Холодное лето 53-го

Фадеич и Басаргин пили чай. Басаргин сидел на том месте, где вчера пил чай Манков.

– Сильно тебя? – спросил Фадеич.

– Скользнуло по ребрам.

Помолчав, Фадеич стесненно сказал:

– Лузга… э-э, то есть, Сергей Петрович, вот спросят тебя – там! – как все было, а ты возьми и скажи: мол, я, ну – Сергей Петрович, мол, выполнял указания капитана рейда. А?

Басаргин спросил его, думая о своем:

– Говорили, у тебя есть белая сорочка, крахмальная.

Фадеич удивился ходу его мысли, но полез в сундук и извлек белую сорочку и постукивающий пристежной воротничок.

– Я надену, – сказал Басаргин.

– Бери, конечно, – Фадеич решил, что понял. – А там, значит, так и скажешь: мол, приказ был…

Басаргин надел сорочку, пристегнул воротничок перед зеркальцем, вгляделся. Двенадцать лет не надевал он ничего подобного!

Вошел маленький дед с небольшим осетром.

– Бери рыбу, Фадеич, с ледника сняли, ночь теплая, надо есть ее.

– Всех снесли? – строго спросил Фадеич.

– Ага. Семерых. Весь ледник заняли. Манкова втроем еле подняли. Как каменный. Ох, мужик был!.. А Якова положили в доме. Старухи там по-своему, свечки… все…

– А Копалыча? – спросил Басаргин,

– Дак со всеми, на лед.

– Тогда почему семь?! Тех шестеро, Манков и Копалыч – должно быть восемь.

– Дак семеро там – собрали-то всех.

– Где оружие? – Басаргин быстро огляделся. – Там был «ТТ».

– Оружие нельзя, – твердо сказал Фадеич.

– Дай ключи!

– Оружие, можно сказать, опечатано, по закону…

– Дай! – Басаргин надвинулся на него. – Ты что, не понял, что один где-то здесь?

Фадеич испуганно завертел головой.

И тут до них донесся короткий, захлебнувшийся вопль, а сразу вслед протопали по палубе тяжелые шаги Лиды.

Басаргин вырвал из столешницы ложку, выбежал и бросился с пристани на берег.

Темнота была еще не полной, да и освещенные окна дебаркадера добавляли света. Басаргин быстро догнал Лиду. Далеко бежать было не надо.

Саша лежала на песке у самой воды. Голова ее была накрыта мокрым свитером. Лида упала на колени, открыла лицо дочери, приникла к нему и, дернувшись назад, застонала.

Склонившийся над ними Басаргин услышал скрипящий шорох сдвигаемой по песку лодки и, вглядевшись, увидел контур манковской моторки, а над ним – сгорбленную фигуру. Басаргин побежал.

* * *

Барон не успел поставить лодку на воду.

Белая рубашка бегущего Басаргина была хорошо видна в сумерках. Барон присел за лодкой и выцеливал бегущего, положив «ТТ» на борт. Басаргин приближался. Барон выстрелил и не попал. И тогда Басаргин пошел на него короткими бросками.

Вправо, влево, вперед! Влево, вперед, вправо…

Барон выстрелил. Еще…

Белая сорочка бесшумно порхала в сумерках, как огромная ночная бабочка. А над рекой все тянулся воющий стон Лиды.

Барон увидел, что в руках у Басаргина нет ничего существенного, встал и тщательно прицелился, держа пистолет двумя руками.

Вправо – влево – выстрел!

Вперед – влево…

Барон испугался, заторопился: выстрел, выстрел!

Один патрон остался. Но он не успел его использовать.

Огромная бабочка взмыла в сумеречном воздухе и накрыла Барона.

* * *

Лида сидела на песке молча и гладила голову мертвой.

Басаргин подошел, постоял, отвернулся. Белая сорочка была в крови и грязи, он сорвал ее с себя и бросил в воду.

Потом он сидел один у большого костра и смотрел на огонь. На косо воткнутую палку был насажен осетр. Жар костра стягивал рыбе кожу, и плавники зашевелились.

Долго сидел Басаргин, не замечая, что рыба обуглилась.

* * *

На следующий день хоронили троих.

Кладбище – могил двадцать – было в разреженном высокоствольном сосняке.