Римский период, или Охота на вампира

– Что случилось, Элен?

Отвернувшись к замерзшему окну, она молчала. Действительно глупо! Просто слюнтяйство кисейной барышни! Ее освободили от поденщины на Пятницкой, в Главной редакции иновещания, перевели – с повышением зарплаты! – в высшую категорию переводчиц, а она… Но с другой стороны, что за операцию этот Винсент обсуждал с Ивановым? Почему ее сделали его ассистенткой, не объяснив толком, что ей придется делать?

– Элен, мы работаем или нет? – строго сказал Винсент.

Она вновь подвинула папку к себе. «Хорошо, если тебе так нравится копаться в этом дерьме, что ты ради этого прилетел к нам из Италии, то сейчас я тебе переведу!»

Ее голос разом потерял все краски, словно высох, и она стала переводить со скоростью и безразличием автомата:

– «Своих жертв он находил на вокзалах, на улицах, в электричках, аэропортах. Когда знакомился с будущей жертвой, обычно предлагал различные подарки. Когда ребенок или женщина отказывались от знакомства, он не настаивал. При этом его всегда удивляло, с какой легкостью они соглашались идти с ним, их притягивало к нему как магнитом. Встречаясь с жертвой, надеялся, что ему удастся совершить с ней нормальный половой акт. Каким образом это произойдет, не планировал, однако, зная себя, допускал, что в процессе полового акта может пойти и на убийство, и потому уводил их в отдаленные места. Убив очередную жертву, он при виде ее крови ощущал сухость во рту, озноб, весь дрожал, набрасывался на нее, кусал губы и язык мертвой жертвы. У женщин откусывал и проглатывал соски, ножом вырезал матку. А у мальчиков – мошонку и яички. Матку и яички кусал зубами, грыз. Это доставляло ему эротическое удовольствие – они такие красные и упругие. Тому же ощущению способствовали просмотренные ранее фильмы о партизанах. Убивая свои жертвы, имитировал виденное в этих фильмах. В ряде случаев во время убийств наступало семяизвержение и возникало желание доставить сперму туда, куда она предназначалась. Хотелось, чтобы все выглядело как при нормальном половом акте. Затем совершал с жертвами половые акты в извращенной форме, а когда не было эрекции, возбуждал свой половой член кровью жертвы, и происходило семяизвержение…»

Перехватив воздух, Елена коротко глянула на Винсента. Но он снова сидел с закрытыми глазами – бесстрастно и откинувшись головой к спинке дивана. Только захватил подмерзающими коленями подол дубленки. «То-то же! – мстительно подумала она. – Это тебе не Италия! У нас нужно под брюками кальсоны носить, а не форсить в феврале своим импортным загаром! Но хрен я тебе скажу, где купить кальсоны, пока сам не попросишь…»

– «После каждого подобного эпизода ощущал резкое улучшение настроения, чувство физической и психической разрядки, усталость, слабость. Порой не сразу приходил в себя. Некоторое время бесцельно блуждал по лесу. Затем, в течение одной-двух недель после этого, чувствовал себя бодрым и жизнерадостным. Однако впоследствии, из-за незначительных конфликтов и неприятностей на работе или при плохой погоде, самочувствие ухудшалось, нарастала тревога, раздражительность, ощущал себя униженным и ненужным человеком. Находясь в командировках, вне дома, чувствовал себя одиноким и потерянным. Когда видел бродяг или женщин в коротких юбках, усиливалось чувство тревоги, возникало половое возбуждение. Пытался удовлетворить это возбуждение тем, что писал множество жалоб, так как именно эта деятельность иногда помогала ему отвлечься от переживаний…»

Елена остановилась, в упор посмотрела на Винсента:

– Переводить следующий акт?

– Конечно… – ответил он, не открывая глаз.

Блин! Он что, кайф ловит на этих текстах? Может, он извращенец, как большинство психиатров?

