Сказка для взрослых

Волки и лисы испуганно отпрыгнули. В другой ситуации медведь поостерегся бы вести себя подобным образом, но в данном случае он был на коне. Вернее сказать, на высоте, так как коня здесь вообще не было. Шакал отметил про себя актерское мастерство повелителя.

«Да, – подумал шакал, – лохматое чудище так вжилось в роль, что, глядишь, скоро может и заиграться. Надо бы нерпу активизировать, пущай ему крови попьет да на землю опустит».

Нерпа имела какое-то отношение к шакалам, но какое и в каком колене, и кто там с кем согрешил – не знал никто, кроме, конечно, верховного шакала, ну и самой нерпы. Команда «фас» для нее была слаще меда, особенно – когда за спиной куча шакалов с их прислужниками. Рвать на части врага, который не может ответить, согласитесь, не так уж и сложно, но в глазах обитателей леса она слыла страстным борцом за права травоядных. Этот имидж ей создали, безусловно, шакалы, а остальное сделали природная наглость, жадность и похотливость. Было дело, что для создания образа страдалицы шакалы придумали посадить ее в яму, куда обычно бросали зверей перед убиением. И ее туда определили, правда, никто не видел, как она там сидела. Но для лесного плебса все выглядело весьма правдоподобно. Пару раз нерпу ставили смотрящей за лесом, но быстро снимали, так как все, что она умела делать – это рушить созданное кем-то. А поскольку разрушать она умудрялась втрое быстрее, чем другие созидали, то и снимать ее приходилось очень быстро, а то бы пенька на пеньке в лесу не осталось.

С к а з о ч н и к: Конечно, то, что нерпа в лесах не водится, мне, как сказочнику, доподлинно известно. Однако лучшего образа, настолько точно характеризующего героиню нашей сказки, к сожалению, так и не нашлось. И потом ? это ведь сказка, а в сказке, как известно, бывает то, чего в обычной жизни произойти ну никак не может.

Еще одним представителем лесного бомонда была Баба Яга – персонаж воистину сказочный. Шакалы отводили ей роль эдакой склочницы и обличительницы. Она даже как-то довела до бешенства медведя, который первым рулил описываемыми лесными угодьями после деления леса на территории между другими представителями вида. Шакалы умело выдавали ее воспаленные фантазии за неординарные умственные способности. Надо сказать, что такая тактика всегда приносила свои плоды.

Шакалы были мастерами в вопросах формирования стадного мнения лесного плебса. Представьте, что некий шакал назвался певцом покруче скворца, ну, или иволги. Всем понятно, что это бред. Но не тут-то было: вороны и сороки на всех углах начинают кричать, что в лесу объявилась новая звезда, равной которой нет не только на описываемой лесной территории, но и во всем лесном мире, и что на соседних землях все от пения данной особи в экстазе. «Да ну, бред какой-то», ? подумали вы, а тут раз! – и конкурс в лесу провели на лучшего исполнителя, и вот нате вам – победил шакал! Правда, в пылу эйфории устроенного лесного шоу никто не заметил, что скворца пчелы перед выступлением закусали, а иволга вообще не пришла – вот и победил бездарный шакалишка, ввиду отсутствия конкурентов. Тем более, что основная масса зверья в пении не шибко-то и разбирается, окромя все тех же скворцов да иволг. А они-то к судейству допущены и не были, вернее ? одна иволга в судейской коллегии была, но ведь кроме нее там еще и два шакала сидело… Вот и победил наш конкурсант в результате «честного» голосования (два против одной).

Баба Яга, получив команду от шакала, с неслыханной прытью бросилась обвинять медвежьих приспешников, не стесняясь в выборе выражений:

– Что, ублюдки четвероногие, попритихли-то? Что глазенки свои бесстыжие поопускали-то? Обделались? А еще хищниками зовутся… Вашей храбрости только на то и хватает, что загрызть попавшего в силки зайца. Трусы! Гони их от себя, лохматый. Лучше уж с лосями да с конями дружбу водить.

Волк, стоящий рядом, резким движением укусил Бабу Ягу за мягкое место. Бабка взвыла от боли и подскочила.

– А сама-то где была, нечисть? – тихо спросил волк.

– А я как только заслышала о сборище ? тут же отправилась на поляну, да пока добралась ? все уже и закончилось, – оправдывалась Баба Яга.

