Никола поднял голову и взглянул на вышитый гобелен, висевший на дальней стене. Невозможно было до конца привыкнуть к тому, как странно и чужеродно выглядели иномирские вещи среди всего этого металла. Последняя работа Лючии – два тонконогих олененка на осенней опушке. Один только Никола на всем Корабле и знал, что правый нижний угол – совсем немного, надо было понимать, куда смотреть, – так и остался недошитым.
– Пойдем.
Интермедия
У людей было много сказок об этом: заснувшие царевны, заточенные в замках, и про?клятые короли, в вечном забытьи ожидающие своей участи. В человеческих легендах эти иномирские истории всегда были пронизаны печалью: царевен надлежало разбудить, проклятие – снять. Когда тебе отмерено не так уж много лет, тратить их на столь долгий сон – недопустимое расточительство.
Сами же иномирцы не видели в таком сне ничего плохого, кроме разве того, что наступал он всегда внезапно и совершенно не зависел от воли заснувшего.
Но, однозначно, был не самым худшим из способов скоротать вечность.
Большие беды пришли с моря
Десятый год полета
– Кры-ла-ты… – Элоиза, наслаждаясь звучанием, снова повторила слово: такое красивое, округлое, чуть рычащее.
Никола подумал, что оно почти совсем лишено здесь смысла. Или же, наоборот, только в нем и была суть – если всё вокруг, каждый их день состоял из одного полета.
Старый Ой наблюдал за Элоизой прищурившись, как будто вот-вот хотел рассмеяться.
– Конечно же, крылаты, маленькая золотистая рыбка. Едва распахнув веки, они сразу взмывали в небо, – Старый Ой поднял жилистую темно-зеленую руку над головой. Чешуя слабо переливалась. – Выше и выше, выше и выше…
Никола, Элоиза и Лавр будто по команде задрали головы к потолку, туда, где из-под густой пожелтевшей листвы проглядывал холодный металл.
Старый Ой громко расхохотался.
– Забавные, потешные мальки, – у него даже слезы в уголках глаз выступили. – Как же мне объяснить, что такое сырость, тем, кто всю жизнь прожил в воде? Как, скажите на милость, рассказать вам про полет?
Лавр скрестил руки на груди и нахмурился. Никола знал: он не любил, когда над ним шутили, пусть даже и вот так беззлобно. И уж конечно, не считал себя мальком.
– А мы не твои рассказы слушать сюда пришли, – громко сказал Лавр и задрал подбородок, чтобы точно было понятно, кто тут наследник правителя иномирцев, а кто – всего-то Хранитель Леса. – Я не всю жизнь здесь провел. И мне предельно ясно каждое слово в твоей речи.
Старый Ой когда-то пережил Большую Беду с моря и Отлет, а еще много-много встреч с юными гордецами задолго до этого. И сейчас даже болотной бровью не повел.
– Сами найдете? – Он не спрашивал, зачем они пришли. Все в эти дни оказывались в Лесу по одной причине.
– Конечно, – Элоиза уже начала чуть подпрыгивать на месте от нетерпения. Истории о крылатых змеях ее интересовали, а препирательства брата, очевидно, не слишком. – Идем уже!
Лавр и Элоиза ступили на порыжевшую опавшей хвоей осеннюю тропу. Никола задержался на миг, наблюдая, как Старый Ой опускает морщинистые кисти себе на колени и закрывает глаза. Секунда – и уже невозможно было различить, где сам Ой, а где кряжистый огромный пень, на котором он сидел. Ветви зашуршали над головой, словно от ветра, которого не знали здесь уже долгие годы.
Это Старый Ой прощался перед сном. Никола кивнул и шагнул на тропу.
* * *
Он еще помнил земной лес до прихода Большой Беды с моря – вслед за иномирцами Никола и сам начал так называть катастрофу.
Тот лес – все, что тогда от него осталось, – был приключением, и опасностью, и вызовом: Никола с родителями, бывало, с вечера начинали готовиться к походу. Собирали в рюкзаки спички, пластыри, пахучие мази от комаров и перочинные ножи. Мама делала бутерброды и наливала в термос чай, папа доставал старый компас и учил Николу определять, где север, или показывал в растрепанном пожелтевшем атласе ядовитые грибы.
Лес встречал их запахом прелой листвы и горьких трав, жалил мушками и клещами, забивался сырой глиной в подошвы резиновых сапог. Нарядные разноцветные сыроежки прохладно ложились в маленькую детскую ладонь и ломались от неосторожных прикосновений. Родители разжигали костер, и сразу казалось, что наступил какой-то праздник, хотя от дыма порой щипало в глазах и хотелось кашлять. Никола помнил эти ощущения гораздо ярче, чем вид стволов, уходящих в бесконечную синеву. Так и мамины прикосновения ему помнились лучше, чем ее лицо, склоняющееся над ним перед сном.
