Вороний закат

Потом я встал, расправил плечи. Ворон зовет, время откликаться на зов.

Слишком долго я бродил по пустыне. Пора возвращаться к людям.

Глава 4

Люди – существа исполинской духовной мощи. Они не только приспосабливаются ко всему, но и умеют на этом зарабатывать.

Город, который не должен был существовать, угнездился между станциями Четыре-Четыре и Четыре-Пять. Летом с востока шел теплый воздух, и в городе воняло Мороком. Зимой все обрастало зеленоватым льдом. С годами Морок подползал ближе. Если бы жители города имели хоть толику здравого смысла, они бы поспешили откочевать на запад и поискать место получше. Но времена повсюду наступили нелегкие, и здешний люд приспособился. Здешний люд вообще был особой породы.

Я подъехал по торговой дороге с запада, чтобы не подумали, будто я появился из Морока. Два десятка домишек, окруженных палисадом, без прочих укреплений, – вот и весь Фортуна-таун. Официально его не существовало.

Между гаданием и предвещанием бед – граница тонкая. И то, и другое запрещали и на станциях, и в Валенграде. Потому гадалки и провидцы селились между станциями. Солдаты – народ суеверный, и в трущобах процветали торговля куриными потрохами, карточные гадания и толкование снов.

Я шел по разбитому проселку. Одинокая сторожевая башня пустовала, никого не оказалось и у палисада, хотя уже смеркалось, а у Границы бродили твари, которых вряд ли стоило пускать на подворье. Наверное, здесь привыкли к безопасности, но после Вороньего мора кое-кому из обитателей Морока не сиделось дома.

Ярдах в пятидесяти от ворот меня скрутил приступ кашля. Сложившись чуть ли не вдвое – в глотку мне будто загнали нож, – я мучительно перхал, дрожал и наконец выхаркнул плотный сгусток черного липкого дерьма, вязкого и тяжелого, словно битум. Завоняло кислой химией, отравой Морока. Дерьмо пузырилось, дергалось в пыли, точно желало залезть обратно.

Я вытер рот ладонью. Вот же дрянь.

Мою внешность особо не замаскируешь, но я сделал все возможное перед визитом в городишко: прикрылся капюшоном, постарался спрятать руки. Конечно, ночь помогает скрытности, но лучше не рисковать. Здесь бывают солдаты, а я давно уже не в лучших отношениях с Цитаделью.

Ночь для затерянного местечка была оживленная. Гадание чудесно сочетается с сопредельными промыслами: это и пивные, где можно залить огорчение от скверного предсказания или обмыть хорошее, и дома терпимости, чтобы повеселиться напоследок, и даже храмы духов милосердия и утешения. Фортуна-таун магнитом стягивал солдат из ближайших станций, и по единственной улице бродили люди с кружкой пива в одной руке и сертификатом доброй удачи в другой. Сияли фос-огнем яркие вывески, предлагающие услуги по чтению грядущего или забвению узнанного.

– Посмотрю будущее всего за десять марок, – позвала меня старуха из узкого прохода. – Читаю по небу, имею университетский диплом, предсказанное точь-в-точь сбывается. Проверь судьбу перед тем, как идти к ней!

Морщины вокруг глаз, морщинистые иссохшие руки, а одета в яркие шелка, на пальцах сверкают самоцветы. Гадание всегда было прибыльным делом – те, кто отправлялся рисковать жизнью, не жалели денег за толику уверенности. Я не больно-то верил в гадания. Строил свою судьбу сам. Уж вряд ли она записана в линиях на ладони.

Впрочем, вплоть до Пограничья, вряд ли отыщешь городок веселее. Я таких мало встречал. Надо думать, хороших предсказаний тут выдавали гораздо больше, чем скверных. Несчастный клиент – уже не клиент. А по мне, любого шарлатана можно простить, если он делает жизнь хоть малость радостнее. Местный народ старался на совесть.

Недаром Тнота решил поселиться здесь.

Из домов доносились пьяные голоса, смех. Впрочем, смех звучал немного натужно и фальшиво. Полагаю, не всем удается веселиться от души, когда над головой такое небо. Всю дорогу до дома Тноты я шел пригнувшись, не вынимая рук из карманов.

