Римский период, или Охота на вампира

– Мне кажется, я увез оттуда не журналиста и не режиссера. Мне кажется, я увез оттуда в себе последние остатки человека, не проданные советской власти. А кем я тут стану, посмотрим. Скажи, в Израиле есть кинематограф?

– Нет.

– Значит, мне там нечего делать.

– Почему? Ты можешь родить сынов, они будут воевать за Израиль.

– Спасибо, это я могу сделать и в Голливуде.

– Ты думаешь, тебя там ждут?

– Гарик, а в «Соцсумгаите» нас ждали? А в «Бакрабочем» нас ждали?

Он посмотрел на меня горестным взглядом отца, пытавшегося удержать сына от похода в бордель, и выписал мне открепление от Израиля. Я встал.

– Сядь! – сказал он. – Расскажи о сестре. Почему она едет в Израиль?

Я рассказал, стараясь быть как можно короче – там, за тонкой фанерной дверью, гудела в коридоре еврейская толпа, потели в очереди люди и плакал чей-то ребенок, может быть, даже Иннин.

– Ты можешь не беспокоиться о сестре, у нас они будут в порядке.

– Но вчера арабы обстреляли ваше посольство.

– Она же не в посольстве, она за городом, в Эбенсдорфе. Не бойся, там такая охрана! – Он снял телефонную трубку, набрал какой-то номер и вдруг заговорил на иврите.

Я, пораженный, смотрел на него во все глаза – черт возьми, неужели и я буду вот так же свободно говорить по-английски, пусть даже через пять лет? И неужели я сейчас буду говорить с сестрой? Впрочем, Гарик всегда был напористее меня…

Похоже, однако, ему отвечали не так, как он хотел, и он повысил голос, но я не мог, конечно, понять ни слова и в его быстром гортанном иврите ловил только частое, чуть ли не в каждом предложении, «слиха».

Наконец он положил трубку и сказал мне:

– Они в синагоге, сегодня там праздник…

– Гарик, что такое «слиха»?

– «Слиха» – это извинение.

Я взял со стола бумажку-открепление от Израиля и стал подниматься.

– Подожди, покурим… – Он протянул мне сигареты. – Ты хочешь кофе?

Да, ему явно не хотелось отпускать меня – что-то, какая-то юношеская нить еще связывала нас, и оба мы понимали в эту минуту, что стоит мне выйти из его кабинета, как она порвется – теперь уже навсегда.

Я неуверенно замялся и кивнул на дверь, за которой уже клокотала толпа «прямиков»:

– Там люди…

И вдруг Гарик взорвался:

– Люди?! Это не люди! Ты можешь их не жалеть! Эти свиньи едут в Штаты за жирной похлебкой, так пусть они стоят и ждут! Я их всех приму и всех отпущу, но это только начало их мучений, пусть привыкают! Они знают, на что идут!

В его голосе зазвенело ожесточение максималиста, знакомое мне в нем еще по Сумгаиту, но, кажется, теперь это было уже не только его ожесточение, но и ожесточение всего Израиля по отношению к нам – «прямикам». Вместо того чтобы выйти замуж за небогатого, но молодого, трудолюбивого и гордого парня по имени Израиль, мы, как последние шлюхи, катим к богатым американцам, канадцам и австралийцам…

– Гарик, но, может быть, они просто ничего не знают об Израиле? Мы же напичканы советской пропагандой и только здесь начинаем получать первые граммы информации…

– Они не знают? – возмущенно перебил он. – Старик, они знают больше, чем мы с тобой! Они получают письма из Израиля, Канады и Штатов и знают, где можно урвать кусок пожирней!

Я пожал плечами:

– Люди хотят жить, это еще не преступление.

– Да? А ты знаешь, что мне сказал один? Вот здесь, в этой комнате, на твоем месте – знаешь, что он мне сказал? Он сказал мне прямо в лицо: «Иди ты на х… со своим Израилем! Ты хочешь подыхать за Израиль – иди, воюй и подыхай! А я не хочу!» Вот так и сказал! Еврей еврею! А ты хочешь, чтобы я их жалел! Почему я должен их жалеть, если мои дети в Израиле, а эти везут своих детей мимо?!

