Смотрящий

От неожиданности он замолчал и, лишь только тусклый свет звёзд снова стал одиноким на небосклоне, громко хлопнул в ладони.

– Рота, подъём! – резкий окрик заставил всех мгновенно открыть глаза, и Башкир, окинув взглядом зашевелившиеся силуэты, тихо добавил. – Это Лесник. На сборы пять минут. Боцман и Лысый, давайте в ангар, укладывайте поддоны на рельсы, будем выезжать.

– Есть, мой фюрер! – в глазах Боцмана блеснула юношеское хулиганское озорство, от которого с годами он так и не сумел избавиться. – Последний раз я так отвечал своему директору школы, когда он говорил привести родителей в школу.

Дружный смех никоим образом не повлиял на заданный темп приготовлений к вояжу и через триста секунд из ангара медленно, вальяжно перекачиваясь из стороны в сторону, тихо урча, начали своё движение два чёрных больших джипа.

Ближний свет фар ложился на просёлочную дорогу, выхватывая из темноты деревья и небольшие заросли на обочине. В салоне ведущей машины, не напрягая слух, звучал слегка хрипловатый баритон Юрия Шевчука, ведавший о том, как “уходят в последнюю осень поэты и их не вернуть – заколочены ставни”. Постоянные ухабы не давали возможность поднимать стрелку на тахометре, озадачивая коробку передач, и поэтому машины держали непривычную для себя крейсерскую скорость около 30 километров в час. Справа, с такой же скоростью, только в обратную сторону за ветровым окном убегали последние дома города, некоторые их которых уже давно были заброшены.

Дорога за эти пару лет была изучена хорошо и не изменила рельеф, редко принимая на свои колеи одиноких, и поэтому всегда подозрительных, представителей советского автопрома, обладателями которых были некоторые местные жители. Впереди был небольшой поворот направо, видимость которого закрывали заросли дикорастущего кустарника, вот после него можно было прибавить газу – на этом участке дорога до леса была приемлемой. Башкир мягко начал выполнять небольшое круговое движение рулём, готовым через секунду включить повышенную передачу и придавить педаль, как в лучах света фар он увидел стоящий прямо перед ним поперёк дороги со съеденными ржавчиной крыльями “Москвич 412”. За последние дни чувство приближающейся опасности было обострено настолько, что в его голове даже не мелькнула мысль ударить по тормозам и остановиться.

– Пригнулись! – резкий крик Башкира не требовал возражений.

Он вывернул руль дальше вправо и заставил акселератор увеличить количество поступающего топлива в цилиндры двигателя внутреннего сгорания. Двухтонный джип, съехав с дороги, направился прямо на высокие кустарники, заставляя их прогибаться под массивным “кенгурятником” давящий мощью табуна из 170-и лошадей, выведенных в Японии. Изначально это показалось безрассудным действием, но короткая автоматная очередь по лобовому стеклу, сделанная в упор, подтвердила правильность маневра. И в тот же момент раздался удар по капоту. Башкир приподнял голову и увидел, как, оставив вмятину на нём, сползал вниз под бампер стрелок. Он не слышал хруст его костей, но чувствовал, как переднее левое колесо машины, словно мощная мясорубка, без особых усилий, лишь слегка оторвавшись от земли, перемололо тело, оставив заднему на слёзы только раздавленное месиво, которое оно уже не заметило, сравнивая лишившуюся рёбер жёсткости, мягкую мёртвую плоть с землёй.

За рулём второй машины находился Боцман, который мгновенно среагировал на изворот впереди идущей и также вывернул руль, только в обратную сторону, выехав на поле. Большое количество сорняка не давало возможности джипу завязнуть во влажной земле, и он устремился прямо в бывшую ниву, успешно скрываясь в ночной тьме от прицелов автоматов.

