Черт в ратуше

Черт в ратуше
Эдгар Аллан По

«Всем известно, что самым лучшим местом в мире является – или, точнее, увы, являлся – голландский городок Вондервоттеймиттис. И лежит-то он неблизко от всех больших дорог, так сказать, в сторонке; вот почему очень немногие из читателей туда заглядывали. Для тех, кто не бывал в этом городке, будет нелишним, если я сообщу о нем некоторые подробности. Это тем более необходимо, что в надежде возбудить всеобщую симпатию к его жителям я намерен рассказать здесь историю трагических событий, которые недавно произошли в его пределах. Никто из тех, кто меня знает, не станет сомневаться, что я выполню взятую на себя обязанность наилучшим образом, со строгой беспристрастностью, осторожно взвешивая факты и тщательным образом сопоставляя источники; словом – со всеми предосторожностями, которые должен соблюдать человек, претендующий именоваться историком…»

Эдгар Аллан По

Черт в ратуше

Всем известно, что самым лучшим местом в мире является – или, точнее, увы, являлся – голландский городок Вондервоттеймиттис. И лежит-то он неблизко от всех больших дорог, так сказать, в сторонке; вот почему очень немногие из читателей туда заглядывали. Для тех, кто не бывал в этом городке, будет нелишним, если я сообщу о нем некоторые подробности. Это тем более необходимо, что в надежде возбудить всеобщую симпатию к его жителям я намерен рассказать здесь историю трагических событий, которые недавно произошли в его пределах. Никто из тех, кто меня знает, не станет сомневаться, что я выполню взятую на себя обязанность наилучшим образом, со строгой беспристрастностью, осторожно взвешивая факты и тщательным образом сопоставляя источники; словом – со всеми предосторожностями, которые должен соблюдать человек, претендующий именоваться историком.

На основании манускриптов и старинных монет могу сказать, что городок Вондервоттеймиттис с самого начала своего существования находился совершенно в том же состоянии, в каком пребывает и сейчас. Впрочем, о времени его основания я, к сожалению, могу говорить не иначе, как с тою неопределенною определенностью, к которой иногда вынуждены прибегать математики в некоторых алгебраических формулах. Таким образом, я могу сказать, что городок стар, как и все на земле, и существует со времен сотворения мира.

Что касается происхождения названия «Вондервоттеймиттис», я, к глубокому своему сожалению, должен признать себя столь же малосведущим. Из множества мнений об этом щекотливом пункте – остроумных, ученых и невежественных – я не смог выбрать ни одного сколько-нибудь удовлетворительного. Может быть, мнение Грогсвигга, которое почти полностью совпадает с мнением Кроутаплентея, заслуживает предпочтения.

Несмотря на мрак, скрывающий от нас и время основания Вондервоттеймиттиса и происхождение его названия, не может быть, как я сказал выше, ни малейшего сомнения в том, что он всегда существовал в том же виде, что и теперь. Самые старые жители городка не могут припомнить хотя бы малейших изменений в его облике; даже намек на подобное обстоятельство считается там ересью. Город расположен в долине, имеющей около четверти мили в диаметре и окруженной со всех сторон пологими холмами, за пределы которых жители никогда не решаются заходить. Объясняя это, они приводят вполне основательную причину, а именно: они не думают, что на другой стороне что-то есть.

По краям долины (совершенно ровной и вымощенной кафельной плиткой) выстроены в ряд шестьдесят домиков. Стоя тыльной стороной к холмам, фасадом они обращены к центру долины, отстоящему ровно на шестьдесят ярдов от входной двери всякого жилища. Перед каждым домиком есть небольшой садик с дорожкой по кругу, солнечными часами и двадцатью четырьмя кочанами капусты. Сами домики так похожи один на другой, что их нельзя отличить друг от друга.

