Остров Веры

Сургон посмотрел на часы и засобирался, он опаздывал. Видя это, Алекс направился из комнаты.

– А чем планируешь заняться сегодня ты? – окликнул его Сургон.

Алекс пожал плечами.

– Помогу по хозяйству Таисии… Ты не против?

– Конечно, нет. Ей как девушке тяжело управляться одной, а мне всё время некогда.

– Наверное, ещё погуляю по лесу.

Сургон оторвался от сборов.

– Далеко от лаборатории не отходи, – сказал он. – В лесу можно заблудиться, или наткнуться на зверей.

– Здесь есть звери?

– Ты находишься не в городском парке, а в лесу. Конечно, здесь есть звери. А кроме того, поблизости объявились одичавшие собаки.

– Я не боюсь собак, – сказал Алекс.

– И напрасно. – «Текущее» лицо Сургона выражало крайнюю озабоченность. – Это не домашние животные. Это выводки бездомных собак, которые когда-то сбились в стаи и ушли в лес. Щенки, родившиеся в лесу, выросли и стали опасней диких зверей.

Сургон продолжил было собираться, но потом вновь остановился.

– Говорят, они нападают даже на людей и кого-то уже загрызли. Если так – эти собаки стали людоедами, и встреча с ними не сулит ничего хорошего.

– Я не собираюсь отходить далеко от лаборатории, – заверил Алекс.

– Жду от тебя письма родственникам, – напомнил Сургон. – Через полчаса мне нужно выйти из дома.

ГЛАВА 10

Письмо Алекс написал Вильяму. Написал на бумаге, потому что Сургон не предложил для набора текста своего ноутбука и, видимо, сделал это намеренно. В письме Алекс сообщил, что с ним всё в порядке, адаптация в России проходит успешно, а связь с семьёй он будет пока поддерживать посредством электронной почты, отправляемой через третьи руки, поскольку в районе, куда ему пришлось забраться, нет сотовой связи. Также Алекс просил брата передать привет отцу и узнать у него даты рождения маминых родителей, Бориса и Веры Холвишев, – сведения, содержащиеся в семейных документах.

Сургон, которому Алекс передал письмо и попросил сразу прочитать – всё равно тот прочёл бы его, перенося на компьютер, – кажется, остался удовлетворён.

Проводив Сургона, Алекс отправился на кухню. Там гремела кастрюлями Таисия. Алекс отдавал себе отчёт, что идёт на кухню с удовольствием, и ему было вдвойне приятней, что, сознавая это, он не встречает в душе внутренних препятствий. Ему хотелось видеть Таисию и говорить с ней, как, если бы он шёл повидаться с кем-нибудь из дорогих его сердцу людей, например, с родственниками, или со своим приятелем Дэвисом. От вчерашнего беспокойства, когда Алекса только привели к заброшенной лаборатории, мало приспособленной для жизни и находящейся в безлюдном лесу, не осталось и следа.

Таисия встретила Алекса радушно. Усадив его на стул, она сновала по кухне во фланелевом домашнем костюме и кухонном фартуке, расшитом узорами, что-то нарезая, переливая, помешивая и в то же время не оставляя гостя без внимания. Разговаривая с Таисией, Алекс смотрел, как ловко она всё делала, и невольно сравнивал её со своей недавней подругой Рэйчел, которая, если была дома, отрывалась от дивана лишь затем, чтобы отрезать кусок доставленной пиццы. Нет, Рэйчел не всегда ленилась – когда хотела, она могла быть весьма энергичной. Но хотела она этого не слишком часто, а дом считала прежде всего местом отдыха. Она была не лучше и не хуже предыдущих подружек Алекса, хотя, пожалуй что, лучше, иначе, почему бы он находился с ней целых полтора года? А может, ему нужна была не именно Рэйчел, а кто-то, кого он даже в единственном числе мог назвать собственной семьёй. Не сказать, чтобы Алекс так уж стремился к созданию семьи, но, пожалуй, подспудно встречающихся на пути девушек мысленно примерял к этой оставленной для них нише: «моя семья». Да и что в том было плохого? По крайней мере, он не намеревался, как Вильям, который заводил девчонок в каждом городе, заявлять им и себе, что женится, лишь разменяв пятый десяток.

