Чудовище во мраке

– О чем вы? – откликнулся я таким же многозначительным шепотом.

– В этом доме скрывается Хирата.

– Где? – спросил я в растерянности, не в силах понять, что она имеет в виду.

Вместо ответа она решительно поднялась и, еще больше побледнев, жестом пригласила меня следовать за собой. Сердце у меня тревожно замерло, и я послушно пошел за ней. По дороге она заметила у меня на руке часы, почему-то попросила их снять и вернулась в комнату, чтобы положить их на стол. Стараясь ступать бесшумно, мы прошли короткий коридор и вскоре оказались перед комнатой Сидзуко в японском доме. Раздвинув комнатную перегородку, Сидзуко замерла в страхе, как будто прямо перед собой увидела злоумышленника.

– Странно. Уж не ошиблись ли вы? Да и как смог бы этот человек средь бела дня проникнуть в ваш дом? – Не успел я произнести эти слова, как Сидзуко жестом велела мне замолчать и, взяв меня за руку, подвела к углу комнаты. Она подняла глаза кверху и подала мне знак прислушаться. Минут десять мы простояли, уставившись друг на друга и напряженно вслушиваясь в тишину. Дело происходило днем, но в комнате Сидзуко, расположенной в глубине просторного японского дома, не было слышно ни звука. Здесь стояла такая тишина, что можно было услышать, как стучит в висках собственная кровь.

– Вы не слышите тиканья часов? – почти беззвучно спросила наконец Сидзуко.

– Нет. А где здесь часы?

Сидзуко не ответила и еще некоторое время продолжала напряженно прислушиваться к чему-то. Наконец, как будто успокоившись, она проговорила:

– Да, кажется, в самом деле ничего не слышно.

Мы вернулись в гостиную, где прерывающимся от волнения голосом Сидзуко поведала мне о случившемся.

Дело было так. Она сидела в своей комнате и вышивала, когда вошла горничная и подала ей уже известное письмо Сюндэя. К тому времени Сидзуко было достаточно одного взгляда на конверт, чтобы понять, от кого оно. Она взяла письмо в руки, и ее тотчас охватило невыразимое беспокойство, но, поскольку отложить его в сторону значило бы обречь себя на еще большую тревогу, Сидзуко дрожащей рукой вскрыла конверт.

Узнав, что отныне кровавый замысел Сюндэя распространяется и на ее мужа, Сидзуко не могла найти себе места от страха. Повинуясь какому-то непонятному импульсу, она встала и направилась в угол комнаты. Как только она поравнялась с комодом, ее внимание привлек доносившийся откуда-то сверху едва уловимый звук, похожий на жужжание.

– Сперва я решила, что у меня просто шумит в ушах, – продолжала Сидзуко, – но, внимательно прислушавшись, поняла, что природа этого звука совершенно иная – он напоминал мерное постукивание одного металлического предмета о другой: тик-так, тик-так.

Сидзуко сразу же пришла к выводу, что где-то наверху скрывается человек и этот странный звук – тиканье его карманных часов.

Не окажись Сидзуко в углу комнаты, не будь в комнате так тихо, наконец, не будь ее нервы напряжены до предела, вряд ли ей удалось бы расслышать это слабое, едва уловимое «жужжание». А что, если это было тиканье часов, находящихся где-то рядом? Тогда этот звук мог быть отражен потолком по тем же законам, по каким преломляются лучи, и его можно было принять за исходящий с чердака. С этой мыслью Сидзуко тщательно осмотрела все вокруг, но ничего похожего на часы не обнаружила.

Она вдруг вспомнила фразу из письма Сюндэя: «Кто знает, быть может, и теперь я, ставший твоей тенью, смотрю на тебя из какого-нибудь угла твоей комнаты…» Сидзуко инстинктивно взглянула вверх. Как раз над ее головой в потолке зияла щель, образованная слегка отодвинутой потолочной доской. В этот миг ей почудилось, что там, в темноте, сквозь щель сверкнули глаза Сюндэя.