Следующий град пуль, ударивший сбоку и сзади, недвусмысленно намекал Башкиру снова пригнуться. Но даже в этом положении он сумел вырулить назад на дорогу и только, когда почувствовал её, выровнял машину, в секунды увеличивая расстояние от места засады. Выстрелы нападавших уже больше напоминали салют холостыми патронами почетного эскорта на военных похоронах. Никакого урона, только свист покрытых медной оболочкой изделий из мягкой стали, говорил об отличие с данным ритуалом. Башкир поднял голову и, вывернув машину на обочину, резко остановился. Пусть была и не самая высокая степень бронирования кузова, но своё дело она выполнила, как минимум, на “хорошо”. Ни одной царапины на телах, ни одной капли крови, лишь только яростное желание нанести “ответку”. Четыре двери одновременно открылись и такое же количество силуэтов, пригнувшись, разбежались от машины по разные стороны, приняв лежачее положение на земле в ожидании команды.

Тут же Башкир услышал, как заглушился звук двигателя второй машины в поле и, поняв, что с остальными тоже всё в порядке, решил вспомнить некоторые навыки из воинской службы. Ещё там, в армии, он снискал уважение офицеров и сослуживцев, метая осколочную гранату на 70 метров и при этом всегда умудряясь попасть в заданный квадрат (несколько лет занятий боксом не были даром). И хоть с тех пор прошло немало времени, память, особенно в такой обстановке, всецело восстановило каждое сокращение мышц, каждое движение, каждый рывок. Находившимся в засаде не было никакого резона тратить патроны, выпуская их бессмысленно в тёмную бездну осенней ночи и судя, по всему, они заняли оборонительную позицию, отдав свой ход противнику.

Башкир вышел на дорогу и несколько секунд вглядывался в сторону поворота, где их ожидали, просчитывая своим мозгом координаты и силу броска. Небольшой разбег, замах, скрестный шаг и предмет, названный в честь безобидного фрукта, но несущий смертельную опасность, взмыл в воздух. Он сразу залёг в небольшую канаву на обочине и пока происходил этот непродолжительный полёт, правая рука достала, зажав крепко пальцами вторую гранату. Глухой раскат с поднявшимся белым облаком дыма показало, что расчёт был идеально точным и это сразу подтвердили разрезавшие темноту крики боли от полученных ранений. Второй бросок не требовал корректировок, и после повторного взрыва наступила тишина.

– Добьём этих гадов, – отправив короткую очередь для поддержки отсутствия желания поднимать голову у оставшихся в живых, Башкир короткими перебежками, выплёвывая из ствола две-три пули, по обочине бросился в сторону засады, приглашая остальных совершить этот короткий осенний биатлон по пересеченной местности.

Боцман прекрасно понял его план и, зная, что гранат больше нет, поднял свою группу и также решительно рванулся к противнику, не забывая посылать впереди себя несколько маленьких с заостренными наконечниками изделий военно-промышленного комплекса. Не надо было быть сильным тактиком, чтобы знать – после артподготовки, только наступление, ибо в ней пропадает весь смысл. Перекрестный огонь, ставшим популярным в Первую мировую войну не утратил своей практичности, отбивая у врага волю к ответным атакующим действиям.

Со стороны засады не было не единого выстрела, что в глубине души напрягало Башкира. Это могло быть только по двум причинам. Первая, и самая маловероятная, все погибли после взрывов гранат, а вторая, оставшиеся невредимыми или с небольшими ранениями, отступили. Он всегда считал, что в таких ситуациях оставлять в живых, это создать себе проблему на будущее. Башкир обошёл машину, перекрывшую им дорогу, кузов которой с одной стороны был побит шрапнелью, но стекла, на удивление, остались целыми, до максимума обострив слух и зрение, которым могли бы позавидовать многие. Ещё не исчезнувшее в генах звериное чутьё подсказывало, что здесь никого нет. Он снял с пояса полицейский фонарик и включил его, то же самое сделали и другие – посещение ночного леса без источников света не было бы хорошей идеей.

– Боцман и Белый, прочесать лесополосу за кустарником и оставайтесь там, на стрёме, пока не позову, к домам не приближаться. А мы здесь всё облюбуем.

