Серебристая Чаща. 1 часть

–Так чего ж взяла? – неосторожно поинтересовался Николай.

Его клетчатая неподъемная сумка грозила порваться в любой момент. Он угрюмо смотрел себе под ноги, ожидая взрыва от своей эмоциональной жены.

–Если бы ты нормально хоть раз что-то посоветовал мне, то не тащил бы сейчас эту сумку! – с нарастающей громкостью пожаловалась Людмила.

Николай мог бы много привести примеров, когда все его советы игнорировались, но решил не лезть на рожон. Он редко, когда вступал с женой в открытый спор. Как он успел убедиться за долгие годы совместной жизни, Люду никогда и ни в чем нельзя было переубедить. Если она что-то себе внушила, то пиши пропало. Все их конфликты происходили только тогда, когда Николай забывал об этом. Когда он на секунду превращался в того молодого парня, которому приглянулась энергичная хрупкая девушка по имени Людмила. Или когда он слишком уставал, чтобы помнить о том, как обращаться с женой. Он бессознательно, словно старый благородный кот предпочитал не садиться на холодную плиту, которая однажды оказалась горячей. Они дошли до дома в молчании. Дорога от электрички шла через поле с высокими сухими травами, потом через лесок, в котором где-то затерялось болото. Солнце припекало и хотелось поскорее скрыться в тени леса. Николай считал шаги и ждал, когда они дойдут до спасительной прохлады. А жена что-то все говорила и говорила, визгливо и без устали. Он не слушал, а вспоминал передачу, где речь была о том, что самые агрессивные люди живут близко к экватору. Что-то такое с ними случается от жары, с их психикой. Николай не понял тогда и половины, но вот сейчас осознал, что живой пример из передачи шагает впереди него налегке, язвит и зубы скалит. В лесу шелестели изумрудные листья, стояла бархатная тишина, вилась тропинка, словно ведущая в сказочный мир. Они дошли до него наконец, сейчас Людмила возьмёт себя в руки и успокоится. Не сразу, конечно, но неминуемо. Обычно, когда они выходили из леса к серым пятиэтажным домам их поселка, Людмила переменяла тему на более мирную, и градус их конфликта снижался. Однако в этот день жену словно подменили. Уже на выходе из-под густых крон деревьев она зачем-то снова вспомнила их неудачное денежное вложение.

–Почему мне достался такой неповоротливый медведь? Другие вон на машинах ездят, а я по электричкам торгую! Думаешь, это легко вот так орать на весь вагон, будить тех, кто с работы едет?

Николай молчал. У него болела спина, и хотелось тишины и покоя. После летнего дождя на дороге виднелись жирные червяки. Он случайно наступил на одного и с неожиданным наслаждением раздавил его, хорошенько растянув по асфальту. Жена заметила, что Николай отстал и посмотрела ему под ноги. Брови поползли наверх, а губы исказила гримаса отвращения.

–Фу! Что ты делаешь? Пошли уже скорее. Обеденный перерыв в расписании закончится, пока мы до дома дойдем!

