Допельдон, или О чем думает мужчина?

Как только вода смыкалась надо мной, мир сразу изменялся до неузнаваемости. Окружающие звуки выключались, и оставалось только два органа восприятия – глаза и тело. Глаза не переставали удивляться разнообразию красок окружающей живности. Казалось, что можно смотреть на эту неземную красоту вечно. Причем не только смотришь на все это. А ощущаешь себя частью всего этого. Тело ощущает это. Но воздух в легких очень быстро заканчивается, и хочешь не хочешь, но приходиться снова выныривать, чтобы отдышаться.

И чем дольше находишься под водой, тем дольше нужно времени, чтобы прийти в себя.

Один раз я поплыл за очень красивой рыбкой и опустился так глубоко, что в ушах стало ломить от давления. Я, как меня учили, продулся, зажал пальцами нос, выдохнул через уши и поплыл дальше. Вернее, глубже. С каждым моим гребком, я как будто перемещался на новый уровень. Море менялось на глазах, разноцветных рыбок становилось меньше, а цвет воды темнел. Сначала он был голубой, потом синий, а впереди маячил черный цвет. Вот где-то на границе голубого и синего воздух в моих легких закончился. И в этот момент я услышал голос. Красивый, божественный. Он звал меня за собой дальше туда к черному цвету и обещал неземную негу, блаженство и покой.

Я слышал, что на большой глубине происходят подобные галлюцинации, но никогда не думал, что со мной может произойти такое. Да и что у меня была за глубина? Так метров десять-пятнадцать не больше. Голос звал вниз, а сознание наверх. И сознание, слава богу, победило. Я выскочил на поверхность как пробка и чуть ли не по пояс высунулся из воды.

Я глотал воздух полным ртом и искренне наслаждался пляжными звуками, которые ударили по моим ушным перепонкам вместе с первой порции воздуха. С трудом, буквально на четвереньках, я выбрался на берег. И как только не поранился о кораллы!

Ноги не держали мое тело и дрожали от перенапряжения. Я сел на песок и долго-долго смотрел по сторонам, собираясь с силами. Мне доставляло удовольствие смотреть на всех этих незнакомых людей, которые меня окружали. Наблюдать за их жизнью, не вмешиваясь в нее. Просто смотреть, и, может быть, даже не за ними, не на них, а, к примеру, на небо. В Египте оно голубое-голубое. Без единого облачка. И где-то там, на горизонте, сливается с водой.

Каждая моя встреча с Мариной похожа на то самое глубоководное погружение. Стоит мне нырнуть в нее, как в море, я вокруг себя ничего не вижу и не слышу. Я любуюсь ее вниманием, ее телом, как теми красивыми рыбками. Общаясь с ней, я чувствую себя частью ее, и мне абсолютно ничего не надо, но в какой-то момент воздух заканчивается и чтобы жить, нужен глоток свежего воздуха.

Мне нужно увидеть небо.

Сразу, как только Марина скрывается за поворотом, а я ступаю на порог автобуса, в мое сознание врываются звуки окружающего мира точь-в-точь, как в тот день, когда я слишком глубоко занырнул. Мои барабанные перепонки с трудом выдерживают этот напор, мне приходится даже глотнуть слюну, чтобы продуть клапаны и, вот, черт, побери, я снова слышу внутри себя: «Допельдон!» Вот, блин, что же это за слово? Что оно означает? Может быть, глоток свободы или свежего воздуха?

Автобус качнулся и тронулся. Сразу, как только закрылись двери, в салоне стало нестерпимо жарко. Не спасали даже открытые нараспашку окна. Прохлада врывалась в салон только во время движения. Но двигались мы не постоянно, а короткими и неравномерными рывками. Создавалось впечатление, что водитель автобуса задался целью взболтать наши желудки и превратить их содержимое в коктейль.

На самом деле сегодня суббота. Самый многолюдный день авиасалона. И все дороги к авиасалону забиты машинами. И это в черте города, куда в дни МАКСа вообще-то разрешен проезд только жителям города и машинам со спецпропусками. Что же тогда творится за пределами города?

По салону носятся рассказы о взятых штурмом электричках и брошенных аж за сто километров от города на обочине машинах. Вижу, как какой-то даме становится плохо. Ей тут же уступают место. Возле нее начинает суетиться мужчина, у которого на голову надета смешная картонная бейсболка с логотипами МАКСа. Он, балансируя на полусогнутых ногах, пытается достать из заплечной сумки какие-то таблетки. Пот течет по его лицу. Одна капля, скользнув с кончика носа, падает на лицо дамы. Теперь капля ползет по ее лицу, смывая слой тонального крема. Она не замечает этого, продолжает обмахивать себя программой полетов авиасалона, которую кто-то сунул ей в руку. На громадной груди женщины прилеплен смешной головастик с пропеллером, который колышется в такт ее движениям.