Алекс вызвался помочь Таисии в кухонных делах.

– Что ты всё, Таисия да Таисия, – сказала она, – зови меня Тая.

– O’key, Тая, – согласился Алекс, пробуя её имя на кончике языка, – я желаю помочь тебе.

– Ты умеешь готовить?

– Нет.

– А что ты умеешь делать?

– Ничего. Но я научусь! – засмеялся он, заражаясь её весёлым ничуть не обидным смехом. – О, вспомнил: дома я варю себе пасту, делаю тосты и жарю яичницу. А ещё разогреваю продукты быстрого приготовления.

– Тогда есть куда совершенствоваться, – сказал Тая. – Для начала вот тебе ведро, принеси из колодца воду.

Подхватив пальцем белое эмалированное ведро, Алекс направился к колодцу во дворе. Колодец представлял собой закрытую старой деревянной крышей вертикальную шахту с видимой в глубине водой. Между крышей и шахтой имелось устройство для подъёма воды: снабжённый длинной изогнутой ручкой цилиндр, на который была намотана цепь с ведром на конце. Пока Алекс раздумывал, как устройством воспользоваться, рядом оказалась Тая.

– Показываю, а ты запоминай, – сказал она.

Взяв закреплённое на цепи ведро, Тая опустила его вниз и стала поднимать обратно, крутя изогнутую ручку цилиндра. Алекс кинулся помогать. Оказалось, несмотря на приспособление, поднятие полного ведра требовало немалых физических усилий, и он отметил, что Тая делала это, конечно, не с лёгкостью, но без видимого перенапряжения. Вытащив воду, они стали переливать её в принесённое ведро, и совместная их сутолока, как показалось Алексу, была приятна не только ему одному.

На кухне, взгромоздив ведро на плиту, Алекс попросил новой работы. Ему поручили чистить картошку. Изрезав на очистки едва не половину изначального материала, он получил от наставницы выговор и взял на себя добровольное обязательство, как только будет позволено, принести из города целый мешок картофеля.

– Пока всё, – закончив с кухонными делами, сказала Тая. – Закрывайся теперь в своей комнате и не показывайся оттуда. И можешь перенести мне нагретое ведро в банно-прачечное помещение.

Алекс с готовностью выполнил указание. А после отправился не к себе, а на прогулку, предупредив о том Таю и дав обещание вернуться через час к обеду.

В лесу Алекс смог наконец отдаться охватывающим его чувствам. Он, как мальчишка, испытывал беспричинную радость, которая переполняла его существо. Ему хотелось скакать и бегать, смеяться и петь. Деревья вдруг показались ему очень нарядными, окрашенными в яркие цвета: иглы сосен – не просто в зелёный, а в изумрудный, стволы берёз – не в белый, а в белоснежный, трепетавшие на ветру листья – в лимонно-жёлтый и огненно-красный. Исчезло тусклое, исчезло серое, всё виделось Алексу праздничным, необычным. И такой ли уж беспричинной была его радость? Конечно же, Алекс знал причину. Он старался урезонивать себя, охлаждать, но образ Таи то и дело возникал перед его взором, и ничего нельзя было с этим поделать.

Ощущая лёгкость в теле, Алекс зашагал в гору. Он не страшился лесных прогулок и не был в них новичком: окрестности Сиэтла покрывали густые леса, где он неоднократно совершал походы как в одиночку, так и с ребятами из хоккейной команды. А древние Ильменские горы казались Алексу прямо-таки холмами по сравнению с его родными горами – Олимпийскими и Каскадными, покрытыми снегами в самые жаркие месяцы года. Сейчас, сориентировавшись по солнцу, он стал двигаться наверх по камням и мягкому мху, обходя ямы и заросли кустарника. Несколько раз Алексу чудилось, будто поблизости под чьей-то ногой хрустнула ветка, один раз он даже остановился и принялся оглядываться по сторонам, но лес, только-только сбрасывающий листву, был ещё достаточно густым, и рассмотреть что-либо сквозь заросли не удавалось.