Николай ускорил шаг, сколько мог. Спина не давала ему житья с тех пор, как он начал ходить по электричкам. Но попробуй объяснить это жене. Не поймет, не поверит, не пожалеет. Он шумно вздохнул и посмотрел по сторонам. Серебристая Чаща, умытая после дождя, благославленная высоким прозрачным небом, была смирна, словно ребенок в тихий час. Возле пруда сидел одинокий пьяный рыбак. Мама с коляской медленно шла, держа в одной руке книжку и пытаясь читать. А я вам представляю официальную версию событий. Николай с Людмилой пришли в свою квартиру. Дома никого не было. Старший сын Игорь работал грузчиком и был, соответственно, на работе в магазине. Магазин находился в ближайшем к поселку городе. До него на автобусе езды было не больше двадцати минут. Сестра проживала совместно со своим мужем, и в тот день была дома со своей трехлетней дочерью. Младший сын гулял с ребятами, двое из которых могли это подтвердить. Итак, супруги в квартире. Они должны были пообедать, передохнуть и снова отправится торговать по электричкам. Отношения с алкоголем в этой семье были достаточно спокойные. Николай мог выпить немного перед обедом, по праздникам. Свою меру он знал хорошо, и в запой никогда не уходил. При такой жене это было бы просто невозможно. К тому же Николай был крупным мужчиной, и для того, чтобы сильно напиться, ему нужно было бы принять гораздо больше, чем он обычно себе позволял. Опять же после обеда супруги всегда возвращались в электрички. Даже в праздники, особенно в праздники. Народ покупал в такие дни все подряд и помногу. Поэтому в тот день повода напиться не было никакого. Однако официальная версия следствия была такова. Супруги выпили за обедом. Старший сын сказал, что с кухни исчезла бутылка местного самогона. Потом Николай с женой крепко поругались. Кто не знал хорошо их отношения, мог бы сделать такое предположение. Конфликт перерос в драку. Сравните полутораметровую худенькую покойницу и двухметрового коренастого мужчину. На кого поставите? Во время драки Николай сжал шею жены и держал до тех пор, пока она не перестала дышать. Испугавшись содеянного, мужчина решил инсценировать самоубийство. Накинул на шею Людмилы петлю и привязал на крюк, который находился на потолке в ванной. Далее Николай лег спать, словно трехлетка в детском саду. Когда он проспался, было уже темно. Сыновей, по-прежнему, дома не было, зато в ванной висела жена. Почти трезвый к тому времени Николай вызвал Скорую помощь. Итог того дня был суров. Вернувшийся с работы Игорь и его младший брат оказались дома как раз, чтобы увидеть вынос тела матери. Ещё они увидели, как полицейские забрали отца. В одну минуту ребята осиротели. Николая осудили за убийство по неосторожности и посадили. Сестра пыталась поддержать братьев и возила им горячий суп в термосе, убирала квартиру, и все время в ее висках стучал вопрос: что же все-таки случилось в тот ужасный день.

Ходили сплетни, что убил мать один из сыновей. Младший баловался наркотиками, и деньги ему всегда были нужны. Чем не причина своровать? Мать застукала его за неблаговидным занятием и стала его жертвой. Только из дома ничего не пропало, кроме бутылки местного самогона. И пятнадцатилетний мальчишка не стал бы устраивать инсценировку с повешением. Он мог бы поднять тело, так как Людмила была лёгкой словно пёрышко, но смысла в ее убийстве не было.

У старшего сына, казалось бы, также не имелось очевидных причин для убийства матери. Впрочем, если копнуть глубже, то повод все же был. Игорь всегда жалел отца, так как сам был по характеру таким же тихим и молчаливым. Он никогда не перечил матери, если дело касалось его самого. Сказала мать: иди, огород вскапывай вместо дискотек своих этих – он покорно шел. Но если мать налетала на Николая, то Игорь всегда вставал на его защиту, прикрывал его и брал вину на себя. Возможно, Игорь снова стал невольным свидетелем супружеской ссоры и на этот раз не выдержал и задушил мать. Кто знает, что на душе у этих молчаливых тихонь? Тогда понятно, почему Николай безропотно сдался властям. Он прикрывал сына и дал ему скрыться с места преступления. Однако остаётся неясным показание Игоря по поводу пропажи бутылки самогона. Не для кого в Серебристой Чаще не было секретом, кто, где и когда варил самогон и торговал им. Иногда случались казусы у доморощенных химиков, и самогоном травились или на несколько часов лишались разума. Но такого побочного эффекта, как смертоубийство, ещё не наблюдалось. Естественно, после того, как стали известны показания Игоря, самогонные аппаратчики затаились и стали отрицать факт продажи своего пойла. Куда исчезла бутылка из-под самогона следователь вычислить не смог, так же как и, вообще, ее существование на кухне в доме убитой.