Ей предлагают выйти, глотнуть свежего воздуха с запахом соснового бора. Мы как раз медленным черепашьим шагом проезжаем через него, но она упорно держится за спинку сидения и говорит, что все нормально и сейчас все пройдет.

Наконец, автобус проезжает центральные ворота. Я еле-еле успеваю осмотреть окрестности, естественно, никакой палатки поблизости не вижу. Решаю, что бедолага из новостного блока уже там. На летном поле. Что называется, сбылась мечта идиота!

За воротами взгляд в очередной раз цепляется за угрожающие формы птеродактиля, штурмовика «Ил-102», последнего и единственного из славного рода ильюшинских боевых машин. Его как раз накануне салона выкатили из ангара на белый свет и поставили у входа в институт на потеху публики, рядом с такими же раритетными рептилиями, как Як-38, Миг-23 и Су-19.

Не успеваю подумать об их незавидной, увы, участи, так как наш автобус набирает крейсерскую скорость и в салон, наконец, врывается свежий воздух. Женщина широко открывает рот и ловит воздух точь-в-точь, как я ловил жизнь в тот день, выскользнув из объятия моря. Допельдон! Я ловил жизнь или глоток воздуха? Блин! А ведь «море» и «Марина» почти однокоренные…

Наконец, легкие дамы наполняются кислородом, и она на глазах оживает. Щеки ее розовеют. Женщина достает платок, вытирает с лица каплю пота и неожиданно обнаруживает в своих руках программу полетов. Удивленно смотрит на нее, потом смотрит вокруг. Никто не проявляет к ней уже никакого интереса. Все во все глаза смотрят по сторонам. Ведь мы только что выехали на самое большое в Европе летное поле, которое все, в буквальном смысле все от горизонта до горизонта, заставлено летательными аппаратами. И над всем этим полем огромное, бескрайнее небо. Прямо надо головой медленно плывет дирижабль, а чуть впереди порхают воздушные шары, на ветру колышутся воздушные змеи и флаги всех стран мира. Красота. Мир железных птиц!

Автобус, скрипнув тормозами и присев на передние колеса, останавливается, пропуская перед собой двухвинтовой грузовой самолет фирмы «Ан». Он, натужно гудя двигателями, как какой-то розовый слон, величественно проплывает мимо наших окон. Ему нет до нас никакого дела. Ему скоро туда. В небо к своим собратьям. А вот автобус реально наклоняется на один бок, потому что все, кто есть в салоне, прилипают к окнам с той стороны, через которые видно удаляющегося красавца «Антонова».

Наконец нас довозят до проходных авиасалона, и наши пути, мои и остальных пассажиров автобуса, снова расходятся. Им прямо, в бесконечные реки-очереди, а мне направо, через автостоянку, ко второй проходной. С удовольствием отмечаю, что сегодня не только я такой умный. И впереди меня и за мной тянется тоненький людской ручеек, такая муравьиная дорожка.

Пока иду, есть время снова поразмышлять на тему, а что же такого хотят увидеть все эти люди, согласно проданным билетам, более миллиона человек, на летном поле? Почему-то всегда на этом отрезке пути очень хорошо думается об этом. Зачем они всеми правдами и не правдами стремятся попасть туда? Почему они готовы терпеть унизительные обыски, многокилометровые очереди, жару и пыль, платить бешеные деньги за билеты, за то, чтобы попасть на летное поле, которое заставлено кусками холодного металла?

В прошлый раз я попытался определить их как какая-то каста, даже хотел подарить этой касте свое новое слово, но потом отказался от этой идее, потому что до меня только сейчас дошло, что, скорее всего, эти люди не каста, а особый человеческий вид или, если хотите, раса, которым есть более точное название, чем мое новое слово.

Все они не «гомо сапиес», а «гомо флайенс», а если быть совсем точным, то «гомо сапиес флайенс», то есть «человеки разумные и летающие». Самый верный признак отличить этот подвид от обычного человека, спросить у него: «А сколько времени ты сможет смотреть в небо?» Только у «гомо сапиес флайенса» глаза устроены таким образом, что он может бесконечно смотреть на небо, наблюдая за полетом облаков, птиц или крылатых машин.

