Феникс

– Не находите ли вы редакцию донесения слишком категоричной, определенной?

– Вы имеете в виду убийство главы эмигрантского правительства Туркестана Мустафы Чокаева?

– Смерть его, – поправил Менке.

– Смерть в результате умышленного отравления.

– Это ваше мнение, капитан?

– Нет. Заключение врачей и показания свидетелей…

– И все-таки, это ваш вывод?

В трубке прозвучала нотка раздражения. Гауптштурмфюрер ответил сухо и холодно:

– Так донесло гестапо.

Гестапо! Дело хуже. Значит, есть еще один канал. Политическая полиция сообщит помимо Ольшера Гиммлеру.

Молчание капитан расценил как поражение барона, о чем втайне мечтал и чему радовался.

– По-моему, вас не должно огорчать это событие, – подсунул уголек своему собеседнику Ольшер. – Я не имею в виду политические соображения.

– Господин капитан, для нас с вами, да и для всех немцев, сейчас важны только политические соображения, – тактично осадил Ольшера барон. – И в силу этого сообщение должно получить другую редакцию.

– Когда донесение поступит к господину Геббельсу, если оно вообще поступит к нему, – съязвил капитан, – на свет родится другая редакция. А может быть, и никакой редакции. События на фронте настолько грандиозны, что газеты просто не найдут место для некролога по поводу исчезновения нашего общего друга, – капитан снова съязвил. – Пока же существует не пропагандистское сообщение, а фотография факта. Не только управлению СС, но и министерству восточных областей надо знать истину.

– Странно, – процедил Менке.

– Что странно, барон?

– Странно, что вы все это говорите мне…

– Я почувствовал в вашем вопросе сомнение и даже недоверие, – подчеркнул Ольшер.

– Вы не ошиблись, господин капитан.

– Иначе говоря, остминистерство настаивает на вскрытии трупа…

– Нет… нет… – торопливо бросил барон. – Благодарю вас за информацию.

Трубка легла на аппарат. В кабинете Менке. Капитан продолжал держать ее у лица, будто ждал еще каких-то слов. Или раздумывал. Ему хотелось многое сказать барону. Именно теперь, когда на маленьком сообщении столкнулись их взгляды. Вернее, их планы. На завтрашний день.

Он все-таки положил трубку. Но сейчас же снова поднял, набрал номер.

– Фрау Людерзен?

– Слушаю вас, господин капитан.

– Вы так легко узнаете мой голос?

– Это моя обязанность, господин капитан.

– Похвально… – Ольшер улыбнулся. Преданность и исполнительность подчиненных всегда радовала. Он умел подбирать людей. Умел распознавать их. – Мне нужен ваш муж.

– Зондерфюрера сейчас нет.

– Где он?

– Поехал в Остминистерство.

– К Менке?

– Да.

– Не согласовав со мной…

– Господин капитан, это чисто формальная обязанность. Жена Чокаева настаивает, чтобы муж ее был похоронен на Бель-Альянсштрассе. В крайнем случае на Бергманштрассе.

– Но это же старые кладбища, там почти не хоронят. Тем более теперь.

– По особому разрешению… Барон мог бы посодействовать.

– Барон? Хотя для покойника чего не сделаешь.

– Конечно, конечно, господин капитан. Ольшер в какой-то степени был доволен действиями своего офицера связи. Но его немного беспокоила возможная беседа Людерзена с бароном: фон Менке безусловно станет выспрашивать, уточнять детали события, а это совсем некстати сейчас. Остминистерство не должно подозревать о существовании тайны. И тем более, что эта тайна в руках Ольшера. Старая лиса умеет перехватывать нити. Рвать их.

– Как чувствуют себя наши подчиненные на Ноен-бургерштрассе?

Фрау Людерзен промычала что-то неясное в трубку. Или не знала, или не решалась сказать.

– Вы слышите меня?

– Да, господин капитан…

– Говорите.

Он представил себе маленькую женщину с лукавыми карими глазками, растерянную, оглядывающуюся. Она всегда оглядывалась, когда надо было сделать решительный шаг. Видимо, считала свой ответ важным. Так показалось Ольшеру, и капитан заторопил ее:

– Говорите.

– Я не уверена, что одна в комнате.

– Что за чушь.

– Простите, господин капитан, но мне так кажется.

– Кто же там?