Чужое лицо

– Иначе я не прощу себе этого всю жизнь.

– Мы поедем. Но я хочу… я хочу, чтобы ты разрешил мне оставить ребенка.

– Что-о?

– Наверно, у нас будет сын – я видела его сегодня во сне. Пожалуйста, не пей больше.

Он смотрел ей в глаза и не знал, что сказать. Всего два месяца назад он ненавидел эту страну за то, что она соблазнила его издали и переломила его жизнь сразу из молодости в старость, из силы в слабость, из кипучей деятельности в немощь, и за это он хотел предать ее, вышвырнуть из своей жизни и при первой же возможности дать КГБ знать о цели своего приезда. И он уже начал платить за это предательство – расстался с дочерью, изменил себе лицо, похоронил себя самого на кладбище в Нью-Джерси. Потому что он хотел жить – жить, а не прозябать. Но эта женщина, так похожая на его маму в молодости, все перевернула к чертям собачьим.

Конечно, ни о каком предательстве не может быть речи и ни о каком сотрудничестве с КГБ – теперь у него есть что защищать в Америке от советских танков. У него тут взрослая дочь, любимая женщина и… черт побери, у него тут будет сын! Это уже целая семья, это уже своя Америка в Америке! За это можно и повоевать с Советами, чтоб они все-таки не пели «Шумел камыш» в нашем Белом доме! А там будет видно – авось с помощью CIA он еще вернется сюда из России и снова будет с Вирджинией на этом пляже.

– Ты знаешь… – сказал он. – Я люблю тебя. Я тебя очень люблю. И хочу – ужасно!

Она улыбнулась:

– Я – тоже.

26

ДНЕВНИК СОБЫТИЙ, СВЯЗАННЫХ С СЕВШЕЙ НА МЕЛЬ СОВЕТСКОЙ ПОДВОДНОЙ ЛОДКОЙ

Стокгольм, 6 ноября (Рейтер) – настоящие записи являются хронологией главных событий, происшедших с того момента, когда советская подводная лодка с бортовым номером «У-137» села на мель в запретной военной зоне шведских территориальных вод.

27 октября – советская патрульная подводная лодка быстроходного класса врезается в отмель среди островов, расположенных вблизи балтийской военно-морской базы в Карлскруне на южном побережье Швеции.

28 октября – шведское рыболовное судно замечает подводную лодку, которая уже в течение 12 часов оставалась не обнаруженной шведскими вооруженными силами. Советский посол дважды вызывается в министерство иностранных дел для выражения протеста по поводу «вопиющего нарушения шведских территориальных вод». Советские военно-морские силы направляются в район аварии.

29 октября – шведская оборона отвергает утверждение советского посла, что судно сбилось с курса в густом тумане и вошло в запретную зону из-за навигационной ошибки. Правительство Швеции назначает официальное расследование и отдает распоряжение допросить командира подводной лодки Петра Гущина.

30 октября – Гущин отказывается покинуть судно и заявляет о том, что будет отвечать на вопросы только в присутствии советских дипломатов. Двум советским дипломатам, посланным в Карлскрун, отказано в посещении запретной зоны.

31 октября – в связи с ухудшением погоды подводная лодка начинает крениться набок. Гущин ждет дополнительных распоряжений своего командования и продолжает отказываться покинуть судно.

2 ноября – после получения разрешения из Москвы Гущин поднимается на палубу шведского торпедного катера, где подвергается допросу экспертами военно-морских сил. Погода ухудшается, и экипаж советской лодки посылает сигнал бедствия. Два шведских буксира стаскивают лодку с камней и при сильном штормовом ветре отбуксовывают ее в Сейфе-Бес.

4 ноября – Москва впервые сообщает о том, что подводная лодка «У-137» села на мель по вине неисправного навигационного оборудования. Министерство обороны Швеции раскрывает секрет испытаний новой противолодочной торпеды, которые проводились советскими Вооруженными Силами вблизи того места, где «У-137» села на мель.

5 ноября – премьер-министр Торбьерн выступает с заявлением, что, по всей вероятности, советская лодка имела на борту одну или более единиц ядерного оружия.

6 ноября – подводная лодка «У-137» отбуксирована шведскими буксирами в нейтральные воды.

Часть вторая

Русский камикадзе

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

СРОЧНО

Москва, ЦЕНТР

Второму

ШИФРОГРАММА

В связи с Вашим приказом № СС939/7 выяснить имена пациентов доктора Роберта Вильямса из города Потомак, штат Мэриленд, доношу:

Нашему агенту, под видом конкурирующего с доктором Вильямсом зубного врача, удалось нанять (за триста долларов) двух уголовников кубинского происхождения, которые проникли в закрытый по случаю отъезда в свадебное путешествие офис доктора Вильямса и изъяли его картотеку. Картотека была переснята и возвращена на место без всяких следов похищения. Изучение картотеки показало, что среди клиентуры доктора Роберта Вильямса значатся сенаторы С. Маквейн, Д. Дженинсон, конгрессмены М. Волтер, Д. Парксон, сотрудники Госдепартамента различных рангов. Доступ к каждому из них представляет собой огромную ценность для нашей разведки.

Убедительно прошу принять все возможные меры к вербовке доктора Вильямса. Значение этой операции трудно переоценить.

Подпись:

ЧЕТВЕРТЫЙ

Принято шифровальным отделом КГБ

из Вашингтона 4 ноября 1981 года

в 13 часов 05 минут

РЕЗОЛЮЦИЯ:

Начальнику туристического отдела полковнику Орлову:

Вербовку доктора Вильямса возьмите под личный контроль. Об исполнении доложить мне лично.

Ю. Андропов

5 ноября 1981 года

1

Майор Незначный стоял в вестибюле Московского театрального института и зло посматривал на проходивших мимо него студентов. Вот уж где бардак так бардак! Звонок на лекцию прозвучал двадцать минут назад, а эти бездельники только-только тянутся в институт – лица заспанны, девицы курят, все в джинсах, куртки и пальто бросают, не отряхнув от снега, на вешалку и, оставшись в каких-то диких безрукавках с яркими надписями и рисунками на груди и на спине, расходятся, в обнимку друг с дружкой, по аудиториям. Эта их манера ходить в обнимку – даже парни ходят парами, педики они тут все, что ли? – злила Незначного больше всего.

Десять лет назад Незначный окончил юридический факультет МГУ, то было нелегкое для него время, он ходил на лекции в латаных брюках, жрал в то время одну картошку, да и то не досыта, подрабатывал грузчиком на железнодорожных вокзалах, а летом их всех, студентов Московского государственного университета, отправляли в колхозы вручную окучивать и собирать помидоры, картошку, капусту… Послать бы вот этих стиляг на картошку, чтоб потаскали в дождь по чернозему грязные килограммов по тридцать мешки!

Но хуже всего, что нет этой мерзавки Оли Маховой. Незначный посмотрел на часы. 23 минуты десятого! Весь день пойдет враскосяк, если она не появится. Через шесть часов прилетают Вильямсы. Месяц собирались, сукины молодожены! Он еще в начале октября открыл им визы, вся операция была на стреме, и Незначный, как режиссер перед премьерой, отрепетировал со всеми своими штатными и нештатными сотрудниками все детали операции и ждал, празднично-напряженный, их приезда со дня на день. Он был тогда на таком подъеме, что, если б мог, встречал бы их у трапа самолета с цветами. Но они не ехали. Черт их знает, почему – ведь не позвонишь и не спросишь! В этом беда его работы – ты готовишься, ты ночами не спишь, истачивая свой мозг выдумыванием хитростей, ловушек, капканов, отрабатываешь с помощниками все возможные ситуации, ты отрываешь от дела занятых людей – художников, артистов, врачей, ученых, ты договариваешься с ними, что тогда-то и там-то они примут и окружат русским гостеприимством каких-нибудь там техасских нефтяных магнатов, а эти чертовы магнаты – бац, и не приезжают. И весь спектакль сорван, и вся тяжелая, подчас месячная подготовка – коту под хвост, и ты ходишь злой, как собака, бросаешься дома на жену, как на врага. А начальству плевать, что эти Вильямсы, Смиты или Джойсы решили отложить поездку, – начальству давай план по вербовке новых агентов, иначе ни премиальных, ни прогрессивки, ни новой звездочки на погонах. А потом – вдруг аврал, шифровка из Вашингтона – летят эти Вильямсы. День неудачный, предпраздничный, 6 ноября. Весь КГБ мобилизован на охрану порядка в дни праздника Октябрьской революции, завтра в центре Москвы оперативных работников КГБ будет не меньше, чем милиции, – 6200, треть дивизии имени Дзержинского. И все начальство взвинчено до предела – мало ли какой фортель может выкинуть какой-нибудь еще нераскрытый сумасшедший диссидент или еврей-отказник. Плакат из-за пазухи вытащит или бутылку с керосином, чтоб сжечь себя на глазах у иностранцев. Конечно, это не его, Незначного, забота, это совсем по другим отделам идет подготовка. Всех подозрительных диссидентов, евреев-отказников, пятидесятников и поволжских немцев взяли на эти дни под прямой контроль, но пойди угадай, что за пазухой вон у того длинноволосого очкарика. Может, он завтра с бомбой придет на Красную площадь или с плакатом «Свободу Польше!», и как раз рядом с ним окажутся эти Вильямсы! Черт, где же эта сучка Махова? Хуже всего, что она еще не знает о приезде этих Вильямсов и начале операции. Незначный сам узнал лишь за день до прихода вашингтонской шифровки, когда из «Аэрофлота» прибыли списки пассажиров рейса Брюссель – Москва. И за эти три дня эта девка ни разу не ночевала в своем общежитии и не была в институте. Незначный обзвонил и деканат актерского факультета, и в общежитии оставил ей записку, но – как сгинула! Зная эту Махову уже год, Незначный не сомневался, что она опять днюет и ночует у какого-нибудь очередного хахаля – художника или фотографа. Это худенькое, длинноногое существо с узкими худосочными бедрами, маленькой грудкой, белобрысыми до плеч волосами и большими синими глазами, с детским лицом и невинно-порочными губками, обладало каким-то магической силы сексуальным позывом.

Не было мужика, который мог бы равнодушно отвести глаза от ее фигурки. Словно внутри этого тощего тельца бился какой-то второй пульс сексуальности, а сама Махова была лишь оболочкой этой притягивающей бесовской силы. Даже начальник французского отдела майор Гаспарян при виде этой Олечки прищелкивал языком и предлагал Незначному любой обмен – хоть троих, хоть пятерых своих, работающих с французами проституток взамен этой Маховой. Но Незначный не согласился – это был его «кадр», его личная находка.

Год назад в гостинице «Украина» он своими руками стащил эту Махову с одного тридцатилетнего канадца, нарочно не дал ей одеться и привез в закрытой машине прямо в КГБ. Рыдая, она умоляла его не сообщать в институт. Все, что угодно, – только не сообщать в институт! Еще бы! Приехать откуда-то из сибирской глуши, из Братска, и без блата поступить в лучший в стране театральный институт, где конкурс – 47 человек на место и откуда прямая дорога в кино и на сцены московских театров. И вдруг через две недели после начала занятий в номере интуристовской гостиницы КГБ снимает тебя с заезжего канадца. Выпрут из института в пять минут да еще с такой записью в трудовой книжке – не только в театр, а даже в сельский клуб на работу не примут. Вся жизнь сломана. Поэтому никакого труда не стоило завербовать эту девчушку и сделать ее агентом.

Он мог тогда же, да и в любое время после этого переспать с ней – для нее это пустое дело, и она сама не раз дразнила его намеренно задранной юбкой и заголенными коленками, а то и просто подначивала: «Вы, Фрол Евсеич, какой-то бесчувственный! Неужели у вас жена есть?» Ничего, когда-нибудь он ей покажет, какой он бесчувственный, но пока… Он хорошо знал, что стоит ему переспать с этой Маховой, как вся его власть над ней пошатнется, убудет. У нее и так ветер в голове, сумасбродка, может опоздать на операцию или, наоборот, вцепится в очередного «крестника» так, что того сутками от нее не оторвешь.

Два месяца назад Майкл Ленхарт, президент крупнейшей строительной фирмы из Торонто, трижды откладывал свой отлет из Москвы и каждый раз платил валютой за новый билет, он бы и в четвертый раз заплатил, если бы у этой Оли не начались месячные. Но билеты – пустяк, этот Ленхарт уже платит КГБ куда больше – и не деньгами – за свои московские удовольствия и не жалеет, а мечтает прилететь в Союз снова. Неделю назад пришла его анкета для получения новой визы. Но теперь пусть подождет, пока Махова обслужит Роберта Вильямса. «Где же она, ети ее в душу в мать?! Вышвырну к черту из института!» – матерился про себя Незначный, нервно поднимаясь на второй этаж к аудитории второго актерского курса, чтобы проверить, не проскочила ли каким-нибудь чудом эта Махова мимо него.