– «Акт № 1771. Со слов испытуемого Н. известно, что отец его иногда выпивал, но не злоупотреблял спиртными напитками, а мать злоупотребляла алкоголем даже в период беременности. По словам испытуемого, он стыдился ее всю жизнь, слышал, что она умерла от пьянки. А отец – добрый, внимательный, справедливый. Несколько раз избивал его шнуром от электрокофейника. Испытуемый долго не разговаривал, стал говорить ближе к четырем годам. Страдал энурезом. До какого возраста, не помнит. Рос хилым, болезненным. Перенес ряд детских инфекций, простудных заболеваний. В школу его не хотели брать, так как был слабым. Учился плохо. Был тугодум. По характеру формировался замкнутым, необщительным. Приятелей не было. Лучше чувствовал себя среди девочек. Нравилось играть с ними. Мальчишки унижали его, дразнили, называли Марусей, часто избивали. В свободное время ему нравилось помогать по дому, убирать, готовить. Примерно со второго класса у него появилось желание мастурбировать. Затем стал совершать половые акты с животными, в частности с собаками, коровами, курами и индюками. Согласно его показаниям, дома было две коровы, одна из них, бурая, ему нравилась больше. Обычно он подставлял табуретку и совершал с коровой половые акты. Его это очень возбуждало…»

«Боже мой, какая мразь!» – подумала Елена, но тут же ей непроизвольно представилась эта картина: щупленький маленький восьмилетний мальчик, подставив табуретку, тычет своей пиписькой в зад огромной бурой корове. Это было настолько смешно, что Елена чуть не рассмеялась вслух, снова невольно посмотрела на Винсента и обнаружила, что у того под щеточкой усов тоже пляшет на губах улыбка. Гм… Ладно, продолжим…

Голос Елены вновь обрел краски и интонации.

– «Мать сообщила отцу, что он совершает половые акты с курами, после чего отец его выпорол. Кроме того, родители обращались к врачам. После этого он стал реже совершать половые акты с животными. Играл с куклами, отрывал им руки, ноги, имитировал половые акты с ними. Играл с ними по нескольку часов в день. Всегда нравилось играть в войну, использовал при этом солдатиков, пробки от бутылок. Расстреливал нарисованных им человечков. Когда уходил в игру, отвлекался от того, что с людьми у него не ладилось. Жил своей жизнью. Когда исполнилось 11 лет, у него умерла мать. Смерть матери не переживал, старался ее не вспоминать. Было стыдно за ее пьянство. Потом отец сошелся с другой женщиной. В возрасте 11–12 лет испытуемый увлекся оружием, все лето проводил в катакомбах и на лиманах, где находил патроны, мины и гранаты, оставшиеся после Второй мировой войны. Нравилось разгуливать по улицам, поднимая автомат вверх. Чувствовал свою силу, превосходство. Часто бросал гранаты и мины в костер, наблюдал за взрывами. Увлекался чтением исторической литературы, читал книги про Чингисхана, Отечественную войну, интересовался описанием боев. С 13-летнего возраста стал увлекаться анатомией животных, изучал строение их внутренних, а также детородных органов. Наблюдал поведение собак и кошек в период гона. В 13 лет стал заниматься онанизмом, но после того, как услышал, что от онанизма вырастают волосы на ладонях, прекратил…»

«А что, это правда?» – захотелось спросить Елене у Винсента, но она не решилась и продолжала:

– «Затем появился интерес к медицинской литературе. Изучал строение женских внутренних органов – матки, яичников. При этом испытывал сексуальное возбуждение, сопровождавшееся мастурбацией. В этом же возрасте надевал женские колготки, нравилась их гладкая поверхность. В период обучения в техническом училище показал себя способным учеником, некоторое время был комсоргом группы. В армии к служебным обязанностям относился халатно. Первый половой акт совершил в 17 лет с девушкой на три года старше, по ее инициативе. В 20 лет женился по любви. В половом отношении, по его словам, жена его не удовлетворяла, он просто притворялся, что ему хорошо, а сам ничего не испытывал. После женитьбы стал ревнивым. По поводу жертв сообщил, что в декабре 1971 года обратил на улице внимание на женщину, которая ему понравилась. Он куда-то ее позвал. Когда женщина побежала, его захлестнула злость, в голове что-то вспыхнуло. Появилась внезапная ярость и одна только мысль: догнать. Догнал, начал наносить удары ножом, затащил ее во двор пустого старого дома, предназначенного на снос.