Вскоре Алекс достиг пика горы. Оттуда открывался чудный вид на долину. Город Миасс, насколько хватало глаз, тянулся вправо и влево между двумя линиями хребтов, а рядом с ним бежала, сверкая в солнечных лучах, река – такая же небольшая, спокойная и тихая, как всё вокруг. С горы хорошо было видно, как по городу с улицы на улицу, с вершины на низину переползали тёмные пятна – тени от плывущих по небу облаков. Некоторые из пятен были маленькими, размером в один-два дома, и быстро убегали дальше, другие же накрывали собой целые кварталы, надолго лишая их солнца. Тем из горожан, кто находился в сумраке, день мог казаться непогожим и унылым, а тем, кто на свету, всего-то, может быть, на соседней улице – ясным и радостным. Ничто так не указывало на относительность нашего восприятия жизни и её переменчивость, как эти движущиеся по городу тени, и они же подтверждали догадку о том, что земная жизнь – лишь проекция жизни небесной.

Налюбовавшись видами долины, Алекс оглядел и горы, с одной из которых вздымалась к небу каркасная телевизионная «вышка». Задумав когда-нибудь добраться дотуда, он решил пока совершить пробежку до соседней с собой вершины, рассудив, что пребывание в другой стране не повод отказываться от ежедневных привычек. «Командирские» часы на руке сообщали, что пробежка задержит, скорее всего, время обеда, но после еды носиться по горам Алексу не хотелось, а вечером, как заметил он вчера, темнеть начинает рано.

Переступающими шажками, держа тело боком, чтобы не упасть при спуске, Алекс двинулся в выбранном направлении. Вновь показалось, что параллельно его движению за деревьями захрустели ветки, но Алекс не стал поворачивать головы, чтобы не оступиться на скользящей под ногами земле. Хруст сопровождал его ещё некоторое время, а затем стих, и Алекс, выбежав на ровную поверхность, перемещался по лесу легко и быстро, слыша только топот собственных ног, шелест листвы и редкие вскрики птиц.

Вдруг, оказавшись на прогретой осенней лужайке, он различил посторонние звуки, раздавшиеся одновременно с нескольких сторон. Алекс поднял глаза и застыл на месте. По ходу его движения, а также слева и справа, угрожающе рыча, с земли поднимались собаки. Они были разных пород, окраса и величины, числом двадцать или двадцать пять особей, целая стая, включая нескольких крупных овчарок-волкодавов, перемешанных бог знает с какой кровью. Одного взгляда на этих собак хватало понять, как далеки они от привычных спутников человека – помощников, сторожей и забавных домашних любимцев, равно как далеки и от уличных попрошаек, ведущих бродячий образ жизни. Здесь поднимались с земли совсем другие животные: вскормленные дикой природой, свирепые и жестокие. Они не признавали посторонних авторитетов, они привыкли утверждать право на существование с помощью зубов, когтей и основной своей силы – единства, когда жизнь единицы ничто по сравнению с интересом стаи.

Рычание потревоженных собак переросло в злобный хрип. Глядя на направленные к себе оскаленные пасти, Алекс попятился. Собаки двинулись на него. Алекс видел, как напряглись их тела, а глаза сделались беспощадны. С внезапной отчётливостью он понял, что на спасение жизни у него есть только секунда, спустя которую стая начнёт атаку. Стремительно развернувшись, он бросился бежать. И больше почувствовал, чем услышал, как возбудившиеся близкой добычей звери рванули следом.