Дом был приличных размеров, покрупнее других жилых, но, конечно, поменьше, чем таверны и бордели. Однако даже в темноте виднелись признаки разорения. Хмурясь, я глядел на маленький садик. Я сам его вскапывал, а теперь он зарос дурной травой. На окнах лежал слой пыли Морока, все перепачкалось песком и землей. Тнота никогда особо не заботился о жилище, но я думал, что хоть Гиральт благотворно повлияет на старого распутника.

Похоже, времена изменились. Если и на этом фронте непорядок, я могу пожалеть о своем визите. Мне казалось, Тнота наконец отыскал для себя хорошее место – здесь, на самом краю расколотого неба, на границе ада.

Я торопливо постучал в дверь – трижды. Ждать не пришлось.

Возраст быстро догнал Тноту, и за пригоршню лет превратил в старика. Вроде ему шел уже шестой десяток. Гражданских я знавал и постарше, а вот навигаторов – нет. Оставшиеся на макушке волосы побелели, и хотя темная фраканская кожа по-прежнему оставалась гладкой, годы пьянства взяли свое.

Он был навеселе, из-под расстегнутой рубахи свисало объемистое дряблое брюхо. Тнота держал кувшин и моргал полусонными глазами. Похоже, пить он начал с заката и останавливаться не собирался.

– Рихальт, – выдохнул Тнота, заморгал, будто желая прогнать наваждение, затем шагнул ко мне и обнял, как мог, – единственной рукой, не выпуская кувшина.

Смердел он словно ношенный три недели носок.

– Ох, Рихальт, ну и дела! А я не ждал тебя, не прибрался…

– Разрешишь зайти?

– Конечно, чувствуй себя как дома. Вон кувшинчик в шкафу. Бери, что хочешь. Все мое – твое.

Он уже едва держался на ногах. От пары длинных свечей лился блеклый свет. В доме, как и снаружи, было грязно и неуютно. Будто болотный туман окутал все холодной унылой пеленой. Тнота уселся в кресло. Я думал, он на радостях забросает меня вопросами, но Тнота лишь качался взад-вперед и уныло молчал. Кресло под ним, словно старые ходики, издавало ритмичный скрип.

Я заглянул в шкаф. Почти ничто там не заслуживало названия «еда». Из наименее несъедобного обнаружились только банки с рыбной пастой. Нашлось и несколько кувшинов с пивом, но оно уже не влекло меня так, как в прежние времена. У Тноты не было ничего, что пробудило бы во мне старого демона.

В гостиную я вернулся с пустыми руками. Мой приятель прищурился, будто плохо видел сквозь сумрак.

– Давно не виделись, – заметил я.

– Кто знал, вернешься ли ты, – тоскливо изрек Тнота, посмотрел на мою бороду – в Мороке, кстати, проблемы с брадобреями – и добавил: – Не идет тебе.

– Я всегда возвращаюсь.

– Раньше ты не пропадал так надолго. – Тнота поморщился, словно производил в уме тяжелые вычисления. – Почти шесть месяцев.

– Не может быть, – буркнул я. – Хотя…

В самом деле, я уходил поздней весной, а теперь на пороге стояла зима. Что-то счет времени совсем сбился. И как только мне хватило пуль?

– Гиральт дома?

– Он ушел, – выдавил Тнота.

Ну дела. Бедолага. И с чего бы? Гиральт держал тут большой магазин, продавал снаряжение горнякам. Хороший, добрый человек. С принципами. Он мне нравился. И по возрасту подходил Тноте.

– Далеко ушел?

– Далеко. Сегодня не придет. Совсем…

Я решил больше не расспрашивать. Они прожили вместе три года на самом краю мира, а это очень немало. С Тнотой жить нелегко. Он трусоват и пьет словно жених, не посмевший сбежать из-под венца. Но Тнота верный и, где-то глубоко внутри, добрый, хороший человек. Как Гиральт. Да что же с ними стряслось?

Ладно, лучше не приставать. Последний друг все-таки. Мне нужно было бы спросить о своем. Но слова застревали в глотке.

Наконец я выдавил:

– Ты слыхал про Эзабет? Ее призрак видели?

– Нет.

– Вообще ничего не говорят?

Я заметил в уголках его глаз желтую коросту. Он подслеповато поморгал, кивнул, будто силился вытащить воспоминание из глубокого подвала.

– Тут подобные сведения не добудешь. Уж сколько лет – ничего. Если Эзабет и осталась в свете, мне о том не известно. Думаю, она ушла. Наверное, ты хотел услышать вовсе не это?

– А что насчет Амайры? Есть новости?