Малиновый звон

Карл Маркс отечески похлопал меня по плечу и сказал:

– Гут.

Владимир Ильич пожал мне руку и добро так произнес:

– Я верю в тебя, комсомолец Беспяткин. Ты построишь коммунизм.

Потом мы выпили водки. В это время Пилат закончил свое выступление и объявил начало концерта. Инквизиторская четверка упиздила в неизвестном направлении и откуда-то извне засияли лазеры и прожекторы. Заиграла фоновая музыка и пир возобновился.

К нам подошел Зуаб и весело обнял нас своими чёрными руками.

– А как же ты? – спросил я, чувствуя идиотские слезы.

– Я тоже вернусь, – ответил негр.

– Но как?

– Это пока не понять.

В это время на сцену вышел Вертинский и запел:

Я не знаю зачем, и кому это нужно…

Публика стонала от восторга.

Мне трудно описать всю эту ситуацию. Я разглядывал окружающую меня среду словно в тумане и голова моя полнилась неясными мыслями и настроениями. Единственное, что я запомнил хорошо – это звонок моего мобильника, о котором я забыл уже очень давно. Да и как можно звонить на тот свет, если у оператора нет соответствующего роуминга. Но он зазвонил и я вздрогнул. А вместе со мной и Грохотов с Якиным.

– Алло, – тихо отозвался я в трубку.

– Вы, блядь, где бродите? – раздался гневный голос завхоза Ибанова.

– Мы в Аду, Вовка. Крыши крыли. Знамя заработали и с Лениным встретились, – засуетился я

– Ленину привет, а если через полчаса не будет ни вас, ни водки, пиздец всему, я спать ложусь.

Завхоз отключился. Неужели на Земле мы ещё только идём за водкой?!!

– Вам привет, – сообщил я Владимиру Ильичу, смутно осознавая разность часовых поясов и всяких там геолокаций.

– Тише, батенька. Цветаева на сцене, – отмахнулся вождь пролетариата.

И действительно, на помосте, сутулясь, стояла нескладная поэтесса и сверхпроникновенно читала свои шедевры. И опять я впал в непонятную нирвану. И плыло мое сознание и вдоль, и поперек, и вправо, и влево. Снова в мозгу возникло идиотское слово «перманентно».

А на трибуне уже Луи Амстронг со своей трубой и гениальной отдышкой!

И опять мы пили за победу, за облагораживание человека трудом и за святую свободу!

Зуаб куда-то пропал. Якин дошёл до той точки, с которой он, как правило, начинал разводить смуту. Он затеял нешуточную историческую ссору с Наполеоном и пытался ударить его по ноге. Грохотов побежал брать автограф у Цветаевой. Вот любил он поэзию, наш шофёр! Карл Маркс был уже «тёпленький» и что-то пророчествовал. Теперь у всех в стаканах был щербет и лёгкая пьянка переходила в тяжёлую попойку.

Вскоре появились приглашенные артисты.

Пугачёву я как-то не запомнил. Кобзон и в Аду был Кобзоном, прижимая микрофон к твёрдой груди. Только певица Валерия ещё немного встряхнула публику какой-то новой песней о своём комсомольском прошлом. Всё закручивалось в гигантский пьяный водоворот или калейдоскоп, как угодно. И, видимо, эта затуманенная полутоска-полурадость подвигла меня взабраться на сцену и отобрать микрофон у Тихона, который по старой дружбе, без сожаления, его отдал. И видимо потому, что я был переполнен эмоциями и алкоголем, произошло то, что произошло. Я неприлично приказал всем заткнуться, и все почему-то заткнулись. Может вид мой был необычен и зловещ, не знаю. Но я таки подошёл к краю сцены и стал говорить.

11. Синий бунт

Я подошёл к краю сцены и стал говорить.

– Уважаемая публика, гении и негодяи, великие и падшие! Я рад от лица передовой адской бригады сказать вам спасибо за то, что вы всегда были рядом! Мы трудились плечом к плечу на благо строительства светлого вечного. Мы вместе шли к победе, ну хотя бы, к этой, к ёбучей демократии в этом сраном месте. Мы все разные. И, вообще, хуй пойми какие! Но и Калигула, и Себастьян Бах, и Аристотель, и академик Йоффе – все они одного поля ягоды. Земля взрастила нас и выпустила в путь неблизкий, но великий. Каждый из нас, уйдя в небытие, составит новую микровселенную, и круг замкнётся. Ну, вы же знаете… Ну, это… Диалектика, блядь…