Чем больше она сопротивлялась, тем больше ему это нравилось, возбуждение возникало еще сильнее. Действия производил машинально, не понимая себя. У потерпевшей начались судороги, она хрипела. Он получал неописуемое удовольствие от этого. После того как он ее задушил, он взял шарф потерпевшей и один конец обмотал вокруг ее шеи, а другой привязал к металлической стойке дворового турника так, что голова оказалась приподнятой над землей. Затем он стал ее раздевать. Сначала снял с нее сапоги, потом трусы и стал смотреть на половые органы. Ему хотелось совершить половой акт, но у него не получилось. Он озверел, в ярости он уже не мог остановиться, начал разрезать ей живот, но вид крови еще больше разозлил. Только после отрезания груди нашло просветление, состояние стало возбужденное, радостное. Сколько времени оно продолжалось, не знает.

(При исследовании трупа потерпевшей на ней было обнаружено 33 колото-резаных повреждения на шее, на передней грудной стенке и в области половых органов. Следствие доказало, что повреждения на шее сделаны зубами убийцы. Все повреждения были причинены прижизненно через очень небольшой промежуток времени.)

Затем, по показаниям испытуемого, настроение у него упало, он пошел домой, ему захотелось есть.

С тех пор совершил 19 умышленных убийств, 12 лиц мужского пола и 7 женского. Жертв-женщин выслеживал в лесных массивах, убивал, насиловал мертвых. С мужчинами знакомился в парке. Вторую жертву он задушил руками, сорвал одежду и начал насиловать в задний проход. Закончил половой акт или нет, не помнит. Для получения удовольствия нанес ей несколько ударов ногой по телу, в голову. Затем сделал надрезы ножом на теле, стал отсасывать кровь. Возбудившись, посадил потерпевшую около дерева и отрезал ей голову. При виде хлынувшей крови испытал новое сильное возбуждение, стал пить эту кровь и почувствовал оргазм. Нож и лицо вытер листьями с дерева. После совершенного поехал на работу…»

Елена ощутила приступ подступающей тошноты, но превозмогла себя. Почему-то стало интересно, как при чтении «ужастиков» на втором курсе Иняза, когда преподаватели советовали им читать не Петрарку или Умберто Дэ и даже не Тольятти или Берлингуэра, а – без всякого словаря – самые простенькие итальянские детективы и «ужастики», чтобы фабулой втягиваться в чтение и словарь обиходного итальянского языка.

– «Следующую жертву он повалил в лесопарке, задушил платком, оттащил на десять метров вправо от тропы, раздел до половины, разрезал ей рейтузы и сарафан, кусал за грудь, высасывал кровь из шеи. Было при этом семяизвержение или нет, не помнит. Какая она была по счету, не помнит. Затем увел в лес подростка, схватил за горло, задушил руками, после чего полностью обнажил, иссек ножом, отсосал кровь и изнасиловал, приставив к дереву так, чтобы зияло заднепроходное отверстие. Свой половой член не возбуждал, так как при первых глотках крови он возбудился сам. Было или нет семяизвержение, не помнит. Впоследствии душил все жертвы, раздевал их, пил кровь и насиловал мертвых. Что мужчин, что женщин…»

Брр…

– «Была жертва, которая уцелела. Встретил ее на дороге, стал рассказывать, что проживает с женой и двумя дочерьми, его жена в настоящее время в отъезде, пригласил к себе домой. По дороге они обнимались, целовались, останавливались. Он обнимал ее, левой рукой трогал грудь и гладил тело, а правой стал душить. Когда она вырвалась и побежала, догнал ее, сбил с ног, стал бить головой о землю. Потом снял с нее колготки, обмотал их вокруг шеи и затянул петлю, после чего стал рвать одежду, кусал за грудь, шею, лицо. Затем оттащил в сторону от дороги, в ярости наносил удары ножом вдоль и поперек. Но тут услышал шум мотоцикла и убежал.

Пытаясь объяснить свои поступки, испытуемый утверждает, что проститутки распространяют венерические болезни, поэтому их надо уничтожать.