На следующий день после убийства жители Серебристой Чащи стали высказывать самые разные предположения. Я тоже слышала о трагических событиях, но как-то не вдавалась в подробности. Думаю, это от того, что моя мать всегда избегала мрачных вестей и особенно их обсуждения в кругу семьи. А кроме, как от мамы мне негде было выяснить, что случилось в соседнем подъезде. Я по-прежнему ни с кем в Серебристой Чаще не общалась. Слишком многое меня отвратило от жителей посёлка. Тот, кто меня не задирал, все равно казался мне молчаливым свидетелем моего позора. Я рада была тому, что так и осталась чужаком в Серебристой Чаще. Со временем я и вовсе перестала приезжать в поселок после работы. Я долгое время жила в близлежащем городке, где был тот самый магазин, в котором работал Игорь. Когда я бывала в Серебристой Чаще, то иногда наталкивалась на учительницу, которая преподавала русский язык и литературу и на уроки которой я ходила с удовольствием. Учительница жила прямо под нами, и я всегда остро осознавала, когда ее видела, какие мы беспокойные соседи. Естественно, что у женщины было имя, Маргарита Васильевна, но мы ее называли просто – учительница. Я думала, должно быть приятно иметь мать, которая читала всю мировую классику, но, очевидно, что ее сын так не думал. Пока он не вошёл в нежный возраст гормональных бурь, особенно никто его и не замечал. Ну, сын и сын. Даже у учителей есть дети, что тут удивительного. Но потом мальчишка попробовал наркотик, и его жизнь стала предрешена. Не только из-за пагубного влияния наркотика на здоровье, а ещё и потому, что его родители будут до конца отрицать порок сына. Нет порока, нет позора, но нет и помощи. Маргарита Васильевна со своим супругом делали все возможное, чтобы беда не стала очевидной для жителей посёлка. Естественно, что солидные взрослые не подозревали ни о чем, а вот подростки знали всё. К великому счастью для меня в мои подростковые годы моды на наркотики не было. Мы могли напиться вина, пива, того же самогона, накуриться до рвоты. С этого несложно соскочить при желании. Но как только мой опасный возраст перевалил за экватор, и я поступила в институт на заочное, стала работать, наркотик плотно вошёл в Серебристую Рощу. Он разрушил многие семьи, многие жизни. Словно эпидемия тогда охватила ребят. Родители были по-прежнему заняты выживанием в постперестроечной смуте, и, если они худо-бедно понимали, как распознать, что отпрыск попробовал вина, то распознать действие наркотика ещё не могли. Запаха нет. "А-ну, дыхни!" – больше не работало. Поведение странное? Ну, так это подросток. Они всегда такие. Наркотик хлынул в поселок широкой рекой, и утонуло в ней немало. Родители не были подготовлены к такой беде.

Никто не был и подготовлен к тому, что случилось в семье Людмилы и Николая.

Люди тогда многое говорили, а я представлю свою версию событий.

Начало ужасной трагедии следует искать в прошлом. Причем не в прошлом Людмилы, а в прошлом учительницы. Маргоша росла умной и амбициозной. Иначе и быть не могло, если твой папа профессор, а мама строгая, вечно сидящая на диетах домохозяйка с холеными руками. Когда Маргоша стала взрослеть, то мать поняла: девочка будет полной, если не предпринять никаких мер. Маргошу тоже посадили на диету, которую соблюдать было невыносимо тяжело. Ведь мама готовила божественно, любила печь пироги, а потом с затаенной глубоко злостью смотрела, как муж-профессор со своими друзьями наслаждается ее стряпней.

–Мама, как мне тебя жаль! – однажды сказала Маргоша, когда ещё не сидела на диете.

–Отчего это? – вскинулась мать.

–Ты так вкусно печешь, а сама не ешь почти!

Мать сурово на нее посмотрела, и Маргоша замолчала.