«Так это вы, Хирата-сан?» – вне себя от ужаса произнесла Сидзуко. Затем, не сдерживая слез, она с видом воина, вынужденного сдаться врагу, заговорила с человеком на чердаке. В тихом голосе Сидзуко звучала искренняя мольба: «Что бы со мной ни стало, я не боюсь. Я готова на все, лишь бы вы наконец успокоились. Можете даже убить меня, если вам угодно. Прошу только оставить в покое моего мужа. Я солгала ему, и мне жутко при одной мысли, что он может погибнуть по моей вине. Пощадите его! Молю вас, пощадите его!»

Никакого ответа сверху не последовало. Успев оправиться от страха, Сидзуко долго стояла на том же месте, не в силах побороть охватившего ее чувства тоски и отчаяния. С чердака по-прежнему доносилось лишь приглушенное тиканье часов, и никаких других звуков. Затаившееся чудовище, казалось, не дышало и безмолвствовало, словно пораженное немотой.

Это гнетущее безмолвие повергло Сидзуко в ужас. Она выбежала из комнаты и, не в силах более оставаться в доме, бросилась на улицу. Тут она неожиданно вспомнила обо мне и, отринув все сомнения, направилась к телефону-автомату.

Слушая Сидзуко, я невольно вспомнил один из наиболее страшных рассказов Сюндэя Оэ – «Развлечения человека на чердаке». Если тиканье часов, которое слышала Сидзуко, не было слуховой галлюцинацией, если Сюндэй и впрямь затаился на чердаке, получалось, что сюжет этого рассказа без каких бы то ни было изменений переносился в реальную действительность. Что ж, это было вполне в духе Сюндэя.

Хорошо помня эту историю, я не только не мог обратить в шутку почти невероятный рассказ Сидзуко, но и сам испытывал панический страх. У меня было такое чувство, словно я своими глазами увидел ухмыляющегося во мраке толстяка в красном колпаке и шутовском наряде.

5

Посоветовавшись с Сидзуко, я решил по примеру частного детектива из рассказа «Развлечения человека на чердаке» подняться наверх и посмотреть, нет ли там чьих-нибудь следов, и, если следы обнаружатся, выяснить, каким образом этот человек пробрался на чердак. «Что вы, это опасно», – попыталась удержать меня Сидзуко, но, отстранив ее, я, как подсказал мне опыт моего предшественника из рассказа Сюндэя, раздвинул потолочное перекрытие над комодом и с проворством бывалого электромонтера полез наверх. В доме по-прежнему никого не было, кроме девушки, встретившей меня, но и та была занята своими делами на кухне, поэтому никто не мог мне помешать.

Нельзя сказать, чтобы чердак выглядел так же опрятно, как описано в рассказе Оэ. Особого беспорядка там, правда, не чувствовалось, потому что под Новый год, когда в доме проводилась уборка, потолочные перекрытия тщательно промывались, однако за три месяца на чердаке успела скопиться пыль и по углам протянулась паутина. Понимая, что в темноте трудно что-либо разглядеть, я заранее взял у Сидзуко фонарик и теперь, осторожно передвигаясь по балкам, направлялся к месту, которое меня интересовало. Ориентиром мне служила полоска неяркого света, пробивавшегося снизу сквозь щель в потолке, – по-видимому, после уборки потолочные доски не подогнали как следует. Но не успел я и наполовину приблизиться к цели, как обнаружил нечто такое, от чего у меня замерло сердце.

Поднимаясь на чердак, я все еще отчасти сомневался в правдивости рассказа Сидзуко, но теперь ее предположения полностью подтвердились. На чердаке были отчетливо видны следы побывавшего там человека.