Я смотрел в его горячие темные глаза. «Если мои дети в Израиле, то почему эти везут своих детей мимо?» – что-то, как двойное дно, было в этой фразе такое, что зацепило меня и подняло со стула ужасной тревогой за сестру и Асю.

– Слиха, Гарик, – сказал я. – Пока! Шолом!

12

– «Акт № 1782. Испытуемый Коловкин Андрей Романович обвиняется в том, что в период с 1967 по 1977 год на территории Московской области совершил ряд умышленных убийств мальчиков, сопровождавшихся насильственными актами, развратными действиями, вампиризмом и мужеложством.

Экспертиза установила:

В юношеском возрасте мать испытуемого перенесла психоз. Но по характеру она спокойная, замкнутая, необщительная, тяжело сходится с людьми, предпочитает занятия чтением, рукоделием. Отец – общительный, коммуникабельный. Начиная с пяти лет у испытуемого появилась вредная привычка, выражавшаяся в мастурбации. Перед засыпанием сына мать замечала, что он прячет ручку в трусах. Объясняла ему, что это делать нельзя, так как он может заболеть, просила положить руки поверх одеяла. С 11 лет стал заниматься онанизмом до двух раз в день. Родители ругали его, даже зашивали карманы. В 12 лет появились первые эякуляции, сопровождавшиеся оргазмом. В 1966 году успешно сдал экзамены и поступил в Тимирязевскую академию на факультет зооинженерии, отделение коневодства. Во время учебы был избит подростками. После этого избиения у него ясно сформировалось желание убить какого-нибудь мальчика или подростка, хотелось увидеть его мучения и физически ощутить состояние его агонии.

После окончания академии работал на конезаводе и стал приглашать мальчиков понаблюдать за лошадьми, за их половыми актами. С одним мальчиком они пошли собирать грибы. Когда тот нагнулся, он резким движением схватил ребенка за шею, начал давить на горло большими пальцами обеих рук. При этом он упал вместе с мальчиком, но продолжал сжимать шею мальчика. Вскоре руки ослабли, и испытуемый понял, что так у него ничего не получится, мальчик сопротивляется. Он слез с мальчика, взял нож и вновь попытался подойти к нему, однако тот продолжал сопротивляться, кричать. Потом вырвался и убежал. А у Коловкина голова гудела от возбуждения. И первое сознательно запланированное нападение на подростков он совершил, уже с самого начала угрожая жертве ножом, – взял испуганного подростка за руку, повел в лес. Затем остановился, завязал мальчику руки поясом, вынул из сумки кепку, надвинул ему на глаза и повел дальше в лес. Через некоторое время заставил его лечь лицом вниз на землю. Что случилось потом, не помнит. Почувствовал сексуальное удовлетворение, убивать подростка испытуемый не стал, было страшно в первый раз это делать. Первое убийство совершено в 1973 году. Тогда он в поисках мальчика тщательно осматривал поселок и футбольное поле, где играли ребята. Подошел к мальчику, который стоял в стороне с велосипедом, попросил спички, затем схватил за грудь и приказал идти вместе с велосипедом в глубь леса. Сопротивления подросток не оказывал, так как был сильно напуган. Семяизвержение от орального акта не наступило, тогда он потребовал, чтобы мальчик снял трусы и брюки, лег на живот. Затем связал мальчику руки за спиной, с обнаженным половым членом лег на него, накинул на шею веревку, завязал простым узлом сзади и затянул. После этого перерезал мальчику горло, сделал несколько надрезов на мошонке…»

Елена с горестным хрипом выдохнула воздух, она уже по-настоящему устала от этих ужасов. Однако Винсент не реагировал, и ей пришлось продолжать. Но теперь она переводила как бы по поверхности, стараясь не вникать в текст:

– «Следующего мальчика он нашел в лесу, тот убежал на некоторое расстояние от пионерского лагеря. Коловкин неожиданно подошел к мальчику сзади, схватил его за одежду и, угрожая ножом, завел подальше от лагеря в лес. По дороге связал ему руки веревкой за спиной, на глаза надел свою кепку. Перед тем как надеть на него петлю, сказал, чтобы подросток разделся для совершения орального полового акта. Мальчик не понимал, что испытуемый собирается с ним сделать, пока тот не надел на него петлю и не снял кепку с глаз. Когда мальчик понял, то закричать не успел, так как Коловкин уже перебросил веревку через ветку дерева, потянул за конец, повесил мальчика и зафиксировал труп на дереве. Сначала он вырезал у мальчика половой член с мошонкой одним фрагментом, затем нанес несколько ударов ножом в область спины и груди, разрезал грудь и живот до лобка. Все эти действия вызвали у него эмоциональный подъем, хотелось находиться рядом с телом, производить различные манипуляции, что-то вырезать. После достижения экстаза снял тело мальчика из петли, отрезал ему голову. Решил голову взять с собой. Такое же желание возникло у него в отношении половых органов. Сложил их в полиэтиленовый пакет, сунул в сумку, а голову понес прямо в руке. Но потом одумался, голову оставил в лесу, забросил на просеке. Вернувшись домой, достал пакет с вырезанными половыми органами, положил в стеклянную литровую банку и пересыпал обыкновенной поваренной солью. Чувства, обуревавшие его в тот момент, тяжело передать словами. Законсервировав половой член и мошонку с яичками, он их хранил три дня, постоянно созерцая… После изменения цвета органов сжег их в печи.

Следующей жертвой был мальчик, которого он уговорил поехать помочь ему убрать картошку и обещал заплатить за это 10 рублей. Они углубились по узкоколейке в лес, где испытуемый предложил мальчику осмотреть тайник – землянку, где находились старинные уздечки и оружие. Под предлогом, чтобы мальчик не узнал дорогу к его «тайнику», завязал ему глаза черным платком, а руки брезентовым ремнем. Долго водил по лесу, потом задушил веревкой… Следующим был мальчик, которого он уговорил пойти к нему в гости, посмотреть на его магнитофон, послушать музыку…

Испытуемый в своих показаниях подчеркивает, что старался выбирать ребят куривших, склонных к бродяжничеству, совершению преступления. С такими легче вступить в контакт, их исчезновение не сразу можно заметить. Если он предлагал им совершить кражу, а они соглашались, то сразу попадали в число его жертв. Таким образом он внутренне оправдывал свои действия – этих «плохих» было не так жалко убивать, как хороших благовоспитанных мальчиков.

Когда он купил машину, он подобрал на дороге мальчика 10 лет. Сказал, что ему нужно прокачать тормоза. Привез к себе домой, загнал машину в гараж, закрыл ворота на щеколду и потребовал, чтобы подросток разделся догола и взял в рот его половой член. При этом ножом не угрожал, так как мальчик и так был напуган и не кричал. Тот выполнил его требования. Когда мальчик сосал его половой член, у него было семяизвержение. Затем он вывел свою жертву из машины, накинул на шею петлю, повесил его на скобе, вбитой в стену гаража. Сняв тело со скобы, засунул его в мешок, положил в багажник и поехал в лесничество, чтобы закопать труп. Но когда вынимал из мешка, у него опять возникло половое возбуждение. Чтобы его удовлетворить, ножом расчленил труп. Сначала отрезал голову, затем руки в плечевых суставах, ноги в тазобедренных суставах. Потом вскрыл грудную и брюшную полости, вынул внутренние органы. Во время этих манипуляций с трупом, особенно при выемке внутренних органов, половой член Коловкина стал напряженным, но семяизвержения не произошло. После расчленения сбросил все части тела в выкопанную яму, забросал землей, замаскировал дерном. Затем отъехал и сжег одежду мальчика вместе с мешком.