Алекс нёсся по лесу, не разбирая дороги и не чувствуя под собой ног. Лицо и руки ему царапали иглы, в тело вцеплялись корявые ветки, несколько раз он оступился и едва не упал – и даже не успел испугаться этому, движимый отчаянным желанием спастись, послушный требованию бьющейся в висках мысли: «Бежать! Бежать!» Но с каждым шагом становилось яснее, что расстояние, отделяющее его от преследователей, неумолимо сокращается.

Шум погони раздавался уже за самой спиной. Краем глаза Алекс видел, что несколько собак обходят его с правого бока, очевидно, хорошо зная местность и готовясь использовать её особенность. Наперекор им Алекс кинулся в другую сторону, через кусты напролом. Это оказалось роковой ошибкой. Миновав кусты, он выскочил в открытый лес с гладкими стволами высоких сосен и понял, что, заходя справа, собаки и гнали добычу сюда. Здесь не было кустарника, мешавшего стае одновременно наброситься с разных сторон; здесь не было сучьев, по которым убегавший – а собаки, безусловно, понимали, кто от них бежит – сможет залезть на недосягаемую высоту.

Выполнив задуманное, стая рванула в завершающий гон, выстраиваясь вокруг жертвы и с каждым шагом смыкая кольцо. Алекс слышал возбуждённый визг уже не только за спиной, но и со всех сторон, и вновь отчётливо понял, что вот сейчас, в следующую секунду будет сбит с ног, а затем растерзан. Приготовившись к нападению, он на бегу вжал голову в плечи.

И вдруг погоня прекратилась. В один миг, по команде, раздавшейся издалека, из окружающих сосновый лес гор. Властный лай, отрывистый и низкий послышался оттуда. Он прозвучал всего три-четыре раза, и в пылу погони Алекс, конечно, его бы не различил, если бы человеческие органы чувств в нём на какое-то время не обострились до уровня звериных. Они донесли до него неведомый лай и шуршание лап остановившейся и повернувшей назад стаи. Они сообщили Алексу, что опасность миновала и можно дать отдых измождённому погоней телу.

Тем не менее он ещё долго бежал по лесу, прежде чем перешёл на шаг и решился оглянуться. Собак не было. Тяжело дыша, Алекс опёрся о сосну, а затем опустился на землю. Пережитое отозвалось в нём неприятной мелкой дрожью. По мере того, как дрожь проходила, на тело накатывала гигантская усталость. Алекс просидел на земле до тех пор, пока не почувствовал, что замёрз. Пора было подниматься и искать обратную дорогу.

ГЛАВА 11

Встав, Алекс посмотрел на небо. Солнце, по которому он, уходя от лаборатории, предполагал ориентироваться в лесу, оказалось плотно затянуто осенними тучами, да оно бы сейчас и не помогло, поскольку неизвестно было, в какую сторону двигалась погоня. Чтобы определить своё местоположение следовало в такой ситуации взобраться на ближайшую вершину и оглядеть окрестности. Принявшись искать подходящую гору, Алекс обнаружил вскоре, что не может найти ни одной: вокруг стеной стояла чаща, а горы, если и находились где-то поблизости, были скрыты от него кронами высоких деревьев. Тогда Алекс напряг слух в попытке разобрать, с какой стороны доносится шум города. Увы, отовсюду слышались только однообразно-унылые звуки леса.

Оставалось выбрать направление наугад и двигаться в соответствие с ним в надежде куда-нибудь выйти. Алекс двинулся туда, где, как ему показалось, начиналась возвышенность. Он прошёл несколько миль, предполагаемая возвышенность сменилась спуском, а затем сырой низменностью, в которой стали промокать ноги. Алекс повернул назад. Он шёл час и второй и всё так же не мог найти хотя бы пригорка, откуда можно было бы увидеть больше, чем виделось сейчас. По-прежнему со всех сторон поднимался лишь лес – скрипящий, стонущий, шуршащий и тянущий длинные подвижные пальцы к забредшему в его дебри путнику.