Этот признак самый важный. Потому что есть «гомо сапиес флайенсы», которые могут смотреть на небо часами, причем стоя, высоко задрав голову и прикрыв глаза от солнечного света ладонью. А есть «гомо сапиес флайенсы», которые лишены таких мощных шейных мышц, но потребность смотреть в небо у них не меньшая. Если не большая. Таких сразу можно отличить по коврику под мышкой или в рюкзаке, а еще по бомжеватому и отрешенному виду. Они смотрят на небо, лежа на травке. Вот эти «гомо сапиес флайенсы» могут наблюдать за небом даже не часами, а сутками напролет. Говорят, что именно один из них и был первым конструктором летательного аппарата, а тот, кто в него сел был из тех, кто смотрит на небо стоя.

Интересно, а к какому виду я отнес бы себя? Смотреть в небо, я, конечно, умею и с недавнего времени даже начал любить, но…

Мои глаза неожиданно вместо бескрайнего неба встречают препятствие в виде спины впереди идущего человека. На рубашке с короткими рукавами здоровенное потное пятно. Чего стоим, кого ждем? Оказалось, что муравьиный ручеек как-то так незаметно превратился в очередь. Не такую гигантскую, как на первой проходной, но все же весьма ощутимую. Минут двадцать простоять придется. Звоню Гарику, сообщаю, что попал в пробку. Он говорит, что ничего страшного. У него процесс уже начался. То есть баннер он уже развернул и собирается даже в скором времени телепартировать его на центральную аллею, где, как известно, и народу побольше, и улов покрупнее. Ничего не имею против. Деньги еще никому не мешали. Договариваемся, что при помощи добровольных помощников, он сам перебазируется туда, а я, как только, проскочу пробку, приду и сменю его.

Отключаюсь, снова возвращаюсь к размышлениям, кто я есть на самом деле. Очень хочется причислить себя к этим «гомо сапиес флайенсам», но вот что-то баллов не добираю. Ни до «сапиенс», ни до «флайенсов». «Гомо» еще куда ни шло, с большой натяжкой. Все-таки хожу не на четвереньках. А остальное? Очередь движется медленно, поэтому я успеваю до ее окончания домыслить до конца.

Если судить по поговорке «если ты такой умный, то чего такой бедный», то явно не «Сапиенс». А если судить по, двум высшим образованиям, то может быть. Ладно. Уговорил себя. Я – «сапиенс». Теперь самое сложное «флайенс». Вспоминаю, что всю свое детство я любил смотреть себе под ноги и шагать так, чтобы не наступить на трещинки в асфальте. Явно не «флайенс». А зачем тогда я замутил этот проект с созданием «музея истории покорения неба» и вот уже второй год его, не смотря ни на какие трудности и лишения, реализовываю?

Приходится убедить себя, перешагивая через манию величия, что есть еще третий подвид «гомо сапиенс флайенсов». Они тоже любят, ну, может, не любят, а испытывают потребность смотреть на небо, но не глазами, а внутренним зрением. Они общаются с небом на другом уровне. У меня на макушке растет здоровенная родинка, и я всегда иногда в шутку, а иногда всерьез, называю ее своей антенкой для связи с космосом.

И вот, пожалуй, благодаря ей, я, наверное, и могу себя причислить к этой не самой многочисленной когорте «флайенсов». С большой натяжкой, конечно, как и ко всему остальному. О господи, слышал бы кто сейчас мои рассуждения! Мгновенно определили бы в дурдом. Та-да-да-да! Звучит в моей голове «допельдон» голосом медной трубы!

И под этот трубный глас я без задержек прохожу через металлоискатель. Он даже не пикнул.

Фемина флайенсы

Но все же, какое хорошее слово завелось в моей голове! Стимулирует мыслительный процесс, не дает расслабиться и информирует меня об его окончании. Успешном, между прочим! Нет, это надо! Только что, практически мимоходом, я открыл, что нашу землю населяет совершенно новые существа. Уже не люди, но еще не птицы. Ангелы? А что? «Гомо сапиес флайенс» – это по-латыни, а по-русски – ангелы.

Ну это я, пожалуй, слишком махнул. Аж в затылке зачесалось. Хотя… надо подумать об этом на досуге. И тут я снова слышу в своей башке слово «допельдон» и мгновенно понимаю, чем отличается «гомо сапиес флайенс» от «ангелов».