Потихоньку отдалившись на безопасное расстояние от волчьих зубов, Яга продолжила:

– Ладно, Потапыч растерялся, когда на него все навалились… Хотя он и не растерялся вовсе, а просто попятился под натиском. А где же в это время были прирожденные бойцы ? волки? А? Или я чего-то пропустила? Может, это волки всех разогнали?

Медведь, воодушевленный такой поддержкой, схватил одного из волков (самого слабого, нужно отметить!) за шиворот, да как заорет ему прямо в ухо:

– Предали, трусы!

Шерсть оглушенного волчары вздыбилась, глаза выпучились, и в таком состоянии он и был брошен медведем в кусты, откуда выполз спустя десять минут в состоянии неспособности адекватно оценивать ситуацию.

Шакал что-то нашептывал медведю и последний потихоньку стал приходить в себя. В какой-то момент шакал незаметно переместился за спину косолапого и начал диктовать текст обращения к собравшимся:

– Слушай сюда, элита лесная! – обратил на себя внимание громким рыком косолапый. – Не для того ли я стал правителем, чтобы обеспечить себе и присутствующим сытое и безбедное существование в этом лесу? Не моему ли благодаря попечению мы, хищники, правим бал в лесных чащах да решаем судьбы травоядных и всякой прочей мелюзги? – медведь сделал паузу. – В глаза смотреть, презренные!

Зверье не поняло настроения Самого, но, на всякий случай, попятилось. Медведь, руководимый шакалом, скорчив гримасу справедливого и сердобольного повелителя, продолжил:

– Не мы ли избраны самой судьбой быть элитой? Не нам ли даровано право жрать не траву полевую, а плоть звериную? И не мы ли должны всегда стоять спина к спине друг за дружку? Сила, согласие и безоговорочное подчинение – вот то, что позволит всем нам жить и далее, ни в чем не нуждаясь. Но только дайте этим жующим траву попасть в наш круг, и пиши пропало – запрягут хищников в упряжки или посадят на цепь забавы ради. Вы думаете, что зайцы, белки, козлы да свиньи – такие уж безобидные? Посмотрите хотя бы на рога козлов да клыки кабанов.

В этот момент медведь увидел возвращавшегося из незапланированного полета ежика. Колючий шар катился с пригорка, сопя, фыркая и всем видом демонстрируя свои агрессивные намерения. Понимая, что просто так от этого клубка с иголками не отвяжешься, косолапый, не переставая вещать к собравшимся, отломал от березы новую ветку и принялся неспешно очищать ее от листвы, превращая безобидное растение в грозное орудие со звучным названием – дубина. Зверье, не видящее ежика, но созерцающее манипуляции правителя, почуяло недоброе и поспешило отодвинуться от медведя. Между тем еж, ругаясь по-своему, по-ежиному, спешил к медведю. Лесной правитель внимательно наблюдал за подкатывающимся опознанным колючим объектом, и в момент, когда тот приблизился на расстояние взмаха дубины, лохматый ею таки взмахнул… Колючее тельце храброго, но мелкого воина, издав поток нецензурных звукосочетаний, взметнулось над кустами, елками и березами.

– Низко пошел, видать к дождю, – съязвил кто-то из зверей.

Легкий смешок покатился в толпе. Медведь, довольный знатным ударом, победоносно улыбнулся, но, вспомнив об образе, из которого вышел, тут же вернулся обратно:

– В общем, так, повторять более не стану: или слушаем меня и живем припеваючи, или я умываю лапы, и каждый сам по себе.

Первыми заголосили шакалы, получив знак от главного советника медведя:

– Да куда ж мы без тебя, Потап Потапыч? Пропадем в одиночку-то. Ты не серчай, мы исправимся…

Идея, вброшенная старым шакалом в толпу, возымела свое действие – стадный инстинкт сработал, и даже сомневающееся зверье принялось уговаривать косолапого остаться у лесного руля.

Все закончилось как обычно. Шакал, все-таки, был мастером манипуляций. Травоядные, разбежавшиеся по лесу, теперь прятались по кустам в ожидании мести хищников. Хищники же, осознав всю безысходность существования вне клана избранных и испытывая чувство вины за случившееся, почли за честь продолжать лебезить перед медведем. А медведь, получив неожиданно приятный для себя результат, стал терять ощущение реальности, примеряя лавры шакала на свою лохматую голову.

