еще две девочки, Макаревич играл на гитаре, а у меня уже было два барабана. Басиста еще не было.
Наташа Макаревич: «Джинсовый костюм из “Березки”, думаю, 1977–78 г.»
Перед какими-то даже неграми играли.
– Как неполиткорректно.
– Да у нас слово «негр» нормально звучит и никогда ругательным не было!
– В той же книге «Затяжной поворот» Андрей Вадимович вспоминает:
«Песни исполняются на английском языке. В этом составе была сделана самая первая магнитофонная запись, из одиннадцати англоязычных песен, написанных участниками группы. На концертах группа исполняет кавер-версии песен The Beatles и свои песни на английском, написанные в подражание. У нас, вообще, случился ужасный конфликт в своем кругу, потому что ребята хотели играть битловские вещи, а я им объяснял, что это невозможно, ибо The Beatles слишком хорошо поют. А в нашем варианте это будет отвратительно. Надо играть “роллингов”, потому что они поют примерно как мы, и у нас выйдет более похоже. И “роллингов” или Monkees мы играли тогда значительно больше. Передовая информация долетала до нас в те годы, конечно, с опозданием. И “Вудсток-69” нам чуть позже достался, где-то в 1970–1971 гг. Его открыл нам Стас Намин. Мы слушали выступавших там артистов с утра до ночи, но к “битлам” все равно не остыли. Мы ими еще не наелись. Собственно, когда я услышал “Скоморохов”, то понял, что нужно писать песни на русском языке. Первые песни у меня вышли совершенно нелепые – лирические, печальные, мрачные, безысходные. Чудовищные были тексты, как я теперь понимаю».
Стало быть, пели на английском?
– Пели на английском. И вот тогда уже у Макаревича была тетрадка, где он на слух писал тексты битловских песен. А на слух, поскольку записи были ужасные, переписанные по 10 раз с одного магнитофона на другой, то есть это была полная белиберда. Ну, лишь бы было похоже по звучанию.
Вообще я должен сказать, это удивительно, но мы никогда не вдумывались в тексты битловских песен. Вот что там значат эти слова – вообще не занимало. Абсолютно. И, Слава Богу, может быть, потому что там слова, особенно ранних битловских песен, это, в общем, попсятинка. Если вспомнить… Да и все это «бейби, бейби, лав ми, бейби»…
Потом вышел «Сержант Пеппер». И мы писали с одного магнитофона на другой, причем иногда через микрофон – вот ставили, магнитофон «Яуза», тут ставили микрофон, у Макаревича был «Грюндиг»… Пищальный. В смысле звука. Да вот, маленький такой транзистор.
– Альбом «битловский» откуда появился? У Кавагое?