Ввиду большой древности архитектурный стиль несколько странен, но, тем не менее, необыкновенно живописен. Дома построены из сильно обожженных маленьких кирпичей, красных с черными краями, так что стены напоминают увеличенную шахматную доску. Коньки крыш обращены к центру площади, а вторые этажи выступают над первыми. Окна узкие и глубокие, с крошечными стеклами и частыми переплетами. На крыше – крупная черепица с высокими гребнями. Деревянные части зданий темного цвета; они покрыты резьбой, но разнообразия в ней очень мало, потому что резчики этого городка никогда не умели изображать что-либо, кроме часов и капустных кочанов. Но зато эти два предмета они вырезают с удивительным искусством везде, где только можно.

Внутри жилища обитателей городка похожи одно на другое так же, как и снаружи, и мебель везде одного и того же типа. Полы вымощены кафельной плиткой, стулья и столы – из темного дерева, с гнутыми ножками. Каминные полки широкие и высокие, и на них красуются не только изображения часов и капустных кочанов, но и настоящие часы, которые очень громко тикают. Их обыкновенно ставят посредине; по бокам же непременно стоит по одному цветочному горшку с капустой. Между каждым горшком и часами – маленький фарфоровый человечек с кругленьким брюшком, в нем – круглое отверстие, в котором опять-таки виднеется циферблат часов.

Камины широки и глубоки, с мрачными, приземистыми таганами. Под ними всегда горит огонь; над огнем всегда стоит горшок со свининой и кислой капустой, а за горшком всегда наблюдает заботливый глаз доброй хозяйки. Это маленькая толстенькая старушка с голубыми глазами и красным лицом; на ней огромный чепец, похожий на сахарную голову и обшитый красными и желтыми лентами. Платье у нее шерстяное с оранжевой ниткой, очень широкое сзади, очень короткое в талии, и нельзя сказать, чтобы длинное, потому что доходит только до колен. Толстоватые ноги обтянуты тонкими зелеными чулками. Башмаки из розовой кожи с бантами из желтых лент, завязанных в виде кочана капусты. В левой руке у хозяйки маленькие, но тяжелые голландские часы, в правой – большая ложка для помешивания кислой капусты и свинины. Возле хозяйки – жирная пестрая кошка; к ее хвосту привязаны игрушечные позолоченные часы с музыкальным боем – обычная проказа маленьких шалунов.

А сами шалуны – все трое – в саду, присматривают за свиньей. Рост каждого из них – два фута. На них всегда треугольные шляпы, лиловые жилеты, спускающиеся до бедер, панталоны из лосиной кожи, красные шерстяные чулки, тяжелые башмаки с толстыми серебряными пряжками и длинные сюртуки с большими перламутровыми пуговицами. Во рту у каждого трубка, а в правой руке – маленькие пузатые часики. Мальчик затянется и поглядит на часы, потом поглядит на часы – и затянется. Свинья, жирная и ленивая, то подбирает опавшие капустные листья, то дрыгает ногами, пытаясь избавиться от позолоченных часов с музыкой, которые шалуны привязали к ее хвосту, для того чтобы и она была так же нарядна, как кошка.

У входной двери, на обитом кожей кресле с высокой спинкой и изогнутыми ножками сидит сам старик-хозяин. Это – очень пухлый маленький человечек с выпученными круглыми глазками и огромным двойным подбородком. Одежда его похожа на одежду мальчиков, и мне нет надобности распространяться на эту тему. Различие заключается в том, что его трубка несколько больше, чем у них, и испускает больше дыма. Подобно мальчикам, он всегда при часах, но носит их в кармане. Сказать правду, ему приходится следить за кое-чем поважнее карманных часов, а за чем именно, я сейчас объясню. Хозяин сидит, закинув ногу на ногу, с выражением важности на лице, и по крайней мере один глаз его постоянно устремлен на какой-то любопытный предмет в центре равнины.

Этот предмет находится на башне ратуши. Городские советники – все как один очень маленькие, толстенькие и умные человечки, с выпуклыми и круглыми, как чайные блюдечки, глазами и жирными двойными подбородками. Их сюртуки гораздо длиннее и пряжки на башмаках гораздо больше, чем у менее важных жителей Вондервоттеймиттиса. Во время моего пребывания в городке они провели несколько чрезвычайных заседаний, на которых приняли три важных решения, а именно:

1) не следует изменять прежний порядок вещей;

2) вне Вондервоттеймиттиса нет ничего достойного внимания;

3) жители города должны держаться своих часов и капусты.

