Химера, дитя Феникса

– Я согласен, – тихим голосом проговорил Я, разрешив спор.

– С посвящением тебя, Брат Храма Босик!Да содрогнутся вороги Святой Церкви и Люда человечьего!!

Глава 3. Приманка и церемония жертвоприношения

На помост вышел Старший Храмовник в белой рясе, украшенной кисточками и вышивкой. В руках у него богатый посох с кривой завитушкой вместо навершия. Громким поставленных голосом он начал созывать горожан к молитве. Вои и стража, преклонив колени и оголив оружие, тихо шептали заговоры и тексты святых писаний. Горожане собрались очень быстро, люд из соседних поселений всё прибывал под защиту городских стен. Дозорные на стене поднимали воротом большой перекидной мост, оставив маленький пешеходный, по лестницам сновали Младшие братья и послушники, таская камни, стрелы и дротики. Городище готовились к осаде.

– Слушай, люд, и не говори, что не слышал. Орда пошла на юг, пожирая людей и круша всё на своём пути. Наши братья в осаде, знаменитые Септы Олег, Марук и Вязь. Те, кто сделал многое для нашего процветания и нанёс несчётно урона ворогу. В этот момент они нуждаются в нашей помощи, и Я спрашиваю: отвернёмся ли мы?

Толпа скандировала: – НЕТ, НЕТ!!

– Заплатим ли вероломством за долгие годы службы на благо Люда?

– НЕТ!!!

– Примем бой под защитой стен?

– Да!!!

– Побьём супостата, откинем его в болота и топи?

– Да!!! Да!!! Да!!!

– Сегодня к нам пришёл новый Светоч Светоносный, первый за долгие годы. Измученный тяжёлой дорогой и битвами с погонщиками и нюхачами, дошёл к воротам и рухнул, как подкошенный, все вы видели горбуна, что занёс его на плече. И он готов пожертвовать собой на благо мира, жизни и Во имя Святой Церкви. Приветствуем Героя!! Только сегодня он получил Послушание, но не встретил поздравлений от братьев и положенногопраздника жизни. И вот он…

Стоя за ширмой и слушая Пастора, Я дрожал от волнения. Меня переодели в белую, грубую рясу, подпоясали широким красным кушаком. В руку вложили мой трофей – Нож из когтя Погонщика. В нём просверлили отверстие и продели красный шнур. Волосы подобрали тесёмкой со святым орнаментом.

После речи проповедника меня толкнули на помост, сделав два шага, два быстрых шага босыми ногами, Я огляделся и оторопел. Глаза и руки сотен людей тянулись ко мне, Стражники лениво затягивали людей в обратную сторону. Проходя мимо воев, Я посмотрел на них, в ответ они вставали с колена и поднимали вверх оголенное оружие. Дойдя до Пастора, я преклонил колено. Все громко захлопали и закричали, подбадривая меня. Старший поднял за плечи и, откинув приличия, крепко обнял меня. Находясь близко, Я чувствовал аромат неизвестных мне цветков и видел натертое мелом рыхлое лицо.

– Давай сынок, не подведи, – сказал Храмовник и оставил меня одного, сделав шаги назад, за мою спину.

Тут же подбежали служки и, преклонив колени, протянули мне два глиняных бутылька.

Срезав сургуч когтем, по очереди выпил их.

Пастор крикнул из-за спины: – Слезы Матери!!

Народ на площади хором ахнул, кое-кто даже не сдержал слезы. Даже Вои и Стража потемнели лицом.

Почувствовав прилив сил, Я начал видеть пятна, легко провалившись в свое особое состояние.

Толпа горела золотом, стражи полыхали рыжим. За городской стеной стояла большая чёрная туча.

С криком, – Сделаем это вместе! – Я полетел над полями и лесолесьем,стремясь своим сознанием к лагерю, где мои Младшие братья бились с ордой. Вокруг горели деревья, дымились постройки, на стене у детинца резвились ветераны и септории. Таран со своими держали щиты, Волокуши швыряли камни и дротики. Поле перед стеной было усыпано трупами, но основная часть ворога ещё не вышли на лагерь. Олег что-то почувствовал, развернулся и широко улыбнулся, махнув рукой. Вдруг Я почувствовал страшное возмущение, это завыли короли. Не сдерживая свой порыв, я подлетел к ближайшему из них и махнул рукой с зажатым в ней ножом, целясь в глаза. Черепушка лопнула, как пустой глиняный кувшин. Повернувшись ко второму, Я увидел в его глазах страх. В следующим миг моя голова со стуком упала на помост…

Сознание возвращалось толчками, сначала шумы и страшный скрежет начали формироваться в узнаваемые модуляции, звуки – складываться в слова, слова приобрели интонации, узнавание голосачеловечьего.

– Голова, начисто снесл… Рубили их рубили… Дальше помчались прям на городище… Много полег… Все в огне, смрад, трупы… А… Крови много, всё залито… Следом сами пошли, после обедни, толстого того, что койки нам определял, помнишь? Обосрался, прям как был… А Олег кричит, – «Смотри, Светоч летит!», и у этого пузана бошка хлоп… И за лепешку спасибо, всю жизнь буду помнить… Куница, друг твой, не трус, Я в яме, значица, с нюхачом бьюсь, морду ему ломаю. Только он это, того… А тут следом погонщик, тварь худая, но шустрая, как ты прям.... И на меня завалилась, лапами живот дерёт, всё прикусить пытается. Тут Куница сверху её и пригвоздил жердиной, потом лесенку кинул, и мы вдвоём, прям как в молитве, плечом к плечу, спиной к спине. Побратим он мне теперича. Кровь смешали на одном ноже, у ихних фермерских так повелось, говорит, старый обычай. Из наших треть ушла за Грань, но милостью Храма родным и близким послабления будут, да помощь инструментом или одежей. Ветерана Смита жалко, посекли его крепко, не вытянет. Ты это, давай штолива, просыпайся, тебя ждут, как героя. Мирко вот спать ушёл, три дня безроздыха сидел, а Я сижу, тебе всякое болтаю, Я за месяц столько не говорил вообще, сколько за сегодня, ага. Так, пять капель из синего или красного бутыля? Тьфу ты, иглобрюх тебя побери, забыл. Куница, проснись, браток, ты не помнишь: пять капель… Ага, из синего, спи-спи, Я посижу ещё. Теперича во фляжку с водой, давай, Светоч, глоточек… Пей, родненький, пей…

Следом пришёл свет, клубились пятна, разваливаясь на цветной песок и разлетаясь в стороны, формируя новые фигуры и очертания, затем, снова рассыпавшись мухами красного цвета, собираясь в новом месте. По стене от окна ползли ломанные линии, рисуя комнату и разбивая её мебелью, прикроватной тумбой, двумя бутылями на ней и широкой чашей. В бутылках кипела жидкость, пенясь и бурля. Красное пятно справа постоянно перемещалось, второе поодаль лежало без движения. Куница и Таран. Зрение восстановилось, но теперь Я плохо разбирался, где заканчивается моё и начинается от дара. На теле Куницы видны тонкие синие и чёрные линии, руки Тарана сплошь ими покрыты, как паутиной. Поверх этих ран натянута чистая, хоть и грубая повязка.

Слух и Зрение. Беда пришла, когда Я начал чувствовать пальцы ног. Маменька родная, как же больно, пальцы корёжило, резало и выкручивало. Непроизвольно из глаз потекли слезы.

– Куница, очнись. Слезы потекли… Давай быстрее, волколачья отрыжка… Собирай костью… Да не могу я, руки от щита отсохли. Всё-всё собирай.

Боль от пяток пробила колени, взорвав их тьмой тьмущей игл. Самые крупные из них, поползли вверх по телу, калеча и пытая меня. Мамочка, бо-ооо-ольно. Пожалуйста, прекратите.

– Попёрло, попёрло. Мать честная, как будто сукровица, а не слезы. Вся в жилках. Давай я ноги прижму, брыкаться начал. Все капли собирай, иначе не поймём, всё ли вышло из него. Потерпи, браток, скоро всё кончится. Я тебе дам травку заговоренную.

– Не забудь, как до грудины дойдёт, палку в зубы воткнуть, дабы язык не откусил и зубы не покрошил, – отозвался Куница.

– Да помню я, собирай слёзки.

В животе расцвел цветок огня, разгоняясь по кишкам, обжигая всё нутро. Кости плавились в пожаре, съедая меня в пламени очищения. В горле запершило, глаза высохли.

– Всё, половина готова. Жаром пышет, кидай тряпку на грудину. Худой-то какой, как погонщик, рёбра торчат, да синий весь от вен. Ничо-о-о, откормим, ты, главное, выживи. Давай второй бутыль, ищо десять капель, да чтоб меня, из какой бутылки надобно-то?

– Синей, Таран, синей.

– Ага, пей,братко, пей.

Жар уходил, треща в костях красной золой. Я вздохнул полной грудью и захлебнулся от кашля.

– Палка где? Таран, быстрее…

– Я ж приготовил её, вот туточки было всё.

– Етить… Возьми лопатку костяную, ту, что не пригодилась. Открывай ему рот. За скулы зажми пальцами, сильнее… Вот так. Держи его… Крепче… Сядь сверху, не раздави токмо.

Громко хлопнула дверь, кто-то шумный и родной засопел за спинами ребят.

– Мирко, не лезь, тебя не велено было пускать. Да не пиши ты тут буквицы, один хрен, грамоте не разумеем. Одну собрали полную, всё до капельки. Не обронили, сберегли.

Глубокий хрип вырвался из моего рта, грудь мяло, выгибая ребра, сплетение ходило ходуном, кости ломались и скреплялись, причиняя боль. Мама, мамочка… Мама… МА… МА…

Сознание вновь улетело в даль, круша барьеры между явью и навью. Беспокойный сон, где с кровавой пеной у рта дрались мои ближники с отродьями, потом друг с другом. Мирко, выпрямив спину, поднялся над поверженным Тараном и криво мне улыбнулся. Следом ему в висок прилетел нож из тьмы, зажатый в руке Олега. Издалека эхом прилетели слова Ивана, тут все враги, а друзья – враги вдвойне… Никому не верь…

Не верь… Не верь… Верь…

И вновь голоса.

– Не хватает, тебе говорю. Капель 20-30.Может, чего добавить, воды там и вот тряпку выжмем с Босика, его потница же. – Голос Куницы был, как из бочки, глухой и протяжный.

– Мирко, ты же ветеран, скажи, что делать? – громыхнул Таран. – Что ты тычешь себе в рот, покажи тогда…

– Давай капли из бутылки, я свои слезы отдам.

– Думаешь, получится?