Главная тайна горлана-главаря. Пришедший сам

Вы смело примкнули к социал-демократии…

Вперёд, друзья!.. Мы жаждем новой жизни и бесстрашно идём к ней; мы ненавидим насилие и ложь и боремся против них, мы ищем правду-справедливость и страдаем за неё, и каждая жертва самодержавия куёт новый булат его погибели. Не бойтесь этих жертв. Уже настал желанный час, настал момент, когда всеобщая скрытая злоба и ненависть, вырываясь из истомлённых грудей сынов народа, превращается в грозный клич:

Долой самодержавие!

Долой героев кнута и насилия!

Долой хищника-кровопийцу и его опричников!

Да здравствует демократическая республика!»

Гимназист Маяковский о тех беспорядках воспоминаний не оставил. В его автобиографии есть главка «ЯПОНСКАЯ ВОЙНА», в которой сказано:

«Увеличилось количество газет и журналов дома. "Русские ведомости", "Русское слово", "Русское богатство" и прочее. Читаю все. Безотчётно взвинчен. <…> Появилось слово "прокламация". Прокламации вешали грузины. Грузинов вешали казаки. Мои товарищи – грузины, я стал ненавидеть казаков».

События на Дальнем Востоке тоже приковывали внимание Маяковского. Его мать писала:

«Настроение у всех было тревожное… Володя следил по карте, висевшей у него на стене, за передвижением русской эскадры».

Российские военные корабли под командованием вице-адмирала Зиновия Петровича Рождественского направлялась из Санкт-Петербурга на Дальний Восток – чтобы вступить в сражения, которые шли там.

Горьковский «Человек»

В 1904 году в сборнике товарищества «Знание» было напечатано стихотворение в прозе Максима Горького «Человек»:

«… в тяжёлые часы усталости духа я вызываю перед собой величественный образ Человека.

Человек! Точно солнце рождается в груди моей, и в ярком свете его медленно шествует – вперёд! и – выше! – трагически прекрасный Человек!..

Затерянный среди пустынь вселенной, один на маленьком куске земли, несущемся с неумолимой быстротою куда-то вглубь безмерного пространства, терзаемый мучительным вопросом – "зачем он существует?" – он мужественно движется вперёд! и – выше! – по пути к победам над всеми тайнами земли и неба».

Горький спешил поделиться мыслью, которая давно его волновала. Он неожиданно обнаружил, что над огромными многомиллионными массами людей возвышаются отдельные личности. Не такие, как все. Они идут в неизведанное и ведут за собою других. И сама жизнь, как вдруг оказалось, устроена так, что всё прогрессивное в ней осуществляет Человек с большой буквы, способный свершить невозможное, немыслимое – то, что называется подвигом. Горький описал, как трудно этому Человеку, идущему вперёд:

«Идёт! В груди его ревут инстинкты; противно ноет голос самолюбья, как наглый нищий, требуя подачки; привязанностей цепкие волокна опутывают сердце, точно плющ, питаются его горячей кровью и громко требуют уступок силе их… Все чувства овладеть желают им; всё жаждет власти над его душою. А тучи разных мелочей житейских подобны грязи на его дороге и гнусным жабам на его пути…

И только… пламя Мысли освещает пред ним препятствия его пути, загадки жизни, сумрак тайн природы и тёмный хаос в сердце у него…

Так шествует мятежный Человек сквозь жуткий мрак загадок бытия – вперёд! и – выше! всё – вперёд! и – выше!»

Горький уверял своих читателей, что описанный им Человек (с большой буквы!) в любой момент готов пожертвовать собственной жизнью, если это потребуется людям, человечеству. В письме руководителю издательства «Знание» Константину Петровичу Пятницкому об этом стихотворении Горький говорил:

«Продолжать я буду – о мещанине, который идёт в отдалении – за Человеком и воздвигает сзади его всякую мерзость, которой потом присваивает имя всяческих законов и т. д.».

Горький даже продемонстрировал набросок этого продолжения:

«… действительный хозяин всей земли, благоразумный и почтенный Мещанин».