Я похолодел. При одной мысли, что незадолго до меня этот же путь проделал, крадучись по чердаку, словно ядовитый паук, Сюндэй Оэ – человек, которого я знал лишь по книгам и никогда не видел воочию, – меня охватил не поддающийся описанию страх. Собравшись с духом, я двинулся дальше по отпечатавшимся на запыленных досках следам то ли рук, то ли ног побывавшего здесь человека. Вот и место, откуда доносилось до Сидзуко тиканье часов, – и в самом деле, судя по основательно стертой пыли, он пробыл здесь достаточно долго.

Не помня себя, я двигался по следам того, кто, по всей вероятности, должен был быть Сюндэем Оэ. Похоже, он обошел весь чердак – тут и там виднелись его беспорядочные следы. В потолочном перекрытии над комнатой Сидзуко и над супружеской спальней я обнаружил щели – именно в этих местах пыль была основательно стерта.

Подражая герою рассказа «Развлечения человека на чердаке», я посмотрел вниз и сразу же понял, что Сюндэй вполне мог получать удовольствие от этого занятия. Видимый сквозь щель в потолке «лежащий внизу мир» являл собой весьма необычное зрелище. В особенности меня поразил вид сидевшей с опущенной головой Сидзуко.

Мы привыкли смотреть на все, в том числе и на самих себя, со стороны, и человек, сколь бы хорошо он ни представлял себе свой облик, никогда не задумывается о том, как он выглядит сверху. И в этом его просчет. При взгляде сверху человек открывается в своем настоящем, неприкрашенном, а зачастую и непривлекательном виде. В прическе Сидзуко (кстати говоря, сверху ее форма казалась довольно странной), в том месте, где она разделялась на верхние пряди и пучок, проглядывала светлая полоса пробора, и это производило впечатление неопрятности, особенно в сравнении с блестящими, сверкающими чистотой волосами. Глядя на Сидзуко сверху, я отчетливо различал грубый красный след, который тянулся от затылка по белоснежной коже ее спины и пропадал где-то в темной глубине под одеждой. В свете этих моих открытий Сидзуко уже не казалась мне столь изысканной, как прежде. Но зато я еще сильнее ощутил присущее ей чувственное начало.

Как бы то ни было, в те минуты меня больше всего занимал вопрос: не остались ли на чердаке непреложные доказательства того, что там побывал именно Оэ? С помощью фонарика я внимательно осмотрел все вокруг, но оставшиеся на полу следы рук и ног были смазаны и неясны. Само собой понятно, что в подобной ситуации снять отпечатки пальцев побывавшего на чердаке человека мне не удалось. Как и герой «Развлечений человека на чердаке», Сюндэй действовал в перчатках и носках.

Только в малоприметном углу, где деревянная подпорка соприкасалась с потолочной балкой, как раз над комнатой Сидзуко, я вдруг заметил небольшой круглый предмет темно-серого цвета. Это была металлическая вещица, по форме напоминающая пуговицу, с выгравированными на ней буквами R. К. BROS СО. Подобрав ее, я сразу же вспомнил пуговицу от сорочки, которая фигурирует в «Развлечениях человека на чердаке», однако, несмотря на явное совпадение, моя находка выглядела несколько странно для пуговицы. Скорее это была застежка от шляпы, но точного назначения этого предмета я тогда определить не мог. Позднее я показал его Сидзуко, но и та в ответ лишь развела руками.

Находясь на чердаке, я попытался выяснить, каким образом пробирался сюда Сюндэй. Двигаясь по следам, я обнаружил, что они обрываются над кладовкой, расположенной напротив передней. Грубо отесанные доски, служившие потолком кладовки, без труда отодвигались, стоило только чуточку их приподнять. Я спустился вниз, став ногой на брошенный в кладовке сломанный стул, и толкнул дверь. Замка на ней не было, и она без труда распахнулась. Прямо перед собой я увидел бетонный забор высотой чуть выше человеческого роста.

