Черноногие

Миссионер

Миновало несколько дней. На берегу небольшого озера стоял человек колоссальных размеров, по его костюму можно было судить, что он принадлежит к духовному званию. На нем была широкая блуза, вроде рясы из грубой шерстяной материи, и кожаный пояс. Мокасины у него были неказисты, однако весьма прочны. Голову прикрывала небольшая суконная шапочка небольших размеров, но вполне выполнявшая свое назначение. Судя по его наружности, можно было догадываться, что он не придает особенной важности внешней оболочке, каковы бы ни были его наклонности к внутреннему совершенствованию. За исключением охотничьего ножа, висевшего на поясе, у него, по-видимому, не было другого оружия. Грудь его украшал крест на стальной цепочке. За спину был перекинут довольно тяжелый мешок. Черты его лица резки и правильны, выражение лица задумчивое и важное. Пока он вглядывается то в небо, то в озеро, какая-то ладья огибает небольшой мыс слева и причаливает к песчаному берегу рядом с ним. В этой ладье находятся два человека: первый, на корме, широкоплеч, угловатой наружности, с непривлекательным лицом, прячущимся под густыми волосами и рыжей бородой – это Крис Кэрьер. Другой – Марк Морау; кажется, ему не понравился внешне невозмутимый незнакомец, поджидавший на берегу.

– Кто это? – спросил он. – Не по вкусу мне его рожа, и я охотно выкупал бы его в озере.

– Капитан, его вид не внушает опасности, – отвечал Крис. – Можно подумать, что он недавно покинул цивилизованные края. Бьюсь об заклад, это какой-нибудь бедняк из монахов, и он случайно попал сюда, заблудившись.

– А вот увидим, – отвечал Марк, выходя на берег и с карабином в руке подходя к незнакомцу.

– Кто вы? – спросил он повелительно. – Что вам надо? Чем вы тут занимаетесь?

Незнакомец перекрестился и сказал:

– Мир тебе, сын мой!

– А, так вы духовная особа! Странное, однако, место вы избрали для своего звания.

– Повсюду можно поклоняться Богу и прославлять имя его, – отвечал монах, взглянув на небо и в благоговейном чувстве снимая шапочку.

Марк тотчас заметил, что у него на голове выстрижена тонзура, и сказал:

– Здесь неподходящее место для плешивых.

– Сын мой, оказывай большее уважение к моему сану.

– Мало уважения внушает мне ряса, – отвечал Марк, пожимая плечами.

– Мало приносит тебе это чести, потому что все образованные люди оказывают уважение духовному званию. Я всегда замечал, что самые храбрые и самые достойные люди имеют наибольшее уважение к сану служителя Всевышнего.

Он опять перекрестился и произнес благоговейно:

– Gloria tibi, Domina[14 - Слава Тебе, Господи! (лат.)].

– Может быть, вы и таков, каким кажетесь, но если желаете, чтобы я принимал вас за такого, каким вы представляетесь, вы должны сказать мне, как сюда попали.

– Сын мой, я смиренный миссионер, проповедующий славу креста среди индейских племен, хотя моя деятельность большей частью ограничивалась обществом мирного племени криков.

– Все это очень хорошо, но не является ответом на мой вопрос и не объясняет, почему вы очутились так далеко от места вашей деятельности, – возразил Марк, пытливо всматриваясь в духовную особу.

– А между тем это так легко объясняется. Несколько дней тому назад я оставил земли криков в сопровождении одного из вождей, обращенного в истинную веру, и его дочери. Ночью у нас украли лошадей, что и заставило нас уже двое суток странствовать пешком.

– Извините меня, почтенный отец, но где же этот новообращенный крик со своей дочерью? – спросил Марк, осматриваясь.

– Потрудитесь пройтись со мною на минутку, и я вам покажу крика и его дочь, которая, несмотря на свое медно-красное происхождение, весьма недурна собой.

Морау и Крис взобрались вслед за патером по узкой тропинке на самую вершину утеса, где и увидели двух особ, сидевших на земле у костра и тотчас же поднявшихся на ноги, как только увидели патера с незнакомцами. Обращенный крик оказался долговязым, костлявым индейцем угрюмого вида.

– Что за свирепая рожа! – проворчал Крис. – Если бы он был моим спутником, так я все ночи не спал бы от страха, что он съест меня живьем. Ничего хорошего не предвещает такая рожа.