Потому что один из тех самых ангелов, только что, прямо на моих глазах, аккуратненько так придерживая голубую пилоточку, чтобы ее не сдул ветер, и коротенькую юбочку такого же небесного цвета, взошел по приставной лестнице на крыло боевого истребителя Су-27, стоящего на стоянке прямо возле второй проходной, и послал мне воздушный поцелуй.

Открыв от удивления рот, я остановился. К счастью, я был не одинок в своем порыве, иначе бы создался затор. Оказалось, что воздушный поцелуй на свой адрес приняла еще добрая сотня мужчин в радиусе ста метров вокруг меня. Хотя если подумать, что тут такого необычного! Красивая русская девушка посылает воздушный поцелуй всем мужчинам, стоя на крыле самого мощного в мире боевого истребителя.

Да, такое можно каждый…! Н-да. Пожалуй, нет, такое не каждый день увидишь. Это действительно красиво.

Попозировав для камер, девушка прошлась по крылу самолета, как по подиуму, а потом под дружные аплодисменты зрителей, также грациозно спустилась на землю. Уступая место другому ангелу.

Другой ангел бы одет в обтягивающие стройные ноги черные джинсы и белую майку с непонятным логотипом. Этот ангел решил использовать крыло истребителя как танцпол. И это тоже было красиво!

В тот момент не менее десятка теле– и видеокамер зафиксировали его отрыв от поверхности металла.

Так вот, оказывается, в чем дело-то. Ангелы – это «гомо флайенсы» – «люди летающие». Без всякого разумного объяснения. Они летают низко-низко, касаясь земли только формально. И больше всего среди них «фемина флайенс», то есть «женщин летающих». И летают они, как правило, на тонких-тонких каблуках. Поддерживают их в этом полете восторженные мужские взгляды. Не важно кто? «Гомо», «гомо сапиенсы» или «гомо сапиес флайенсы». Главное, чтобы они были! Эти восторженные взгляды. Чем больше их, тем быстрее обыкновенная девушка может превратиться в «фемина флайенс» и оторваться от земли. Иногда на пять, иногда на десять, а бывает и на пятнадцать сантиметров. Тут все от высоты каблука зависит.

Не успел подумать об этом – и сам будто на миллиметр от земли оторвался. Вот что значит, подвести под свои действия хорошую теоретическую основу. Ведь что получается! Помогая «фемина флайенсам» отрываться от земли, мы тем самым помогаем нашей планете с нужной ей скоростью вращаться вокруг своей оси, совершать круговорот в природе.

И ни одна, ни одна женщина, я имею в виду обычная женщина, пусть даже и очень любимая, не может воспрепятствовать нашему благородному делу. Тут же я вспоминаю последнюю причину нашего скандала с моей принцессой. Эх, какую она мне истерику закатила в тот раз на перекрестке, когда я минут пять не мог перейти дорогу, потому что постоянно крутил головой, провожая взглядами студенток, проходящих мимо.

«Почему ты на них смотришь? Когда ты идешь рядом со мной, ты должен смотреть только на меня. И только на меня!»

Эх, как бы я ей тогда ответил, если бы знал об «фемина флайенсах». А так пришлось согласиться, что «да» – кобель! Но это ведь не так!!!

Ведь сегодня, на автобусной остановке, я не удержался и поддержал ее летящую походку своим взглядом, и таксисты, которые курили, примостившись на капотах своих машин, тоже поддержали этот полет взглядом. И кажется даже свистом. И Марина не пошла, а полетела!

А что было бы, если бы мы все отвернулись? Страшно подумать. Земля бы точно остановилась, ну, или, как минимум, затормозила бы свой бег. Реки потекли бы вспять, и времена года поменялись бы местами. Ужас!

Рассуждая таким образом и находясь в постоянном напряжении, приходилось поддерживать всех пролетающих мимо «фемина флайенс», а их сегодня на летном поле было невероятно много, я, наконец-то, добрался до центральной аллеи авиасалона и неожиданно для себя обнаружил, что в самом центре разгула уличной торговли в рамках международного авиасалона мы не присутствуем.

И что особенно интересно, все мои попытки дозвониться до Игоря оказались безрезультатными в силу постоянной занятости его телефона.

Допельдон, промелькнувший в этот момент в моей голове, явно имеет уже не такие радужные оттенки. «Какого хрена! Сейчас самое время рубить капусту! А они там…» Хотя кто они? Чего я завожусь? Надо сначала разобраться, что случилось, а потом уж можно и поругаться…

Ошибка президента