Значит, Сюндэй Оэ, выждав момент, когда улица опустеет, перелезал через этот забор (как я упоминал, сверху в него были натыканы осколки стекла, но для опытного вора это вряд ли могло служить серьезным препятствием), проникал в незапирающуюся кладовку, а оттуда – на чердак.

Раскрыв секрет проникновения Оэ на чердак, я даже ощутил некоторое разочарование, настолько все оказалось просто. «До такого мог додуматься и ребенок», – подумал я с презрением. Страх перед непонятным и таинственным исчез, на смену ему пришла обыкновенная досада. Однако, отказавшись принимать противника всерьез, я допустил грубейшую ошибку, но понял это, к сожалению, гораздо позже.

До смерти перепуганная Сидзуко сказала мне, что, поскольку опасность грозит не только ей, но и ее мужу, она готова пожертвовать своей тайной и обратиться в полицию, я же, не веря в серьезность намерений Сюндэя, принялся ее урезонивать: стоит ли делать из мухи слона? Вряд ли Сюндэй станет повторять глупую уловку героя «Развлечений человека на чердаке», спуская с потолка яд, и одного факта проникновения Оэ на чердак все-таки недостаточно, чтобы сделать вывод, будто он замышляет убийство. Без сомнения, он, как ребенок, получает удовольствие от того, что внушает Сидзуко страх, грозя убийством ей и ее мужу. Но в конце концов, он всего лишь писатель, и, для того чтобы осуществить свои угрозы, ему просто не хватит смелости. Я всеми силами старался утешить Сидзуко, но, поскольку недоброе предчувствие не покидало ее, я обещал ради ее спокойствия обратиться к своему приятелю, обожавшему всякие таинственные приключения, с тем чтобы тот каждую ночь дежурил у двери кладовой.

Со своей стороны, Сидзуко решила под каким-нибудь предлогом на время перевести спальню в комнату для гостей, которая находится на втором этаже европейской части дома. Там в потолке никаких щелей нет и наблюдать за ней и ее супругом никто не сможет.

Эти две меры предосторожности были приняты на следующий же день, но, как выяснилось вскоре, они не остановили уже занесенной руки злодея. Ровно через два дня, в ночь на двадцатое марта, в строгом соответствии со своим замыслом чудовище во мраке лишило жизни свою первую жертву. Ею оказался Рокуро Коямада.

6

В письме Сюндэя вслед за сообщением о его намерении убить г-на Коямаду говорилось: «Однако торопиться некуда. Я никогда ничего не делаю в спешке». Почему же на сей раз он отступил от своего правила, совершив преступление всего лишь через два дня после отправки письма? Быть может, этого требовали соображения тактического порядка? Вероятно, своим письмом он намеревался усыпить бдительность Сидзуко и нанести ей неожиданный удар. Но возможно и другое объяснение.

Услышав тиканье часов на чердаке и решив, что там скрывается Сюндэй, Сидзуко со слезами на глазах взмолилась о том, чтобы он сохранил жизнь г-ну Коямаде, и тем самым лишний раз продемонстрировала свою искреннюю привязанность к мужу. От этого ревность Сюндэя разгорелась еще пуще, к тому же он не мог не почуять грозящую ему опасность разоблачения. Не потому ли он поторопился привести свой план в действие?

Обстоятельства гибели Рокуро Коямады выглядели весьма странно.

Как только Сидзуко сообщила мне о смерти мужа, я в тот же вечер приехал к ней и попросил ее подробно рассказать обо всех событиях того рокового дня. Оказалось, что в поведении г-на Коямады в тот день ничего странного она не заметила. Он вернулся домой немного раньше обычного и, поужинав, отправился в Коумэ, что на противоположном берегу реки, сыграть несколько партий в го с приятелем. Вечер выдался теплый, поэтому он не стал надевать пальто и, выйдя из дома в шелковом авасэ и плотной накидке-хаори поверх него, неторопливо направился в сторону реки. Было около семи часов вечера.

