Серебристая Чаща. Часть 3

–А он был вчера вечером у вас дома, Олег мой?

Хозяйка сочувственно посмотрела на Маргошу и покачала головой:

–Мы поздно с Колей вернулись. Не могу тебе сказать. Ромка спал уже.

За всю их краткую беседу Ромка даже не пошевелился, хотя солнечный свет уже струился в окно, парень только громко и глубоко дышал.

Маргарита Васильевна опустила голову и вышла из комнаты. По лицу бежали слёзы. Она их машинально слизывала. Позади себя она оставляла проснувшуюся рано квартиру и ее обитателей. Загорелся свет на кухне, слышалось шипение яичницы на сковороде, кто-то наливал себе в чашку чай. Маргарита Васильевна очутилась в темном подъезде и рука об руку с Алексеем покинула его. Потом они долго поднимались по лестнице на свой этаж, отпирали дверь, заходили в свою квартиру. Олега по-прежнему не было. После бессонной ночи, проведенной на ногах, Алексей выглядел и чувствовал себя совершеннейшим стариком. Он подумал, что надо бы что-то съесть перед тем, как лечь в кровать и забыться сном, но силы оставили его. Маргарита Васильевна не успела снять куртку, как Алексей уже спал. В голове стучала одна единственная мысль, зачем что-либо делать. Зачем раздеваться, зачем принимать душ, зачем готовить обед, зачем дышать. Зачем? Если Олега нет. Маргоша не ощущала себя живой. Она даже подошла к зеркалу в прихожей, чтобы убедиться, что всё ещё существует. Глаза провалились, остались только темные круги, рот повис перевернутой галкой, волосы выглядели так, будто их никогда не касалась расческа. Маргарита Васильевна облокотилась о стену и медленно сползла по ней на пол. Через мгновение она поняла, что катается по полу и воет. Наверное, так легче. Представляешь, что ты собака, или колобок из сказки, которого мотает по полю, а ее Маргошу по полу. Она чувствовала себя так словно ее душа отдельно, а тело отдельно, и смотрела на себя со стороны. Вот её тело перекатывается от одной стены к другой, вот изо рта свободно льется заунывный вой. А вот вдруг заверещал, затренькал обычно молчащий телефон. Красный, гладкий корпус. Мечта ее молодости, когда у нее не было своей выделенной телефонной линии. Маргарита Васильевна подумала, что могут звонить с работы и решила не подниматься с пола. Телефон замолчал, но спустя пару минут зазвонил снова. Маргарита Васильевна не хотела, чтобы проснулся муж, и решила выдернуть вилку из розетки. Но для этого пришлось бы отодвигать тяжёлый пуфик, а сил у нее не было. Маргарита Васильевна встала и прошаркала к телефону, намереваясь снять трубку и положить ее рядом с аппаратом. Пусть звонят! Но блестящая красная трубка захлебывалась от чьего-то голоса, и Маргоша прислонила ее к уху.

–Мама, мама! Я всю ночь звоню!

Маргарита Васильевна глубоко вдохнула и на трясущихся ногах осела на пуфик.

–Сынок, ты живой! Олежек, милый мой, ты живой!

Потом Маргоша долго плакала. Слезы облегчения ее совсем не тяготили. Она плакала и улыбалась. Все хорошо. Все в порядке. Ее сын умный и достойный мальчик. Он испугался, что не справится с собой. Каждую бессонную ночь, когда гостившая у них бабушка тихонько сопела в его комнате, Олег вставал к окну и видел Ромку. Ромка стоял, прислонившись к фонарному столбу, освещенный им в темноте и смотрел на его окно. Разводил руками и пожимал плечами, дескать, когда ты уже выйдешь? Олег мотал головой и отходил от окна, а потом полночи лежал, вцепившись в одеяло с бешено-стучащим сердцем. Когда бабушка уехала, Олег понял, что в эту же ночь он выйдет к Ромке. Его это и радовало, и убивало. Он ждал отъезда бабушки, ждал, когда мать пойдет ее провожать на электричку, ждал темноты. Все внутри него то сжималось, то бухало вниз. Олег вышел в прихожую. Отец смотрел телевизор и не обращал на него внимания. Мельком Олег глянул на себя в зеркало и не сразу узнал. Он был непривычно бледный, худой, глаза бегали, словно он что-то собирался умыкнуть. Олег подумал, что и правду хочет умыкнуть, украсть у себя жизнь. Здоровую, осознанную жизнь. Он снова хочет превратиться в кусок страдающей плоти. Снова хочет увидеть мать с погасшими глазами? Только не это. Мать не заслуживает этого! Она единственная, кто верит ему и понимает его. Все, что угодно, лишь бы она не страдала. Олег вышел из квартиры и осторожно, бесшумно прикрыл за собой тяжёлую дверь. По лестнице он сбежал на первый этаж и оказался на улице. Был вечер. Стрекотали кузнечики. Красноватый закат обещал скорое похолодание и приход осени. Олег поежился и пустился бежать. От Ромки, от себя, из поселка. Он сильно ослаб за месяц, когда просидел дома. Голова кружилась с непривычки словно он находился где-то в горах и дышал морозным разреженным воздухом. Бабушка, всегда, приезжая к ним из Москвы, выговаривала им, как будто они были виноваты в этом, что от здешнего воздуха у нее начинает дико болеть голова.