– И внешность и сложение даны ему от Господа, – смиренно заметил патер.

– В таком случае, нельзя сказать, что всякое создание Божие красиво. Говорит ли он по-английски?

– Он немного понимает наш язык, но говорит плохо.

– А дочка совсем не похожа на своего папашу, – заметил Морау. – Для индианки она даже чересчур хороша. Мне не случалось раньше видеть такого миловидного личика у дикарки.

Индианка украдкой взглянула большими черными глазами на Марка, и тот спросил:

– И она тоже обращенная? А мне кажется, что ею по-прежнему управляет ее врожденная дикость. Не замечаете ли вы, отец мой, необыкновенного блеска в ее глазах? Они так и пышут пламенем чуть ли не жгучее адского. Вы не находите?

– Несмотря на благодать просвещения, которая коснулась ее, она все еще немножко дика, – отвечал миссионер с состраданием, – но и сам вождь криков принял уже некоторые из наших обычаев, с которыми, конечно, не расстанется, за это я вам ручаюсь. В нем произошла такая перемена, что он послужит примером жителям Селькирка, когда я покажу им плод моих трудов.

– А как его зовут? – спросил Марк, сомнения которого все еще не рассеялись.

– Следуя эксцентричному обычаю своего племени, он носит имя Вавабезовин, но у индейцев он известен под именем Натянутый Лук. Он был хорошо известен как храбрый воин, да и теперь случается, что его пламенный дух прорывается.

Крис Кэрьер потянул Морау за рукав и шепнул ему на ухо, указывая глазами на священнослужителя:

– Вот благоприятный случай, вы нуждаетесь именно в таком молодце. Не упускайте же случая и ведите его с собой в подземелье. Он как раз скрепит ваш союз с красавицей по настоящему закону. Возможно, этим она удовольствуется и перестанет день и ночь реветь.

Марк подумал. Эта мысль ему понравилась.

– Надо хорошенько подумать, – сказал он, – но прежде всего мне надо подробно расспросить этого монаха, чтобы узнать его настоящие намерения.

– Его рассказ кажется правдоподобным, кроме части об обращении индейца, в которое не так легко поверить, – заметил Крис. – Ну разве можно убедить таких людей, как мы с вами, что краснокожий принял истинную веру? Индеец создан быть дикарем и нечестивцем, и его ничем переделать нельзя. Да и плутовка эта глядит с таким коварством в глазах, которого хватит на дюжину наших женщин.

– Натянутый Лук, – спросил Морау, – с какой стороны лежит твой путь?

– С солнечного восхода, – отвечал лаконично вождь.

– А как далеко отсюда?

– В пяти днях пути.

– Он прилично говорит по-английски, – заметил Марк миссионеру. – Ваши уроки принесли ему большую пользу, с чем вас и поздравляю. Святой отец! По всей вероятности, я уже слышал о таком искусном человеке, как вы. Премного обяжете меня, сообщив свое имя.

Марк Морау не спускал глаз с благодушного лица патера, который тотчас ответил:

– Не могу льстить себя надеждой, чтобы мое имя или слава, если я заслужил ее, перешли границы поля моей деятельности. Не людям старался я угодить своим рвением и благочестием. Что значит для меня слава человеческая? Эти дети природы, для обращения которых я немало потрудился, называют меня просто патер Людовик, и я совершенно доволен этим именем.

– И прекрасно; скажите мне, патер Людовик, как вы относитесь к благам насущным? Имеете ли вы наклонность ко вкусным яствам? Или, говоря другими словами, заботясь о спасении душ ближних, не упускаете ли вы из виду попечения о собственной бренной плоти?

– Не совсем, сознаюсь откровенно, – возразил миссионер, пожимая плечами, – я всегда считал своей обязанностью обращать внимание на поддержание бренной оболочки. Я довольно успешно веду торговлю мехами с агентами Гудзоновой и Северо-Западной торговых компаний. Я имею основания полагать, что такой обмен удобен и выгоден.

При этих словах патер Людовик наставительно взглянул на Марка Морау.

– Вижу, – сказал Морау со смехом, – что ты хороший миссионер и добрый товарищ. Ты именно таков, каким показался мне по наружности – любитель благ насущных. Ну, после этого мы с тобой найдем общий язык, ко взаимному удовольствию.