Далее предстояла работа по наведению порядка в лесу, ибо разогнать зверье разогнали, но осадочек-то негативненький из голов травоядных пока никуда не делся…

Шакал прекрасно помнил, как некоторое время назад его коллегой к власти был приведен самый что ни на есть козел – эдакий безликий, бестолковый и бесхребетный персонаж, которому, к тому же, подставили заморскую свинью, а он и рад стараться. В общем, неоднократно опоросившись, свиное рыло тем самым привязало бородатого к себе, что называется, морским узлом. Таким вот нехитрым способом наш козел стал, с позволения сказать, козлить зверей в собственном лесу, находясь под лапой у своей толстой, мерзкой заморской свиньи. Это, кстати, он несколько раз ставил нерпу смотрящей за лесом… Я уже писал, чем сии эксперименты закончились. Так вот, памятуя об опасности возникновения очередной смуты, шакал решил не давать больше шанса коллегам изменить ситуацию в лесном политикуме и навести порядок собственными лапами.

Помирив между собой хищников, далее предстояло провести шоу под громким названием «Суд над провинившимся». Как оказалось, не одна косуля была задрана в тот злополучный день. Не повезло и старому, безобидному, слепому кроту. Ему ломали ребра, топтали лапами, загоняли когти под шкуру – издевались, одним словом. Причем, если задранную косулю наполовину сожрали, то крота просто убили. Смерть его была ни чем иным, как развлечением разгулявшихся хищников, участие в котором принимали собаки, лисы и волки.

Среди этой разношерстной толпы затесался тщедушный шакаленок, который, будучи покрываем старым шакалом, абсолютно потерял ощущение реальности, и время от времени забывал – кто он есть на самом деле. Мало того, что он отгородил кусок леса, обозвав его своими владениями, так еще и издевался над живущими в нем обитателями, вел себя по-хамски, вызывающе и нагло, как последняя волчина. Крот случайно попался ему на глаза, когда эта скотина с сотоварищами навеселе обходила владения с целью поохотиться забавы ради. А так как публика сия в приподнятом настроении вела себя вызывающе громко и намерения ее были видны затравленным травоядным за версту, то кроме крота «охотникам» никто не попался. Вот шакалишка на нем и отыгрался – подначивал компаньонов, пинал бедолагу лапами да перекусывал кости обреченному. Справедливости ради стоит отметить, что шакаленок этот своими выходками достал не только хищников, но и самого царского советника. К тому же, был он хоть и шакалом, но не чистокровным – чего-то там в крови было намешано. Вот и решил старый советник устроить над ним показательный процесс, дабы притупить бдительность не токмо медведеву, но и остального зверья лесного.

Виновного посадили в яму и дали травоядным волю обличать провинившегося. Чего только не услышал в свой адрес шакаленок… На третьи сутки зверье перестало идти к яме и высказываться, ибо, во-первых, забава поднадоела, а во-вторых – жалкий, оплеванный вид загнанного хищника не радовал сердобольных травоядных: их грызли, рвали на части, душили, но стоило вчерашнему тирану оказаться в роли жертвы – как его тут же начинали жалеть. Такие они – травоядные… Старый шакал, зная эту особенность, частенько манипулировал ситуацией. И в данный момент выбрал для судилища самый подходящий формат: дату публичного осуждения шакаленка несколько раз переносили, вернее – зверям объявляли, что суд состоится тогда-то, а когда возмущенный плебс собирался на поляне – ему сообщали о переносе слушания. В конце концов, звери устали бегать туда-сюда, и на поляну прибывали только птицы да змеи.

Заседание, как правило, вел козел – это тоже была задумка шакала, ибо кто из травоядных усомнится относительно справедливости принимаемых решений, когда и жующих траву, и хищников судит представитель травоядной части лесной фауны. Козел, пользуясь привилегиями, данными ему старым шакалом, был, соответственно, и полностью им управляем. Своего мнения у него не было, а стало быть, справедливые решения принимались им, руководствуясь внутренним убеждением на основании всестороннего и объективного изучения дела провинившегося в строгом соответствии с неписанными лесными правилами… предварительно одобренные шакалом. Внутренние убеждения лесного судьи формировались либо указаниями шакала, либо подношениями сторон процесса. Старая бестия позволял козлу самостоятельно судить травоядных. Более того, он даже поощрял некоторый беспредел бородатого, который тот творил за капусту и морковь обвиняемых, однако, когда дело касалось хищников, то тут всегда последним было слово шакала. Со временем козел разленился: выхлопотал себе место проживания невдалеке от центральной поляны, дабы не напрягаться, пищу перестал добывать, так как «благодарные» животные с избытком покрывали его постоянно растущие запросы. Иногда козла даже видели на гульбищах хищников, правда, по большей мере – в роли обслуги или шута. Кроме перечисленного выше, козел был подлой, льстивой, двуличной и лицемерной скотиной. Одним словом – козел.