Дом приятеля находится неподалеку, и г-н Коямада всегда ходил туда пешком. Что произошло после его ухода из дома, Сидзуко не знала. Она прождала мужа всю ночь, но он так и не вернулся, а поскольку накануне пришло упомянутое мною письмо Сюндэя, ее охватило беспокойство. Едва дождавшись утра, Сидзуко принялась обзванивать знакомых мужа, к тем же, у кого телефона не было, она отправила посыльного. Но, как выяснилось, ни к кому из них в тот роковой вечер г-н Коямада не заходил. Пробыв у приятеля до двенадцати часов, он пешком отправился домой. Разумеется, Сидзуко звонила и мне, но в тот час меня не было дома, и о происшедшем я узнал только вечером.

Когда г-н Коямада не появился у себя в конторе к началу рабочего дня, служащие принялись разыскивать его, однако и эти поиски ни к чему не привели. Только в полдень Сидзуко позвонили из полиции и сообщили о странной смерти ее мужа.

Если пройти немного к северу от трамвайной остановки у Каминаримон, что неподалеку от моста Адзумабаси, а затем спуститься к плотине, можно увидеть пристань, к которой причаливает пассажирский катер, курсирующий между Адзумабаси и Сэндзюобаси. Это одна из достопримечательностей, сохранившихся на реке Сумидагава с прежних времен. Сам я редко пользуюсь водным транспортом, но, когда мне нужно попасть в Гэммон или Сирахигэ, я, как правило, добираюсь туда на таком вот катере. Старинная, провинциальная атмосфера бывает мне по душе, и время от времени я люблю в нее погружаться.

Пристань, о которой я говорю, представляет собой нечто похожее на плот, спущенный на воду. Здесь, на этом слегка раскачивающемся плоту, находятся скамейки для пассажиров и туалетная кабина.

Двадцатого марта хозяйка небольшого магазинчика в Асакуса отправилась по делам в Сэндзю и около восьми часов утра оказалась на пристани. Она зашла в туалет, но, не успев закрыть за собой дверь, тут же с криком выскочила оттуда. На вопрос подбежавшего к ней старичка-контролера она ответила, что в туалете, под отверстием в сиденье, из воды выглядывает мужское лицо.

Как объяснил мне позднее контролер, он поначалу решил, что это проделка лодочника или еще кого-нибудь озорника (мало ли в наше время людей с извращенными сексуальными наклонностями), но, войдя в туалет, он и впрямь увидел в воде на расстоянии около тридцати сантиметров от отверстия мужскую голову: покачиваясь на волнах, голова то уходила под воду, то снова всплывала, словно заводная игрушка, и в первый момент это зрелище не внушило ему особого страха.

Лишь поняв, что в воде плавает труп, старик стал громко звать на помощь собравшихся на пристани молодых людей. На его зов откликнулся дюжий детина-рыботорговец, который вместе с другими парнями попытался вытащить труп. Но сделать это изнутри оказалось невозможным, поэтому они с помощью багра зацепили труп снаружи и подтянули его к берегу. Одежды на трупе не было, если не считать нижнего белья. На вид покойнику можно было дать лет сорок, и предположение, что такому солидному мужчине вдруг ни с того ни с сего вздумалось искупаться в столь неподходящее время года, выглядело абсолютно нелепо. Мало того, обнаружилось, что спина пострадавшего исполосована ножом или каким-то другим острым предметом. По всему было видно, что это не просто утопленник.

Толпа заволновалась, а когда труп стали наконец вытаскивать на берег, выявилась еще одна зловещая подробность: как только покойника схватили за волосы, они в тот же миг, на глазах у полицейского, примчавшегося на место происшествия, легко отделились от черепа. Все в ужасе отпрянули, но, когда первый страх прошел, люди стали задаваться вопросом, почему у мертвеца, пробывшего в воде сравнительно недолго, волосы отделяются с такой легкостью. Как выяснилось, в руках у спасателей был обыкновенный парик, голова же покойного была совершенно лысой.