Этот Лес, здесь, на Корабле, отличался почти всем; с земным братом его роднило как будто одно только название. Никола быстро привык не бояться его: ни насекомых, ни хищных зверей, ни опасных растений тут не встретишь. Одни только величественные деревья, прекрасные, стройные, не знавшие бородавок-трутовиков и жуков-древоточцев. И заблудиться здесь было, конечно, невозможно: его хоть по привычке и звали Лесом, но взять с собой на Корабль иномирцы на деле смогли лишь малую часть опушки. Пах этот Лес тоже совсем иначе: ледяным воздухом, свежей хвоей и растертой в пальцах молодой травой.
До недавнего времени здесь всегда было лето.
Никола шел осторожно, стараясь не дотрагиваться до ветвей. Иномирцы не любили, когда он касался их Леса, хоть и не признавались открыто.
– Зря ты так с ним, – Никола нагнал Лавра. Элоиза уже убежала вперед. – Чего грубить-то было?
– Да ладно, старый пень уже все забыл. Да и я, признаться, тоже не сразу понял, о чем ты, – Лавр беспечно улыбнулся.
Никола вздохнул. Вот так всегда. Ему за ними не поспеть: иномирцы умели тысячелетиями помнить боль от уколотого швейной иглой пальца, но все, что не считали важным, отбрасывали в тот же миг. Пыль под ногами, пепел погасшего огня.
Смерти подобно вдруг оказаться в таком мире неважным.
– Ой, кто-то тут совсем раскис. – Лавр поцокал языком. – Ладно, пойдем обратно, разбужу Оя и рассыплюсь в учтивейших извинениях, идет?
– Пусть спит, его и без нас сейчас, наверное, часто тревожат. – Объяснять что-то было бессмысленно. Никола улыбнулся. – Так зачем мы вообще здесь? Душа истосковалась по красоте цветущих ветвей?
От неуклюжей попытки изобразить напыщенные речи иномирцев Николе мгновенно стало неловко. Лавр с сомнением посмотрел на него:
– Лучше продолжай грустить, честное слово. Отцу не нравится, когда Элоиза одна разгуливает по Кораблю «в это беспокойное и тревожное время», как он сам изволил выразиться. Ей неймется посмотреть на Цветение, а я, видимо, просто выдающаяся нянька, чего уж там.
– А я – непревзойденный собеседник и компаньон, ага, – Никола неосторожно задел склонившуюся ветвь. Показалось, будто где-то очень далеко кто-то горько плачет.
– Ты бы поосторожнее. Пришли уже.
Деревце показалось меж других: тонкое, невысокое и хрупкое, с почти прозрачными ветвями, сплошь усыпанными белыми цветами. Совершенно неуместное среди огромных вековых стволов, словно заблудившееся и попавшее в чужое время. В другой мир.
Никола вздрогнул от этой мысли.
Элоиза уже опустилась перед деревом на колени и, подставив ладони, зачарованно наблюдала, как плавно опадают в них лепестки. Никола подошел ближе. Цветы совсем ничем не пахли.
– А шуму-то, – сказал Лавр, обойдя дерево вокруг.
– Так не из-за самого же дерева, дурень, – возвышенный настрой Элоизы улетучивался так же моментально, как и возникал. – Оно же предсветник.
– Ну и кто тут после этого дурень? – Лавр встал рядом и взъерошил Элоизе волосы. – Правильно говорить «предвестник», одаренное ты наше золотце.
Элоиза вывернулась и показала брату язык.
Никола стоял за их спинами и видел, как в каштановых прядях брата и сестры проявлялся медный отлив. Лавр с Элоизой, смеясь, повернулись, и Никола различил в карих глазах новые золотистые искорки и переливчатый блеск в чешуе. Лавр и Элоиза впитывали Лес, наполнялись им до краев, отражали собой его степенную осеннюю красоту. Казалось, постой вот так подольше – и не заметишь, что перед тобой уже машут хвостами две изящные остроносые ящерки, пригретые полуденным солнцем. «Мы – Лес, он – мы», – сказал как-то Лавр очень серьезно. О таких вещах иномирцы не шутили.
Часы на запястье Николы – один из последних подарков отца, сверхпрочный корпус, батарея новейшего образца, – издали противный механический писк. Он поспешил выключить их поскорее, но, конечно же, от волнения перепутал кнопку, потом нужная заела, будильник продолжал трезвонить, и вся эта возня не ускользнула от внимания Лавра.
– Так-так-так, – он протянул руку, помогая Элоизе встать с земли. – И который же это у нас час?
– Не знаю, – пряча глаза, соврал пунцовый Никола. Он совсем забыл, что вчера выставил злосчастный будильник, чтобы не пропустить объявление, зачитавшись в библиотеке. Поход в Лес случился незапланированно.