Однако Антон Павлович Чехов отнёсся к поэме Горького с улыбкой, написав, что прочёл «Человека»…

«… напомнившего мне проповедь молодого попа, безбородого, говорящего басом на "о"'…».

Лев Николаевич Толстой тоже почувствовал нечто подобное и написал в газете «Русь»:

«Упадок это, самый настоящий упадок; начал учительствовать, и это смешно…

Человек не может и не смеет переделывать того, что создает жизнь; это бессмысленно – пытаться исправлять природу…».

И всё же многих молодых людей, готовых послужить человечеству, поэма Максима Горького вдохновила. Российские газеты той поры были переполнены сообщениями о случаях подобного «служения».

Так, 28 июля министр внутренних дел России Вячеслав Константинович Плеве направлялся в карете на доклад к царю. У Варшавского вокзала Петербурга его поджидали эсеры-террористы: Егор Созонов, Иван Каляев и ещё несколько человек, вооружённых взрывными устройствами. Главным метальщиком был Созонов, который и метнул бомбу в экипаж министра. Плеве был убит.

Тяжело раненый боевик Егор Сергеевич Созонов был схвачен и отдан под суд. Там он выкрикнул:

«– Погибнуть в борьбе за победу своего идеала – великое счастье».

Террориста приговорили к бессрочной каторге.

Но как перекликаются его слова с тем, что проповедовал Горький в своем «Человеке»:

«Я – в будущем – пожар во всей вселенной! И призван я, чтоб осветить весь мир, расплавить тьму его загадок тайных, найти гармонию между собой и миром, в себе самом гармонию создать и, озарив весь мрачный хаос жизни на этой исстрадавшейся земле, покрытой, как накожною болезнью, корой несчастий, скорби, горя, злобы, – всю эту грязь с неё смести в могилу прошлого!»

Читали ли это стихотворение Горького в семье Маяковских, сведений нет. Но кутаисские гимназисты горьковской поэмой наверняка зачитывались.

А Маяковские затеяли сборы в дорогу. Александра Алексеевна писала:

«В августе 1904 года Люда собралась ехать в Москву учиться. Сопровождал её отец. Он хотел рассмотреть Москву и лично познакомиться с тем, как Люда устроится в большом городе».

Тем временем в Кутаис вернулся бежавший из ссылки Джугашвили. Его направили сюда для реорганизации местного Имеретино-Менгрельского партийного комитета. Коба реорганизовал его так, что очень скоро в Кутаисской губернии возникло множество новых нелегальных организаций. А в доме местного жителя Васо Гогиладзе даже заработала подпольная типография.

Пока всё это «возникало» и начинало «работать», в Багдады из Москвы вернулся Владимир Константинович Маяковский. Его жене запомнилось:

«Володя слушал рассказы отца с большим вниманием и много расспрашивал о Москве. Его всё интересовало. С тех пор его всегда тянуло в Москву».

8 сентября глава семьи Маяковских подал директору Кутаисской гимназии прошение об освобождении сына от платы за обучение, написав:

«На самом скромном моём содержании, без всяких других подспорных средств, мне приходится воспитывать на отлёте от места пребывания троих детей, что при получаемых средствах страшно чувствительно…».

Директор гимназии поставил на прошении резолюцию: «Отказать».

15 сентября Володя Маяковский написал начавшей учиться в Москве сестре Людмиле:

«Я рисую, и, слава богу, у нас теперь хороший учитель рисования».

Этим «хорошим учителем» был З.П.Мороз, который во втором полугодии поставил гимназисту Маяковскому высшую отметку по рисованию – пять с плюсом.

У Володи появилось и другое увлечение. В начале октября сестра Ольга сообщала Людмиле:

«Володя страшно увлёкся игрой в шашки. К нему приходит один товарищ Чхеидзе почти каждый день, он живёт недалеко от нас. С ним-то Володя и играет в шашки на марки. У него собрался целый альбом иностранных марок».