"Если я перестану следить за фигурой, то твой отец бросит нас!": подумала мать, но пощадила Маргошу и не озвучила свои мысли. Вокруг харизматичного седовласого профессора с уютным пузиком всегда крутились студентки. Они были молодые, лёгкие, а мать Маргоши была всегда напряжённой, как бы не увели. Она давно не любила мужа и уже не знала, любила ли его когда-нибудь, вообще. Но отпускать его из семьи в ее планы не входило. Во-первых, стыдно перед людьми, а, во-вторых, на что они с дочкой жить будут. Вариант того, что муж заберёт Маргошу даже не рассматривался, ибо таких вариантов в СССР испокон веку не было. Максимум на что могла рассчитывать мама и ребенок – это мизерные алименты. Мать никогда не работала и после замужества плотно засела дома. Профессорская жена – это в любом случае статус, который обязывал блюсти себя. Поэтому склонная к полноте мать Маргоши перебивалась стаканом кефира, пока ее муж наворачивал по вечерам все разносолы, которые она поставила на стол. Ему-то не грозило ничего. С годами остановился только привлекательнее, и это злило. В конце концов, профессор устал от душевного холода, который царил в их квартире, и ушел к своей веселой коллеге с двумя подбородками.

–Кабы ещё красавицей была, я поняла бы, а так… Толстая, неряшливая бабища! Решил уходить, пожалуйста, скатертью дорога! Что дочке сказать? Вырастет – поймет? Так что ли?

–Я не умер. Адрес вот ей передай, пусть захаживает. Всегда рады будем, – впервые в жизни профессор почувствовал себя неловко.

–О! Будем? Прямо ячейка общества у вас уже! Будем!

Дочери, которой на тот момент было пятнадцать, она настрого запретила общаться с отцом. А сама устроилась на работу в магазин. Сидела на кассе и вопреки ожиданиям чувствовала себя почти счастливой. Денег в доме было не так много, как при муже, но на еду и одежду хватало. Теперь у нее не было нужды сидеть на строгих диетах и стараться не испортить беседы умных людей случайным словом. Мать Маргоши быстро располнела, завела себе подруг и периодически приходила домой в состоянии лёгкого опьянения. Она продолжала колдовать на кухне, но теперь сама была своим самым страстным почитателем. Оказывается, как это все вкусно! Свежий овощной суп, котлеты на пару, запечённая рыбка, блинчики с джемом. Сколько она потеряла за годы брака! И что приобрела? Запуганную ею же самой дочь? Ранние морщины и вечные проблемы со сном? Зато теперь с какой-то детской радостью она по утрам потягивалась во всю ширину большой супружеской кровати, потом бежала к холодильнику и доставала собственноручно сделанный паштет. Мать Маргоши хорошо поправилась в первый же год после развода, она стала мягче и общительнее. Ей хотелось делиться своей радостью с дочерью:

–Маргарита, тебе незачем постоянно кукситься и нудеть. Я чувствую себя так, будто это ты моя моя мать, а не я – твоя.

–Я могу, вообще, с тобой не разговаривать тем более, что мне это не приносит радости.