При переходе на общие или на эмоционально значимые темы испытуемый просит разрешения походить по кабинету, покурить и, курсируя по кабинету взад-вперед, рассказывает, как он изменился в последнее время, стал чувствительным, сентиментальным, может заплакать при просмотре фильма, чтении книги и начал бояться кладбищ, похоронных процессий. Но связывает эти изменения не с совершенными убийствами, а с тяжелыми переживаниями последних лет, когда он похоронил деда и тестя. Фактом углубления садистских действий была, по его мнению, кровь, возбуждающая его необычным образом, с признаками гедонизма, органической приятности. После насыщения кровью и сопутствующего этому семяизвержения ярость у него сходила быстро, то есть поглощение крови сначала возбуждало, а затем имело успокаивающий эффект…»

«Ну, это-то наконец то, что тебе нужно?» – подумала Елена и с некоторой неприязнью посмотрела на Винсента. Хотя она была в сапогах и двух парах колготок, ноги у нее тоже подмерзли, и хотелось в туалет.

Он открыл глаза:

– Вы устали, Элен?

– Нет, ничего…

– Я думаю, вам нужен перерыв. Вы курите?

– Нет.

– Все равно, a fare pi-pi, можете выйти пи-пи… – Винсент встал и принялся энергично тереть руки и разминать плечи. – Брр, русский мороз! – улыбнулся он. – Идите, идите. Я надеюсь, туалет тут еще не замерз.

Черт возьми, откуда он знает, что ей нужно пописать?

Елена вышла и вернулась через минуту, внутренне смущаясь перед этим итальянцем за вид и состояние туалета в институте. Всегда, когда она сопровождала по Москве иностранные делегации или зарубежных гостей, она с гордостью показывала им Красную площадь, Большой театр, плавательный бассейн «Москва» на «Кропоткинской», станции Московского метрополитена и другие достопримечательности. Но каждый раз, когда эти иностранцы устремлялись в общественные или даже служебные туалеты, ее охватывала паника и стыд за то, что они там увидят. Туалет Института психиатрии имени Сербского не был, к сожалению, исключением из правил…

Вернувшись в кабинет, она застала Винсента у окна – он дышал на оконную изморозь стекла, расширяя в ней маленький, величиной с пятак, глазок, сквозь который можно было увидеть все тот же корпус психдиспансера с зарешеченными окнами.

– Переводить дальше? – спросила она.

Винсент повернулся к ней:

– Конечно.

11

– …Знаю Я про его страдания, и снизошел Я избавить его от руки Египтян и вывести его из той земли в землю хорошую и обширную, в землю, текущую молоком и медом, на место Хананеев, Хиттеев и Емореев, Феризеев, Хиввеев и Иевусеев…

Когда наконец подошла моя очередь и я открыл дверь в комнату «Сохнута», меня ждало новое потрясение. «Этот, такой симпатичный, в свитерочке» оказался Гариком К., другом и учителем моей еще докиношной юности. Конечно, мы не бросились друг к другу в объятия, как это было только что в коридоре с Инной. Но посреди венской зимы палящее апшеронское солнце вдруг вспыхнуло перед нами обоими, и мы оба увидели себя, двадцатилетних, в тесных шлакобетонных комнатках редакции «Социалистического Сумгаита», где вчетвером – он, я, Рафаил Шик и Олег Зейналов – должны были ежедневно писать всю газету, все ее четыре страницы – по полосе на брата. «Старик, дай первую фразу! Любую!», «А давайте на спор: кто больше воткнет слово «Петя» на свою полосу!» – эти и подобные этим забавы подстегивали нашу работу, превращали ее в игру. Впрочем, не для Гарика. Хотя Гарик был ненамного старше меня – ну, на год или на полтора, – но он всегда был взрослее, напористее и жестче: и пером, и словом, и с девушками. А я учился у него всему этому, но, как плохой ученик, усвоил, я думаю, только первое…

Ну а потом жизнь развела нас – я уехал в Москву, во ВГИК, а Гарик женился, остался в Баку, в редакции газеты «Бакинский рабочий». И вот семнадцать лет спустя – Вена, «Сохнут», он по ту сторону стола, а я по эту. Он – израильтянин, сотрудник радиостанции «Голос Израиля», а я – «прямик», «нешира», «отсохшая ветка».

– Старик! – восклицает он своим высоким напористым голосом. – Я понимаю – сестра, я понимаю – другие! Но почемуты эмигрировал? Неужели ты не знаешь, что здесь ты уже никогда не будешь ни режиссером, ни даже журналистом?!

– Гарик, ты когда уехал?

– Пять лет назад. А что?

– Как быстро ты все забыл! Неужели и я забуду?

– Что ты имеешь в виду?