Шакал лихо управлял этим бесхребетным созданием, ибо животное желание набить брюхо за чужой счет затмевало в козлячьем мозгу все остальные позывы, даже весенние! Старый интриган время от времени устраивал козлу сеансы шоковой терапии, предавая гласности некоторые делишки бородатого. Последний, что называется, обделывался, и во всеуслышание пытался оправдаться: мол, зверье меня любит и потому приносит всякие подарки на всевозможные лесные праздники. Кто шишечку, кто желудь, а кто и капусты целый кочан. И таким вот нехитрым способом добра всяческого скапливались целые закрома. Съесть это все козлиная морда самостоятельно не могла, однако и делиться «честно заработанным» не желала. После двух-трех показательных порок козла либо съедали по-тихому, либо показательно разрывали – в зависимости от ситуации. На место «отправленного в отставку» любителя капусты находили другую морду козлиной наружности, ибо нагло, цинично и беспощадно судить соплеменников в угоду шакалу могли только козлы (во всех смыслах этого слова).

Когда в очередной раз на судилище почти никто не собрался, шакал позволил козлу начать процесс. Собаки притащили обвиняемого; вороны, лисы и волки изображали возмущенный беспределом провинившегося плебс, а несколько травоядных, случайно появившихся на поляне, должны были стать немыми свидетелями «справедливого и непредвзятого» суда. Публика, уставшая ждать начала шоу, стала галдеть, каркать, мычать, рычать, и вот – на поляну неспешно вышел козел. Старый шакал, как всегда, занял место на пригорке, невдалеке от организованного действа, при этом его никто не видел, но зато он четко контролировал ситуацию, созерцая всех и вся.

Защищал обвиняемого тоже шакал. Следует сказать, что защита в суде была извечным шакальим промыслом – напрягу немного, а выгода налицо. Как правило, после завершения процесса оправданный вынужден был работать на защитника всю оставшуюся звериную жизнь.

С к а з о ч н и к: Козлы судят, шакалы защищают…

Выйдя на середину поляны в сопровождении двух сук, козел начал процесс:

– Итак, зверье лесное, – неспешно обратился к присутствующим оратор, – собрались мы здесь, дабы предать справедливому, с позволения сказать, суду, жителя нашего леса, который в угоду собственным прихотям умертвил крота для потехи. Вот.

– Убить его… Разорвать… Утопить… Голодом заморить… – зашумели собравшиеся.

Подсудимый съежился, прижимаясь к стволу сосны, задрожал, и спрятал запуганные глазенки от присутствующих. Это тоже была уловка шакала-советника: он и не собирался наказывать представителя своей стаи, но проучить наглеца считал необходимым. После подобных спектаклей вырвавшийся из лап правосудия субъект до конца дней заглядывал в рот своему спасителю – старому шакалу.

Дав высказаться и выкричаться собравшимся, козел предоставил слово защитнику.

– Имея честь предстать пред очи ваши, зверье лесное, я хотел бы обратить внимание собравшихся на следующие факты, ставшие известными мне вследствие тщательного и скрупулезного изучения материалов дела, опроса свидетелей и некоторых логических выводов, прийти к которым после моего рассказа сможет каждый присутствующий. Мне также хотелось бы выразить свою признательность уважаемому судье, чьи справедливые и объективные решения известны не только в нашей части леса, но и в дальнем залесье.

Козел великодушно кивнул шакалу, демонстрируя тем самым свою благосклонность.

– Итак, – продолжил адвокат, – что же нам известно из данного дела? То, что крот умер…

– Да не умер, а убили его! – зашумели травоядные.

– Не буду спорить с уважаемым собранием, – продолжил слащавым голоском шакал-защитник, – скажу лишь, что убийство убийству – рознь, ибо одно дело, когда жертва подверглась нападению и ее умертвили, а другое – когда нападающий сам стал жертвой, в результате неблагоприятного для него стечения обстоятельств.

Публика застыла, разинув пасти от услышанного. Даже козел, получивший указание от медвежьего советника и ломающий башку над тем, как бы поделикатнее оправдать негодяя, перестал жевать и округлил свои бестолковые глаза. На поляне образовалась пауза и провинившийся, раскрыв зенки, с надеждой посмотрел в сторону адвоката.

– Я продолжу, с вашего позволения, – прервал молчание шакал.