Над присутственным залом ратуши возвышается башня; на башне устроена колокольня, где с незапамятных времен находятся большие часы городка Вондервоттеймиттиса. Вот на этот-то предмет и обращены глаза стариков, сидящих на обитых кожей креслах.

У больших часов семь циферблатов, по одному в каждой из семи граней башни, так что их можно увидеть со всех кварталов. Эти циферблаты большие и белые, у них массивные черные стрелки. К колокольне приставлен смотритель; его единственная обязанность – бездельничать. Ему нечем заняться, потому что башенные часы Вондервоттеймиттиса никогда не ломались. До недавних пор даже предположение о чем-либо подобном считалось ересью. В самые отдаленные времена, о которых сохранились упоминания в архивах, тяжелый колокол регулярно отбивал время. Совершенно то же самое можно сказать и о других часах в городке, стенных и карманных. Нигде время не указывалось с такой точностью. Когда большой колокол находил нужным прозвонить «двенадцать!», все его верные последователи вторили ему, словно эхо. Короче говоря, добрые жители городка очень любили кислую капусту и гордились своими часами.

Люди, чья должность является синекурой, пользуются определенным уважением, а поскольку у смотрителя с колокольни Вондервоттеймиттиса была самая лучшая из синекур, его уважали больше всех. Он – важнейший сановник городка; даже свиньи смотрят на него с чувством глубокого уважения. Фалды его сюртука гораздо длиннее; трубка, пряжки на башмаках, глаза и брюхо гораздо массивнее, чем у остальных стариков в городе, а подбородок даже не двойной, а тройной.

Я описал счастливый Вондервоттеймиттис. Увы! Эта прекрасная картина должна была скоро измениться.

Между мудрейшими жителями Вондервоттеймиттиса издавна ходила поговорка о том, что «из-за холмов не может прийти ничего путного». И в самом деле, оказалось, что эти слова были пророческими.

Третьего дня, когда стрелки показывали без пяти двенадцать, на вершине холма с восточной стороны появился очень странный объект. Разумеется, это событие привлекло всеобщее внимание, и каждый старичок на обитом кожей кресле с удивлением и ужасом устремил один глаз на этот феномен, не спуская, однако же, другого глаза с башенных часов.

Когда до полудня недоставало всего трех минут, все заметили, что вышеупомянутый объект – это миниатюрный молодой человек, похожий на иностранца. Он быстро сбежал с холма, и теперь каждый мог хорошенько его рассмотреть. Никогда прежде в Вондервоттеймиттисе не было такого жеманного франта. Лицо его было темно-табачного цвета, нос – крючком, глаза напоминали горошины. У него был широкий рот и превосходные зубы, которые он как будто нарочно старался показать, потому что, смеясь, растягивал рот от уха до уха. Усы и бакенбарды закрывали часть его лица. Франт был без головного убора, а его волосы были накручены на папильотки. Костюм его состоял из узкого черного фрака, из кармана которого торчал длинный угол белого носового платка, черных кашемировых панталон, черных чулок и тупоносых башмаков с пучками черных атласных лент вместо бантов. К одному боку он прижимал локтем огромную шляпу, а к другому – скрипку, которая была чуть ли не в пять раз больше его самого. В левой руке у него была золотая табакерка, из которой он, вприпрыжку сбегая с холма, брал табак и нюхал его, выражая необыкновенное наслаждение. О, это было поистине изумительное зрелище для достойных жителей Вондервоттеймиттиса!