За следующей жертвой приехал на соседнюю станцию. Сидя на платформе, смотрел, кто голосует в поисках транспорта. Так увидел очередную жертву. Мальчик был среднего роста и телосложения, ноги были полные, волосы светлые. Увидев, что мальчик купил цветы и, выйдя на дорогу, стал голосовать, Коловкин сошел с платформы, завел машину, подъехал к нему и согласился подвезти при условии, что мальчик поможет ему отремонтировать машину в гараже. Тот согласился. Из разговора с мальчиком понял, что тот приехал из другой области. Когда приехали в гараж, пригрозил жертве ножом и потребовал спуститься в подвал. Спустился следом за ним и закрыл за собой крышку. Угрожая ножом, заставил мальчика снять одежду, совершил орально-генитальный половой акт. В обоих случаях было сильное семяизвержение, но успокоения не наступило. После совершения акта мужеложства под предлогом того, что ему необходимо уйти, связал ребенку руки веревкой, затем накинул ему веревку с петлей на шею, а другой конец пропустил через лестницу и потянул вниз, повесив таким образом мальчика. После убийства вынул его из петли, привязал за ноги веревку и в таком положении повесил головой вниз. Затем с помощью ножа отрезал ему голову, спустил кровь в ванну, расчленил руки в плечевых, а ноги в тазобедренных и коленных суставах и с помощью туристского топорика разрубил кости таза…»

Елена почувствовала, что больше не может, что у нее горит лицо и сейчас она ринется из кабинета в туалет рвать. Но какая-то сила, которую она ощутила даже физически, прижала ее к стулу, успокоила рвоту и заставила читать и переводить дальше:

– «Черепом этого мальчика он пугал следующих подростков. Ехал по дороге, заметил двух ребят, голосовавших на обочине. Ребята попросили подвезти их. Он привез их к себе, заставил раздеться. Они не оказывали сопротивления. Он заставил младшего взять половой член в рот, затем в положении стоя совершил с ним акт мужеложства. Следом то же самое проделал со вторым подростком. Потом связал им поочередно руки за спиной, никто из них не кричал и даже не пытался это сделать. Был орально-генитальный акт, сопровождавшийся семяизвержением. После этого задушил первого мальчика, снял из петли и той же веревкой задушил второго. Затем сделал надрезы кожи в области плечевых костей, кожу снял единым лоскутом, изнутри посыпал солью, которую специально принес для этой цели с конюшни. С головы убитого снял скальп, отрезал голову, отчленил руки-ноги, вскрыл брюшную и грудную полости, отрезал половой член. Симпатия к трупу захлестнула его, и он пожалел, что мало его помучил, убил его так быстро…»

Новый приступ тошноты, и новый накат какой-то успокаивающей силы извне…

– «Воображение подхлестывало Коловкина искать все новые жертвы. Чтобы получить психологическое удовлетворение, решил со следующей жертвой воспользоваться паяльной лампой. Проволокой связав очередному мальчику руки за спиной, он повесил мальчика на дыбу, связал ему ноги и паяльной лампой опалил мальчику лицо и волосы на лобке. Когда подросток начал кричать, закрыл ему рот рукой… Мальчик стал просить не убивать его, обещая выполнить любое желание. Убил он этого мальчика путем удушения, перекинув веревку через ступеньку лестницы и предварительно заставив мальчика встать на табурет, который потом выбил из-под него ударом ноги. После агонии ребенка подвесил его тело за ноги вниз головой, отрезал голову и спустил кровь. На легких сделал надрезы, так как интересно было их посмотреть. Затем снял скальп с головы, выколол глаза, отрезал уши, нос, рассек тазовые кости пополам, так как все это очень возбуждало…»

Елена ощутила, что сейчас изнуренно упадет со стула, но какая-то сторонняя сила вновь поддержала ее и словно принудила переводить дальше, не поднимая головы и не глядя на Винсента: