Знак ворона

Ненн даже не попыталась приодеться. Длинный кавалерийский камзол из толстой кожи, запятнанный, вытертый на локтях и у манжет, заношенные в Мороке сапоги. И никаких придворных рапир. Ненн пришла с мечом, который заказал для нее я, с крутым железом, чтобы колоть черепа, будто орехи. Она встала и обняла меня, а я разглядел ее новый нос: гладкое черное дерево, глянцевое до блеска. Но самое удивительное – запах. От Ненн обычно несло лошадьми и элем, но сегодня она благоухала не хуже любой статс-дамы.

– Поверить не могу, что ты вытащила меня глядеть на эту дрянь, – пожаловался я. – Мы будем пялиться на истории своих жизней в исполнении недоносков, ни разу в жизни не копавших канавы.

– Если мне страдать, так и тебе со мной, – ухмыльнувшись, ответила Ненн. – Познакомься-ка. Он клевый.

Ненн указала пальцем на единственного посетителя ложи, не похожего на слугу или телохранителя. Явно солдат, постарше Ненн, но помладше меня. Смазливый. Я б таким сам мог заинтересоваться в студенческие дни, когда был склонен к экспериментам. Аккуратный, ухоженный, но очень даже мужественный.

– Капитан Бетч Давиан, – представился он и протянул руку.

Я ее пожал и ощутил себя, будто папаша на первом балу своей дочки. Глупо, но как-то так.

– От города или наемник? – спросил я.

– От Вайтланда, хоть я никогда там не был. Я родился на Границе.

– Был тут во время Осады?

– Нет, я был на Четвертой станции, – ответил он.

– Наверное, жалеешь, что не был здесь во время Осады?

Бетч удивленно посмотрел на меня – и оттого сразу мне понравился.

– Я б такого никому в мире не пожелал. Я знаю, что вы были здесь, что воевали. Ненн рассказала мне, как выросла в чинах.

То есть они зовут друг друга по имени? Отлично. Значит, трахаются, а Ненн следует трахать получше и почаще.

– Самая быстрая карьера в истории, от рядового сразу до генерала, – заметил я. – А она рассказала тебе, как быстро умудрилась скатиться вниз?

Бетч многозначительно улыбнулся. Ага, рассказала, и он вовсе не осуждает. Ненн понижали на звание всякий раз, когда она лупила высокородных петушков. За четыре года Ненн скатилась от генерала до майора, но она больше предпочитала передовую, а ее людям было наплевать на ее звание. Они еще больше любили ее за разбитые носы полковников и штабных щеголей. Идиоты высмеивали ее за простую кровь, и тогда она проливала малость их крови, чтобы показать сходство. Ни у кого не хватило духу вызвать ее на дуэль – и к лучшему, потому что нам нужны образованные генералы и офицеры, пусть и засранцы.

Ненн возилась с Амайрой, будто с домашним котенком.

– Неужто ты опять притащила ей кусок дряни из Морока? – печально спросил я.

Девочка показала мне подарок: нечто похожее на комок волос. Тот прямо на глазах свился в маленькую фигурку, напоминающую идущего за плугом фермера. Затем комок развился – и снова сделался фермером. Кусок бессмысленной страшной магии из Морока.

– Только не вздумай подносить ко рту, – предупредил я и занялся поисками местного вина, чтобы скрасить ожидаемо нудный вечер.

К моему удивлению, пьеса оказалась не такой уж ужасной. Наверное, автор побывал в Валенграде, когда город отстраивался после Осады. Главный герой – маршал Венцер, мучимый дилеммой: включать или не включать Машину, ждать ли до последнего момента, чтобы защитить еще и станцию Три-Шесть. Так мы и рассказали народу. Маршал Венцер повесился, когда Машина отказалась работать, но этого не знал никто, кроме меня. Должно быть, в конце пьесы мы увидим, как он держится до последнего на стене и погибает, овеянный славой.

– Кстати, ты заметил – нас в пьесе нет, – указала Ненн.

Когда пара молодых любовников на сцене начала целоваться, Ненн наклонилась и заорала:

– Давай, ребята, шевели языками!

Актеры с юмором относились к постоянным выкрикам Ненн, а кое-кто из сливок пожиже даже и взялся подражать, к смущению и раздражению собутыльников и аристократов постарше, успевших остепениться. Вопреки насмешкам, я заметил слезу на щеке Ненн, когда любовника убили драджи. Ненн поспешно скрыла слезу ремешком от носа.

– Ты не против, если я поболтаю по делу? – спросил я.

Ненн глянула на своего красавчика. Тот стоически выносил поток вопросов Амайры, вовсе не интересовавшейся пьесой, держался молодцом и дал нам шанс спокойно поговорить.

– Ну давай.

– Помнишь, когда «малыш» оживил мертвецов и послал на стены?

– Трудно забыть.

– Так вот, у меня в морге мертвец, которого я уже пристрелил три недели назад. Два дня назад этот мертвец еще говорил и ходил. Как думаешь, кто-нибудь может такое без метки Глубинного короля? Способен ли маг поднимать трупы?

– Будто куклу? – спросила Ненн.

– Будто полноценно воскресшего, – ответил я.

Она задумалась.

– …Хм, колдуны творят всякое. Спиннеры просто самые распространенные колдуны, но и они учиняют со светом всякое диво. У меня есть в батальоне спиннер, умеющий лепить зеркала из песка.

Ненн поколупала щепкой в почернелых зубах.

– Но чтобы воскрешать мертвых? Одно дело – заставить тело двигаться. Совсем другое – вернуть жизнь. Сомневаюсь, что на такое способен даже Глубинный король.

Я посмотрел на ворона, красующегося на моем предплечье. Он – моя плата за то, что я захотел вернуть человека к жизни. Почти воскресить. Но «почти» не считается. Мертвые не воскресают.

– Ну да, – неохотно согласился я. – Я пришел к такому же выводу, но услышать подтверждение никогда не вредно. Дело становится еще мутней. Девлен Майль отправился кормить червей, и с ними должен был остаться. Единственное, что я знал наверняка об убийцах Левана Оста, было еще менее осмысленным, чем дурацкие танцы на сцене. Я протянул руку к бокалу, попытался согнуть пальцы и поморщился от боли. Пальцы не слушались. Я потрогал правую руку левой. Пальцы стали холодными, как ледышки, побелели, сделались будто кость, холод пополз выше.

– Вот дерьмо!

– Что не так? – спросила Ненн.

– Не знаю.

Я скривился. Холод дополз до локтя. Выше рука осталась обычной, теплой. Ниже кожа приобрела мерзкий синюшный оттенок. В затылке родилась саднящая боль. В руке зашевелилось что-то чужое, чего раньше не было. У самой кости.

– Вот дерьмо! – повторил я. – Вам придется извинить меня.

С этими словами я выскочил из ложи и побежал искать туалет. При нем дежурил слуга в приличном красном дублете, сунувший мне политое духами полотенце. Я взял его, забился в кабину и закрылся, присел на скамью – а в руке зашевелилось страшное, острое. Я обнажил кожу и как можно выше закатал рукав. Черт возьми, отличная была рубашка.

Ну, по крайней мере, холод смягчит жуткую боль.

До некоторой степени я оказался прав. Болело сильно, но по-другому. Обычно рука горит огнем, кожа размягчается, и птице легче продраться наружу. Теперь кожа оставалась холодной, твердой, птица лезла долго и мучительно. Казалось, она сама вот-вот бросит дурацкую затею. Из раны необычно медленно текла холодная кровь. Она не должна так течь у живого человека, уж поверьте. Кровотечений я навидался.

Тварь проткнула клювом кожу, полезла наружу, а я понял, что с этим посланцем Вороньей лапы что-то не так.

Обычно они выдирались со свирепой радостью, и, довольные, каркали приказ. Этот выглядел маленьким и квелым и не мог просунуть в дырку крылья. Я ухватил птицу, вскрикнул, вытащил наружу. Тварь вылезла из раны с мокрым чавкающим звуком.

– Сэр, с вами все в порядке? – крикнул встревоженный слуга.