– За что уважаю тебя, так это за чёткость команд. Выполняем, – и, кинув взгляд на небольшую воронку, Боцман не удержался от улыбки и с наигранным упрёком, нравоучительным тоном, добавил, – а я говорил, больше гранат надо было брать. Что теперь волкам в логово кидать будем? Фонариками забросаем?

Башкир не успел подобрать на эту реплику жесткое колкое слово, как Боцман, вытянувшись по стойке смирно, опередил его вопросом по делу:

– Разрешите выполнять? – и, увидев испепеляющий взгляд бригадира, сам себе ответил. – Так точно! Есть!

Лучи фонариков забегали в разные стороны. Башкир сразу направился к колее проложенной им среди кустарника, в поисках стрелка, прокатившегося на капоте. Это не заняло много времени. Выражаясь медицинским языком, у него была тупая травма грудной клетки несовместимая с жизнью, а если сказать проще, он попал под пресс. Навскидку ему было лет двадцать или чуть больше, хотя застывшее и перекошенное от боли лицо, стремительно прибавляло возраст. У кого-то эта картина вызвала бы рвотный рефлекс, но для Башкира в ней не было ничего сверхотвратительного. Он присел над трупом и начал проверять карманы короткой кожаной куртки ради праздного интереса. Его мало волновало личность погибшего, но вдруг попадётся что-то заслуживающего внимания. Как, и ожидал, ничего интересного: дешёвый мобильный телефон, ключи, пачка сигарет с вложенной внутри зажигалкой, мелкие купюры. Это был представитель из той низшей категории уголовной братии, которой с лихвой хватало для счастья иметь возможность пострелять с автомата и потом, считая себя уже великим гангстером, рассказывать с решительным угрюмым лицом молодым девочкам о криминальных разборках. На завтра такоё мясо забывают, и никого уже не будет волновать, где он похоронен.

– Башкир, тут ещё один жмурик. Иди, посмотри. Мне кажется, я его где-то видел. Не могу вспомнить.

Этот экземпляр уже был знаком. Они однажды пересеклись года четыре назад, когда “центральные”, набирая силу, поджимали в большом городе всё под себя.

– Да, это лепший кореш Толика. Помнишь, наезд на лодочных гаражах, когда нас откинули. Он тогда там присутствовал. Тоже, такой же гнилой, всё по беспределу. Так понимаю, он тут за командира… был.

– Точно, вспомнил.

– Автоматы оставьте, а магазины пригодятся. Пора ехать, Лесник ждёт.

Башкир негромко свистнул два раза, окликая назад карауливший дуэт в лесопосадке и остальных.

– Что-нибудь нашли, Боцман?

– Да, судя по всему, двое отпетляли. Один из них раненый, но не тяжело, шёл сам, да и крови немного терял. Второй, похоже, целый. Дальше деревьев не выходили.

– Всё понятно, такие же малолетки, как и тот первый, передавленный. Наверно, сидят сейчас где-то и портят воздух от страха.

– А у вас что? Кто второй?

– Помнишь, по-моему, Зубар его кликали, дружочек Толика “Две пачки”. Лежит тепленький, фаршированный осколками.

– Да, конечно, помню. Хоть одна польза теперь от него, собаки не будут голодными. Ну, что, по коням?

Башкир утвердительно кивнул и увидел, как Лысый направился в сторону старого “Москвича”.

– Ты куда?

– Та думаю, откатить эту рухлядь на обочину, чтоб не мешала на обратной дороге.

– А ты оптимист, – раздался голос Боцмана и с так любимым ему чёрным юморком, спросил, – уверен, что она будет? Обратная?

Лысый ничего не ответил и подошёл к водительской двери. Когда его кисть начала делать легкий выброс к ручке, в голове бригадира громким ударом колокола пронеслись два слова, затмевая всё остальное, вызванные инстинктом самосохранения – “стой” и ”опасно”. Они опоздали, и уже не было никакой разницы, насколько. Взрыв прозвучал мощным хлопком, накрыв всех мелкими тупыми осколками боковых стёкол из сталинита, заставив упасть на землю, зажав руками голову. Также внезапно наступила тишина. Первым поднялся Башкир и, на ходу выравниваясь во весь рост, бросился к водительской двери. Друг лежал недалеко, отнесенный ни сколько взрывной волной, сколько попыткой отступить и был ещё жив, но клокочущее дыхание говорило о недолгом пребывании в этом состоянии.