–Я дышу выхлопными газами, и уже давно мутировала, а тут у вас мне нужно в противогазе находиться!

Олег бежал к платформе. Какая-то разумная часть его мозга вдруг решила, что ему нужно ехать к бабушке. Туда, где нет Ромки и его соблазнительного зелья. Ноги понесли Олега к платформе раньше, чем он осознал это головой. Олег вскочил в поезд, когда двери уже смыкались. Ему повезло. Походкой моряка шевствовал он по вагонам в поисках бабушки. А потом они вдвоем всю ночь звонили Маргоше, впрочем, бабушка ближе к трем часам ночи сдалась, и прикорнула возле работавшего телевизора. Олег укрыл ее пледом и сделал потише звук. Сам он продолжал звонить, потому что понимал, хотя мать и ищет его по поселку, но в какой-то момент она будет вынуждена зайти в дом.

Маргарита Васильевна после разговора с сыном налила себе горячую ванну и благополучно в ней уснула. Слава богу, что грубый резкий стук в дверь подоспел вовремя. Хоть для чего сгодился Алексей. Маргарита Васильевна ощущала свое тело так словно оно было ватой. Она вылезла, держась за края, из скользкой ванны с уже остывшей водой. Вытираться не стала. Надела на мокрое тело широкий банный халат и вышла. На Алексея было жалко смотреть, и у Маргоши на секунду закралась в голову мысль, чтобы не сразу сообщать мужу про Олега. Помучить его. Но она тут же отбросила ее. Нельзя бога гневить, когда он такой подарок делает.

–Олег у бабушки. Он позвонил.

–Я собирался идти в милицию, – прохрипел Алексей. – И надолго он там? Скоро учебный год начнется.

Маргоша пожала плечами. Она пока об этом не думала. Главное, что с Олегом все в порядке, а школа подождёт. Маргарита Васильевна с холодным отстранением наблюдала перемены, которые в ней происходили. Ее перестало заботить мнение окружавших односельчан. Ее больше не заботила необходимость сохранения брака. Она была готова разрубить все, что ее держало в Серебристой Чаще. У нее есть мать, у матери есть жильё. Остаётся только убедить мать принять к себе взрослую дочь со внуком. Может статься, что и убеждать ее не придется. К старости одиночество начинает тяготить, а мать не молодеет.

–Алексей, я завтра пойду в ЗАГС.

–Зачем?

–Хочу развод.

–Спятила?

–Нет. Зачем я тебе? Зачем ты мне?

–Не понимаю твоих вопросов. У нас семья, сын…

Маргоша внезапно расхохоталась. Сказалась бессонная ночь и усталость. Когда от смеха, больше похожего на истерику, стал болеть живот, Маргоша приказала себе остановиться.

–Извини, я неподходящий момент выбрала, чтобы заговорить о разводе…

–Я же говорю, что ты спятила! Где твоя благодарность? Я всю ночь с тобой шастал в поисках сыночка! И вот как ты мне решила отплатить!

Алексей сделал к Маргарите Васильевне движение, которое можно было бы расценить, как угрозу, и тут же отступил. Маргоша смотрела на него, не моргая. Холодно как на абсолютно чужого человека.

–Я выслушаю твои возражения, когда высплюсь, – Маргоша ушла в спальню сына и упала на его кровать. Родной запах витал над ней, пока она проваливалась в сон. Алексей заварил себе чай. По всем правилам. Обдал заварочный чайничек кипятком, посчитал, сколько нужно ложечек насыпать плюс одну сверху, накрыл полотенцем. Сел за стол и задумался. Развод. Она сказала "развод". Зачем ей это? Что-что, а развод он никак не предполагал. Жизнь давно устоялась. Она была привычной, малоинтересной, может быть, не счастливой, но на старости лет что-то менять он не собирался. Здоровье иногда его подводило. На той неделе лежал три дня, поясницу прихватило. Маргоша и теща носили ему еду в постель, помогали ходить до туалета. А если он останется один, то кто это будет делать? Конечно, ему ещё до пенсии далеко, но искать новую хозяйку в дом у него уже духу не хватит. Кроме жены и сына, у него есть дочь от первого брака, но они совсем не общаются. Навряд ли, его дочь вдруг захочет заботиться о нем. Он плохой отец. Алексей налил себе крепкого свежего чая и обежал глазами кухню. Чистота, порядок, все блестит, все расставлено так, как он любит. Маргоша давно не слушает его, но по привычке, выработанной в первые годы брака, продолжает играть в его глупые игры. Если она разведется с ним, то квартира быстро одряхлеет, как и он сам. Когда он в последний раз готовил и просто разогревал себе еду? Даже то, что он вдруг заварил чай, говорит о том, в какое стрессовое состояние привели его слова Маргариты Васильевны. Он не даст ей развод! Алексей грохнул кулаком по столу и тут же пожалел об этом. Во-первых, дребезжащая посуда отозвалась почему-то зубной болью. А во-вторых, ребро ладони тут же заныло и даже, кажется, припухло. Алексей сунул руку под холодную воду. Когда она проснется? Ему бы хотелось скорее расставить точки над "и". Мучиться и ждать ее решения невыносимо. Алексей стал нарочито громко мыть свою чашку, потом включил громко телевизор, перетаскивал шумно мебель, попробовал петь. Напрасно. Маргоша спала без задних ног. Так сладко и глубоко, как в детстве. Ей снилась чистая вода, прибой, шум моря, солнце, брызги, прохлада посреди летнего зноя, запах свежести и ощущение всепоглощающей любви. Никакой посторонний шум не мог проникнуть ей в сознание. С Олегом все в порядке, жизнь продолжается, все будет чудесно. Предпринятые попытки разбудить Маргошу закончились для Алексея головной болью и звоном в ушах. Потом заныла спина, и в состоянии крайнего раздражения и бессильной злобы Алексей прилег на диванчик и незаметно для себя захрапел. Квартира погрузилась в сон, а за окном тянулся обычный день в поселке. Взрослые возвращались с работы или с огорода. Дети наслаждались последними денечками летних каникул. Подростки жили своей таинственной жизнью, собирались в подъездах и курили, доставали спиртное и приобщались к запретному миру взрослых. Вообще, все подростки нашей Серебристой Чащи в эпоху конца прошлого века делились на три неравномерные группы. Подозреваю, что большинство помогало родителям с огородом и с ведением домашнего хозяйства. Такие ребята корпели над учебниками и готовились к поступлению в высшие учебные заведения. Сигареты и вино для них были либо неинтересны либо находились под строжайшим запретом, который наложил строгий родитель с крепкой рукой. Вторая группа подростков, к коим относилась и я, считала сигареты и вино необходимой подпиткой в жизни. Подростковая неустойчивая психика и вечно работающие родители были благодатной почвой для возникновения нездорового стремления. Я не была бунтарем, но почему-то не курить я не могла. А курящая девчушка это уже вызов. В основном, остальные ребята из группы курящих и выпивающих обладали дерзким и наглым характером. Впрочем, так я тогда думала. Возможно, они также, как и я, толком не знали, что вокруг происходит и куда девать свое изменяющееся тело и разум. Но даже среди нашей прослойки курящих и выпивающих не было таких, кто без страха смотрел на третью группу подростков. Это самая малочисленная группа из тех, кто употреблял наркотики. Дышал клеем, глотал таблетки, кололся. Сейчас я вспоминаю, что тогда показывали какой-то страшный ещё советский фильм, где герой кололся. Кончил это герой так плохо, что у меня отложились его мучения в памяти, и как бы романтично потом не пытались показать зависимость, тот фильм был сильнее. Я знала, что есть наркотики и наркоманы в нашем поселке, но попробовать никогда не хотела, больше скажу, даже не думала об этом. Наркоманы жили в своем параллельном мире, с моим он не пересекался. Благодаря тому советскому фильму, я знала, что наркотики это конец, что выкарабкаться почти не реально, что это сильно ударит по моей матери, а я всегда ее жалела. Всю свою юность я знала о ней только одно: она бесконечно устала. От перестройки, от безденежья, от вечно пустого холодильника, от быта, от необходимости тяжело работать. Такой же усталой, но хорохорящейся была и мать Ромки. У нее всегда было неустойчивое настроение. Про таких людей говорят "неровный" человек. Так вот Людмила была неровная женщина, даже нервная. Утром она могла петь, смеяться, дарить всем улыбки, в обед ее тошнило от домашних, сыновей она награждала подзатыльниками, а дочь обзывала неряхой и гуленой. Людмила всегда боялась, что дочь принесет в подоле. Это ведь позор, в поселке судачить начнут. Поэтому за пацанами она смотрела постольку, поскольку. Росли как трава в поле. Что с ними станется? Старший пошел характером в отца, в Николая. Спокойный, тяжёлый на подъем, добродушный и отходчивый. А до младшего все руки никак не доходили. Два мужика старших в доме, пусть и присматривают за ним. Ее дело накормить, по возможности одеть и надеяться, что на второй год в школе не оставят. И время было такое шаткое, голодное, опасное. Один политический строй разрушился, а новый все никак не хотел построиться. Мошенников всяких рангов повылазило: тьма. Люди вносили последние деньги в акционерные общества-однодневки, пытались обналичить ваучеры, заряжали перед телевизором с выступающим экстрасенсом лекарства, крем и воду. Царило мракобесие, хлынула информация разного калибра обо всем и ни о чем конкретно. Смутное было время, поистине, смутное. И Ромка взрослел среди всего этого одинокий, потерянный. Как-то подошёл к нему прогуливающему школу такой же неприкаянный приятель и предложил сходить в подвал, где подростки железо тягали. Ромка никогда этим не интересовался. Скучно было. Но приятель заверил, что ему не придется поднимать штангу или подносить тяжеленные блины для тех, кто поднимает.

–А что тогда там делать?

–Увидишь! Боишься что ли?

–Сам ты боишься! Пошли!

И точно такой же диалог произошел между ними, когда по кругу передавали тоненький шприц с красными делениями:

–Боишься?

–Сам ты боишься!

Потом ребята сидели в темном подвале и слышали, как по толстым трубам течет вода, а по их венам – густая кровь, такая тяжёлая и спокойная, какая текла в них, пока они ещё были крохотными и интересными своим матерям. Ромка начал таскать из дома. Сначала по мелочи. Людмила была запасливой хозяйкой, и у них всегда можно было найти, чем поживиться. Ромка уносил все, что плохо лежало. Деньги, товар для торговли, украшения сестры и матери, самогон отца. И поначалу никто особенно не замечал пропаж. Квартира большая, трёхкомнатная с просторной лоджией. Иногда к Люде или к сестре приходили подруги. Ромка обязательно обшаривал их вещи, висящие в прихожей, и что-нибудь успевал заныкать, но он был осторожен: сразу все не брал, понимал, что тогда поймают. Ромка стал хитрым не по годам. Жажда наркотика и ощущения безопасности, который он давал, толкали его на воровство. А домашние ничего не замечали. Он и гордился своей изворотливостью и страдал, от того, что никто им не интересуется. Когда Ромка спелся с Олегом, то стало с одной стороны легче. Олег тоже таскал из дома и деньги, и вещи. Но с другой стороны им требовалось с каждой новой дозой все больше денег. И самое непонятное то, что случилось все это за каких-то полгода. С Нового года Ромка начал свои путешествия в теплый мир наркотических фантазий, расстояние между которыми катастрофически уменьшалось. Олег так, вообще, употреблял с Ромкой месяца три, не больше, но успел скатиться так низко, что даже его мать, Маргарита Васильевна заметила это. А она вечно в облаках витала, эта высокомерная женщина. Только Ромкина энергичная мать с вечно заведенными винтиками не хотела видеть очевидное. Однажды старший брат прижал Ромку к стенке и сказал, что знает все его выкрутасы, и если Ромка не прекратит, то Игорь собственноручно положит Ромку в психдиспансер. Ромка хотел в тот момент попросить, чтобы его и вправду туда отправили, так как сил бороться с жаждой зелья у него уже давно нет, но Игорь быстро потерял интерес к брату. У него уже была своя взрослая интересная жизнь, наполненная дискотеками, девушками, алкоголем и, изредка, думами о том, как бы начать нормально зарабатывать. Всё-таки надолго его харизмы не хватит, нужно на ноги становиться. Девушки любят обеспеченных. У Ромки уже случались самые настоящие ломки, когда жилы выкручивало, и он стонал, кусая подушку ночью, иногда убегал из дома и стоял под фонарным столбом, смотрел на окно Олега. Мечтал, чтобы его приятель вышел из дома, при этом прихватив деньги или вещи, которые можно было бы обменять на дозу. Но Олег перестал к нему выходить, и Ромка понимал, что он долго не протянет так. Приходилось брать в долг, плакать и обещать расплатиться. О том, чтобы соскочить, Ромка и не мечтал. Вся его жизнь превратилась в мучительную агонию. Как он завидовал отцу и брату. Эти двое расслаблялись при помощи самогона, легкодоступной, мутной водицы. Ромка пытался пить его, но измученный желудок не принимал ни жидкость, ни еду. Ромку нещадно рвало, и он, как умел, пытался убрать за собой, если это случалось дома. Мать приходила вечером и начинала драить ванную с туалетом, ругаясь на чем свет стоит. Ее трясло от голода и усталости, но она упрямо уничтожала пятнышки засохшей рвоты, косясь в сторону сына:

–Ты почему такой замазура? Вечно в этой рубахе грязной лазаешь! Волосы нечесанные, худой какой-то!

Людмила словно первый раз его увидела, когда до страшного дня ее смерти оставалась пара дней.

–Я тебя спрашиваю, да что с тобой такое? Почему ты не ешь ничего? Ты заболел? – Людмила подошла к сыну и потрогала теплый лоб. От ребенка несло немытым телом, чем-то кислым, нездоровым. Как она раньше не замечала? Но когда ей замечать? Весь день по электричкам торгует и она и муж. На выходных на рынок за товаром. Дома только, когда стемнеет. Что за жизнь! Но есть что-то надо, нельзя сидеть на месте. Да и характер у нее всегда был такой, неспокойный.

Ромка весь сжался от близости матери. Она давно его не касалась. Он мог бы быть счастлив сейчас от ее участия, если бы его разум и мышцы не разрывала боль от отсутствия наркоты. Он отходил от Людмилы, пятясь, а она все наступала на него. Ещё полшага. Ромка грубо оттолкнул мать и выбежал из комнаты. Она на секунду растерялась и бросилась за ним. Он в кухню, она туда же и кричит:

–Коля, иди сюда! Сейчас же!

Николай нехотя отвлекся от газеты, там были анекдоты на последней странице, и он пытался поднять себе настроение лёгким чтением.

–Да что у вас такое?

–Хватай его! Пусть дыхнет! Пьяный он что ли? Такой агрессивный!

Николай схватил сына сзади и усадил себе на одно колено, словно малыша, крепко держал в своих руках его руки и ослабевшее тело, пока Людмила наклонилась к сыну и смотрела своими вытаращенными глазами в его глаза.

–Что с тобой, Рома?

–Ничего! Пустите меня! – Ромка хотел вырваться, но не мог.

Тут подошёл Игорь, устав от кутерьмы на кухне, и резко поднял рукав у Ромки. Взгляду родителей открылись болячки, царапины и уже незаживающие следы от уколов. Людмила ахнула. Николай напряжённо словно истукан продолжал держать сына в своих металлических объятиях.

–Что делать, Коля? Что с ним теперь делать?

Глава семейства нахмурился, не ослабляя крепкой хватки, в которой Ромка обмяк и вдруг почувствовал себя в безопасности.

–Есть такая больничка частная в городе, там от белой горячки капельницы ставят. Думаю, что Ромке тоже можно туда…

Ночь подросток провел в окружении родителей, его мутило и рвало. Людмила ухаживала за ним, а Николай следил, чтобы Ромка не сбежал. Под утро он заснул, и родители устали шипеть друг на друга "кто не доглядел?", "и все ты, со своей торговлей!". У спящего Ромки по лицу бегали гримасы то злости, то страха, то отчаяния. Людмила проводила по его щекам рукой, и гримаса уходила, черты лица расправлялись, оно становилось по-детски беззащитным. Женщине хотелось рыдать, но нужно было быть сильной и везти его на эти капельницы. Когда Ромка проснулся, аппетита у него по-прежнему не было, сколько не пыталась Людмила соблазнить его горячими блинчиками со сметаной. Ромку слегка потряхивало от слабости, он был страшно бледным, но спокойным.

–Я соберу ему вещи. Навряд ли он за один день отойдет. Главное, чтобы нам денег хватило. Сейчас все платное! Даже лечение…