Маргоша оглядела раздобревшую фигуру матери так медленно и с такой брезгливостью, что это оскорбило женщину. Маргоша была худая как трость. Она давно забыла вкус сладкого и, действительно, больше походила на взрослую строгую даму, чем на подростка. Родители ее развелись, и она тихо страдала. Для нее все изменилось после ухода отца. Стабильность превратилась в зыбкий туман. Маргоша тосковала по отцу. Пусть он редко ее замечал, нечасто с ней разговаривал, но всё же это отец. И то, что он так просто разорвал отношения, не стремился увидеть дочь, делало его предателем. В Маргоше поселился страх быть брошенной. Этот страх был и раньше, но не таким осознанным. Но теперь после ухода отца, она поняла, что не зря боялась. Есть, значит, в матери и в ней что-то отталкивающее, что-то, чего не следует выставлять напоказ. Чтобы сохранить семью и приличный вид, нужно постоянно притворяться. Вот какой вывод для себя сделала Маргоша после развода родителей. И ее искренне удивляло спокойствие матери. Мать не горевала вовсе, и это разбивало теорию Маргоши. Ведь если тебя бросили, следует копаться в себе, следует быть подавленной и обиженной на судьбу. Несмотря на возраст, мать сумела скинуть старую кожу и возродиться к новой жизни словно птица Феникс, а Маргоша, наоборот, застряла в прошлом. Она, как и при отце следила за каждой съеденной калорией, за тем, чтобы в ее комнате был идеальный порядок, а в ученических тетрадках – каллиграфический почерк. Маргоша пыталась научить мать жить правильно, как положено, но ей это не удавалось.

–Я полжизни профукала коту под хвост! Теперь буду жить, как хочу!

–Мне стыдно за тебя!

–Это ещё почему?

–Ты очень изменилась! Ты стала вульгарной!

–А ты – невыносимой!

Так заканчивался всякий их разговор, который по традиции вёлся на повышенных тонах. Скоро двум женщинам стало тесно в просторной квартире. Маргоша с радостью переехала в общежитие при педагогическом институте. Она собиралась стать учителем. Если не получилось научить мать, так она будет учить детей! Маргоша, между прочим, встретилась с отцом. Почему то подумала, что он будет рад и ей, и ее решению стать педагогом. С замирающим сердцем в один из весенних дней Маргоша вдавила кнопку звонка и стала ждать, когда отопрется квартира отца. За дверью слышалась жизнь. Как непохоже на их с матерью жилище. У них всегда было тихо. Мама в своей комнате смотрит сериалы, а Маргоша наводит чистоту или сидит за учебниками, читает Сухомлинского, время от времени выдавливая из себя скептическую улыбочку.

Дверь открылась, когда Маргоша уже хотела уходить.

–Папа?

Мужчина с седыми вихрами, какой-то загнанный и невероятно усталый неуверенно улыбнулся. Разве это может быть ее отец? Она его помнила совсем другим. Более молодым, более высоким и, главное, более важным и солидным. А это? Какой-то дедушка.

–Папа! Кто пришёл?

Из глубины темной квартиры показался мальчишка лет пяти. К этому Маргоша была совсем не готова. Ее словно предали второй раз, словно пнули в живот. Понятно, почему отец не искал с ней встреч. У него ведь новый ребенок. Зачем ему старый? Она резко повернулась и пошла к лифту. Мужчина пожал плечами и тихо спросил:

–Как мама?

–Лучше всех!

Лифт приехал и раскрыл перед ней свои двери. У Маргоши оставалась секунда, чтобы решить, нужен ли ей, вообще, отец.

"Папа, а кто это?": услышала девушка голос мальчика и поняла "не нужен!". Ей не нужен отец, который даже не говорил своему сыну о ее существовании. Маргошу никто не удерживал. Ушла и ушла. Лифт медленно закрывался, а дверь отцовской квартиры захлопнулась резко и быстро. Наверное, от сквозняка. Больше Маргоша не приходила. Перед смертью профессор вспомнил, как опустели глаза дочери, когда она увидела его сына. Что ж, такова жизнь. Он испустил дух, оставив молодой жене и сыну квартиру и машину. Маргоша закончила институт и по распределению уехала из родного города в подмосковный поселок. Она не собиралась возвращаться к матери. Отныне ее зовут Маргарита Васильевна, она преподает в школе русский язык и литературу, живёт в служебной квартирке, и ничего не хочет знать о своем прошлом. В поселке к ней относились с уважением. Молодая, умная, самостоятельная, из Москвы. Чем не завидная невеста? Потянулись к учительнице мамаши, которые давно хотели пристроить своих взрослых сыновей. Маргоша то и дело обнаруживала себя в гостях, хлебающей чай с тортиком. Она всерьёз стала опасаться за свою фигуру пока заботливые мамы занимались брачными играми своих детей. Сначала Маргоша подумала, что привлекает местное общество своей интеллигентностью и начитанностью. Но позже до нее дошло: она объект, который будет обязан пожизненно держать мужа подальше от бутылки да от гулянок. В какой-то момент Маргоша хотела отказаться от приглашений, но вовремя поняла: то, что простят в большом городе, в поселке не простят и не забудут. Начнут сплетничать о причинах ее нелюдииости и не дадут спокойно жить. Маргоше придется вернуться в Москву, к матери. Уж лучше она будет иногда ходить в гости и делать вид, что заинтересована в скором браке и создании семьи. С другой стороны, почему бы и не сходить замуж? Быть может, ей даже понравится о ком-то заботиться и любить. Но тут важно не прогадать и выбрать достойную пару. Маргоша начала приглядываться. Ей не хотелось повторить материнскую судьбу и быть растоптанной после десятилетий служения мужу. Но ей и не хотелось слишком инфантильного мужа, которым нужно управлять. В школе она сильно уставала, чтобы ещё и дома руководить. Пока растерянная Маргоша не могла принять никакого решения, за ней принялся ухаживать преподаватель по математике. Мужчина взрослый и интересный. Он уже начал седеть и поговаривали, что выпивать. Но ему это было простительно. Ведь он недавно потерял жену и считался вдовцом, оплакивающим свою потерю. Маргоша приняла его ухаживания и даже какое-то время подумывала переехать к математику. Но он не предлагал ей брак и почему-то считал, что сгодится Маргоше любым: трезвым ли пьяным ли. Впрочем, Маргарита однажды очнулась и задушила на корню ростки нежности к злосчастному вдовцу. Она вдруг поняла, на чем зиждилась привлекательность ее немолодого кавалера. Математик удивительным образом напоминал ей ее собственного отца. Такой же равнодушный, такой же солидный, такой же зависимый от своих прихотей. Только ее отец любил женщин, а математик – водку. Вот и вся разница. Маргарита Васильевна разорвала беперспективные отношения и на какое-то время посвятила себя исключительно школе и детям. Ей дали класс, где она стала классным руководителем. Дети относились к ней как к своей. Потому что Маргоша была молода и пока ещё прекрасно понимала, чем живут ребята. Она не успела спрятаться за кучей мусора, который зовётся мудростью. В ее лексиконе пока отсутствовала фраза "Поживите с моё!". Маргоша возила свой класс в музеи, гуляла со своими учениками по осеннему парку, приглашала к себе в гости. Она забыла, что такое одиночество, и думала, что так теперь будет всегда. Но дети росли и становились все более скрытными. Их начинали интересовать совсем не детские темы и они перестали нуждаться в Маргоше. Многие покинули школу после девятого класса. Ее учеников в десятом классе объединили с оставшимися в других классах, и на выпускном вечере Маргоша чувствовала тоску по тем ребятам, которыми были эти накрашенные девахи и долговязые парни. Она даже всплакнула под медленный танец. Девчонки кружились, кто в паре, кто самостоятельно, и Маргарита Васильевна вдруг закружилась тоже. Ее взяла тоска по утраченной юности и стала страшить мысль вернуться в пустую квартиру, где настолько выскобленный пол, что берёт сомнение: а живет ли тут кто-то?

На четвертом круге Маргарита врезалась в темный пиджак и испуганно подняла глаза на высокого мужчину. Где же она его видела? Лицо казалось знакомым. Ах, это же отец Софии, ее ученицы.

–Простите… – пробормотала Маргоша и стала поправлять прическу.

У нее были светло-русые тонкие волосы, которые она пышно уложила после жутко неудобной ночи в металлических бигудях.

–Ну что вы! Вы сегодня красавица! И вас не отличить от выпускниц! – отец Софии широко улыбался.