Говоря откровенно, незнакомец, несмотря на улыбку, имел дерзкую и злую физиономию, а когда он, подпрыгивая, спустился в город, странный вид его башмаков возбудил у бюргеров подозрения. Многие из горожан, видевших его в этот день, охотно бы посмотрели, что скрывалось под его белым батистовым платком, который так нахально выглядывал из кармана фрака. Но главным, что возбуждало справедливое негодование жителей Вондервоттеймиттиса, было то, что этот негодный франт, то отплясывая фанданго, то вертясь как волчок, по-видимому, не имел ни малейшего понятия о том, что нужно соблюдать такт во время ходьбы.

Добрые жители городка едва успели широко открыть глаза, как без полминуты двенадцать негодяй был уже среди них. Он сделал «шассе» направо и «балансе» налево, потом – пируэт и па-де-зефир и взлетел, как голубь, на колокольню ратуши. Там сидел смотритель во всем величии своего сана и курил, охваченный удивлением и ужасом. Маленький проказник тотчас же дернул и потрепал его за нос, потом надел ему на голову свою огромную шляпу и прихлопнул ее, так что она закрыла смотрителю глаза и рот; затем своей тяжелой скрипкой стал дубасить его так долго и сильно, что, слыша удары скрипки по тучному телу несчастного, вы бы поклялись, что целый полк барабанщиков выбивает на колокольне Вондервоттеймиттиса адскую тревогу.

Неизвестно, какую отчаянную месть со стороны жителей Вондервоттеймиттиса могло бы повлечь за собой это наглое нападение, если бы горожан не удерживало одно обстоятельство: до полудня оставалось всего полсекунды. Колокол вот-вот должен был зазвонить, и всякому необходимо было взглянуть на свои часы. Однако же было видно, что в этот самый момент незнакомец на колокольне проделал с часами что-то такое, чего ему делать вовсе не следовало. Но поскольку они начали бить, ни у кого не было времени наблюдать за проделками франта: все считали удары колокола.

«Раз!» – пробил колокол.

– Раз, – повторили маленькие старички Вондервоттеймиттиса, сидя на своих обитых кожей креслах.

«Раз!» – сказали их карманные часы. «Раз», – сказали часы хозяек. «Раз!» – сказали часы мальчиков и позолоченные часики на хвостах у свиньи и кошки.

«Два!» – продолжал большой колокол.

«Два!» – повторили часы с музыкой.

«Три! Четыре! Пять! Шесть! Семь! Восемь! Девять! Десять!» – сказал колокол.

«Три! Четыре! Пять! Шесть! Семь! Восемь! Девять! Десять!» – вторило эхо.

«Одиннадцать!» – сказал колокол.

«Одиннадцать!» – согласились его маленькие товарищи.

«Двенадцать!» – сказал колокол.

«Двенадцать!» – отвечали они, совершенно удовлетворенные, понижая голос.

– Полдень! – сказали старички, кладя часы в карман.

Но колокол еще не закончил.

«Тринадцать!» – прозвонил он.

– Дьявол! – простонали старички. – Тринадцать! Тринадцать! О господи, тринадцать часов!

Как описать страшную сцену, которая за этим последовала? Весь Вондервоттеймиттис находился в замешательстве.

– Что с моим желудком? – заревел каждый мальчишка. – Мне уже час хочется есть.

– Что с моей капустой? – вскричали старухи. – Она уже час как разварилась.

– Что с моей трубкой? – завопили старички. – Гром и молнии! Она уже с час как потухла.

И они опять в гневе наполнили свои трубки и, сев, начали так свирепо пыхтеть, что вся долина вдруг покрылась непроницаемым дымом.

Между тем все кочаны капусты вдруг покраснели, и, казалось, сам дьявол завладел всем, что имело форму часов. Резные часы над каминами заплясали как заколдованные, а те, что стояли на каминных полках, принялись отбивать тринадцать раз, причем маятники их так метались и дергались, что страшно было слушать и смотреть.

Но хуже всего было то, что ни кошки, ни свиньи не могли более выносить поведение часов с музыкой, привязанных к их хвостам; животные бегали, брыкались и царапались, кричали, визжали и мяукали, бросались людям под ноги, словом, производили ужаснейший шум и суматоху, какие только может вообразить себе здравомыслящий человек.