– Не молчи! Говори! Говори! – Башкир не мог подавить крик, чувствуя свою вину за его гибель, а в ответ лишь слышал сбивающийся с ритма хрип.

Он держал его затылок в своей ладони и до последнего смотрел в широко открытые, как у ребёнка, глаза, которые пытались сказать, но о чём именно, можно было только догадываться. Дыхание остановилось, и голова безвольно упала набок. Башкир аккуратно положил её на землю и поднялся. За спиной уже стояли все в гробовом молчании. Боцман положил ему руку на плечо и тихим убеждающим голосом сказал:

– Похоронить надо брата. Уверен, за такую задержку Лесник не скажет и слова. Он сделал бы тоже самое. Лопата у меня в машине.

Увидев утверждающий кивок, сделанный больше веками, чем головой, он направился в поле к джипу.

Если в теле Башкира и жил страх, то он был связан именно с невозвратной потерей друзей, за которых, по выданным ему регалиям, считал, что несёт полную ответственность. Ни у кого бы, ни нашлось аргумента обвинить его, он это понимал. Но тот факт, что опоздал с предупреждением об опасности, даже не угнетал, а всецело поедал его. Именно в такой момент и родилась мысль бросить всё к чёртовой матери и уехать далеко, где никто его не знает, вспоминая по вечерам с успокоительной печалью напряженную атмосферу своей прошлой жизни, сидя на брёвнышке в тихом собственном дворе. Он понимал, что такая мысль говорит только о том, что возраст, а ему было всего 36 лет, начал забирать силы, не физические, а моральные. От этого становилось ещё тяжелее. С одной стороны Башкир осознавал, что этот случившийся надлом скорей всего погубит его, потому что внутренняя слабость никогда не будет веской причиной ухода из криминального мира, а наоборот, станет приговором. С другой же, не сможет теперь быть таким же твёрдым, что тоже равносильно убийственному вердикту. И в таких раздумьях, с одним и тем же итогом, он стоял, не обращая ни на кого внимания, уставившись в землю.

Башкира никогда не видели в таком удручённом состоянии, и только Боцман понял, что в нём произошёл тот самый надрыв, который они все, когда проходит молодость, непроизвольно боятся, тщательно это скрывая. Он подошёл к нему, встал рядом и, также опустив глаза вниз, еле шевеля губами, чтоб никто не слышал, сказал:

– Когда всё закончится, поговори с Лесником. А сейчас, пошли, попрощаемся.

Неглубокую могилу выкопали быстро, в метрах пяти на обочине, прямо напротив поворота. У Лысого не было никого из родственников: школа-интернат, Афганистан и вот теперь он лежит в окружение тех, кто стали для него семьей. Башкир первым бросил три горстки чернозема и прошептал:

– Спи спокойно, Лёха. Не обессудь, если не появимся здесь больше, но мы никогда не забудем тебя, – и, обернувшись к остальным, добавил, – прощайтесь, пацаны, а я пошёл за машиной.

Отходя, он слышал глухие хлопки падающей земли с лопаты на остывающее тело, которые отбивались у него внутри ударами молотка, забивающего гвозди в деревянный гроб. Башкир даже не понял, как и где мозг достал эту забытую считалку из фильма “Десять негритят” (который он посмотрел первым, вернувшись с армии), сразу перефразировав её:

«Восемь негритят в лес ушли потом,

Один подорвался, остались всемером».

Этот далеко не детский стишок полностью всплыл в памяти, и он понял, что это последствия, доселе никогда не посещавших его, раздумий. Его даже передёрнуло, когда он досчитал, что стало с третьим негритёнком, которого схватил медведь, и их осталось двое.