Наверное, отметил шампанским выпуск своей дочери, подумала Маргоша. Уж больно богат на комплименты оказался обычно неразговорчивый мужчина. В полумраке актового зала ни за что не скажешь, что он отец взрослой дочери. Хотя это и неудивительно, деторождение старит обычно женщину, а мужчина вьется до старости лет словно комарик рядом со свежей кровью. Не успев как следует подумать, Маргоша ощутила себя танцующей в объятиях Алексея Алексеевича, отца своей выпускницы. Он был военным в отставке и держался очень прямо и строго, но танцевал хорошо, вел Маргошу в танце уверенно так, что она стала думать, будто и сама танцует божественно. От прямого контакта глаз удерживаться долго было невозможно, и Алексей Алексеевич вдруг прочитал в ее взгляде, что Маргоша хочет замуж, хочет семью. И он бы мог ей сказать, что ничего хорошего в браке не увидел, и что он очень рад взрослению своей дочери. Теперь не так будет неприлично оставить жену, с которой ему давно уже не о чем говорить. Но Маргарита Васильевна ничего не спрашивала, а просто подчинялась его ведущей роли в танце. Маргошу занимали весь выпускной вечер какие-то смутные, неоформленные мысли. Но теперь она остро понимала, что ей в будущем году исполнится двадцать девять лет, и она оказалась в тупике. Детей у нее нет, замуж она не вышла, живёт на служебной квартире, а карьерный рост остановился, не успев начаться. Какая может быть карьера в школе? Завуч? Директор? Для таких должностей она слишком молода. Музыка тем временем смолкла, а они так и продолжали стоять в паре и медленно покачиваться, словно баюкая друг друга и оберегая от реального мира.

–Кажется музыка закончилась.

–Простите, – сказал Алексей и разомкнул объятия.

Он уже ощущал на себе тяжелый взгляд супруги, которая в честь выпускного в кои-то веки накрасила свое лицо и стала почти хорошенькой. Она его уже не любила и с удовольствием бы развелась, если бы не ее болезненное чувство собственности. Стоило Алексею проявить интерес к женскому полу, даже если это выражалось всего лишь одобрительным цоканьем при просмотре концерта по телевизору, его жена не могла удержаться от скандала. Она чувствовала себя сразу обиженной и брошенной неверным мужем, хотя Алексей никогда ей не изменял. Во-первых, Алексей был слишком брезглив, как физиологически, так и нравственно. Одна мысль о том, чтобы врать и изворачиваться, вызывала у него тошноту. Во-вторых, Алексей всю юность провел в общежитии при военном училище и привык к порядку, как в быту, так и в своей голове. Все у него было четко и правильно. Изменять плохо? Значит, он даже и думать об этом не желал. Он просто хотел развестись и уже давно. Холостяцкая жизнь привлекала его. Свобода. Тишина. Никакой ненужной болтовни, которая велась в их доме между женой и дочерью. А сейчас ещё дочь выпускается, поступает в институт, и видеть ее они стали редко. Жена лишилась своего основного собеседника, и теперь приобщала к словесным баталиям своего мужа. Алексей ненавидел пустые разговоры. Он молчал и внешне выглядел спокойно, но в голове то и дело взрывались мелкие бомбочки раздражения. Однажды утром за столом, когда они завтракали, Алексей так яростно стал стучать по столу яйцом, чтобы надломить скорлупу, что не сразу обратил внимание на побелевшее лицо супруги. Она смотрела на его перекошенную физиономию, и воспоминания из их общей молодости парализовали ее. Но жизнь идёт своим чередом, дни начинаются утром и заканчиваются вечером. Приходит темная ночь и благословенный сон, когда ничего не снится и не вспоминается: ни кулак, занесённый над тобой, ни мыло, обернутое в полотенце.

После выпускного вечера Алексей пришел с женой домой. Дочка отправилась гулять с классом.