Сказка для взрослых

Время, когда болотце начинало отражать истинную суть смотревшихся в него, знали только шакалы, но от остального зверья это знание скрывали. В лесу даже была такая примета: как только шакалье втихаря начинает прогуливаться в сторону болотца – значит, чудеса уже близко.

Был в лесу еще и такой зверек – не то пес, не то кошка… Такой себе хамелеоныш. Умение в разных ситуациях косить под ту либо иную зверушку помогло ему приблизиться и к медведю, и к шакалам. Он публично ругался с теми, кто уже был приговорен, и был толерантен с теми, кто хоть и раздражал, но был сильнее. И даже Баба Яга с нерпой, скандалистки по природе своей, не особо пружинили хвосты в его сторону.

Следует отметить, что зверюга эта шибко нравилась представителям плебса, а особенно сукам, даже несмотря на его природную тупость – эдакий красавец-кобель, всегда вылизанный, с похожим на улыбку оскалом и стеснительно-преданно смотрящий в глаза. Шакалы его лапами часто претворяли в жизнь собственные выдумки. Вот, например, надо, чтобы зверье голосовало за «то», а не за «это». Хамелеоныш возьмет да и забудет озвучить «это», ввиду чего представители политикума за «то» и проголосуют… Старый советник правителя умышленно не пускал его на волшебное болотце, дабы не расстраивать прислужника, но однажды этот кадр все же втихаря пробрался к водоему – из воды на хамелеоныша смотрела мерзкая зеленая болотная жаба, вся в слизи и бородавках.

– Все пропало, – застонал зверюга, – я обычная жаба. Да что там, я не обычная жаба, я – мерзкая, вонючая, склизкая тварь… Хотя, может, оно и к лучшему… О том, что я красавец – весь лес знает, а шакалы, если узнают, что я – жаба, так и есть меня не захотят…

Хамелеоныш, достаточно скудно наделенный умственными способностями, мнил себя не по годам хитрым зверем, хотя вся его сущность была написана на наглой разноцветной роже большими буквами. Вот и сейчас, увидев в отражении жабу, наш герой решил не распространяться об этом, а продолжать играть роль несведущей зверюги – и не так обидно, и для здоровья полезнее.

На должности главного в лесу волчары служил достаточно молодой шакаленок, ни по повадкам, ни по внешности на волка не похожий даже приблизительно. Я бы сказал больше – он и на кобеля-то особо не был похож. Так, сука… Старый шакал держал его рядом, и, казалось, не замечал описанных отклонений от грозного образа. Более того, он даже помог подопечному получить контроль над воронами и сороками, являвшимися главными лесными сплетницами, влагающими в уши зверью все гадости, шакаленком же и придуманные. Советник, как в случае с хамелеонышем, старался и главного волчару не подпускать к волшебному болотцу. Но должностной статус позволил шакаленку продраться сквозь собачью охрану, и таки взглянуть на свое отражение. Увиденное ничуть не удивило, а, напротив, порадовало его – из болотца на шакаленка смотрела стройная лиса с огромным пушистым хвостом:

– Ой, какое правильное болотце, – проскулило животное. – Выходит, я лисичка. Конечно, я – нежная, хрупкая, стройная лисичка, а не мерзкий, грязный и грубый волчара. Есть все-таки справедливость в лесу. Надо поинтересоваться у советника, нет ли еще какого волшебного озерца, где, окунувшись, можно превратиться в то, что я только что видел… то есть видела…

Главный волчара, тщательно вылизавшись и поточив о камень когти, вприпрыжку направился на рабочее место, к стае мерзких, грязных и грубых волков. Сама мысль о встрече с этими примитивными созданиями вызывала отвращение у хищника нетрадиционной ориентации, но работа, как говорится, есть работа, и потому грозная роль, отведенная ему в этом спектакле, должна быть сыграна убедительно. В противном случае – и лисо-шакаленок это прекрасно понимал – можно лишиться и приработка, и возможности беспрепятственно тусить с подобными себе – так и не определившимися, кто они, собственно, по жизни и по лесным понятиям. Наш же герой был по жизни – шакалом, по статусу – волком, а по мироощущению – сукой…

С к а з о ч н и к: Интересная в этом лесу выходит проза…

Да, чуть не забыл сказать пару слов о лешем – втором, по официальному статусу, персонаже в этом лесу. Будучи уже немолодым шакалом, животное косило под пса с повадками волка, но, играя всю жизнь чужие роли, этот зверь так и не научился ни лаять по-собачьи, ни выть по-волчьи; зато его выступления потешали всех – и травоедов, и плотоядных. Даже сам правитель и его советник нет-нет, да и обсуждали смеха ради очередные филологические перлы коллеги. Особенно зверствовала на дух не переносящая этого «умника» нерпа, как только ни понося своего визави:

– Да он только и может, что возвращать из лесных закромов никем не покладенные шишки да орехи! Ворюга бессовестный! Ему бы только мелких зверюшек обирать да пузо свое греть на солнышке за чужой счет!

С к а з о ч н и к: В лесу было установлено такое правило: сорвал десять шишек – будь добр две из них отдать в лесные закрома, на кормежку нуждающемуся зверью. А вот если сначала сорвал, а потом отнес эти же шишки на соседские лесные угодья, то, все по тому же установленному межлесному закону, две шишки, покладенные сорвавшим в закрома, должны были быть возвращены тому, кто их вынес на соседские территории. А так как шишек на всех не напасешься, да и собирать их большой охоты нет, то и придумало хитрое звериное отродье, как за чужой счет жить припеваючи: приходишь и говоришь, а верните-ка мне покладенные в закрома шишечки, так как я большое их количество переместил на соседние угодья. А если спросят: «А чем докажешь?», так ты им в ответ: «Так вот шакал, отвечающий за сбор шишек, собственными глазенками видел». Безусловно, никто ничего не видел, более того, и в закрома никто ничего не клал, однако, та часть шишек, которыми хитрое отродье делилось с упомянутым шакалом, делала последнего сговорчивым, что и позволяло хитрованам безнаказанно присваивать лесное добро, которое денно и нощно приумножали травоядные.

– Неправда это, брехня, – возражал леший, – при мне шишек в два раза больше было собрано, чем при ней.

– Собрано, то собрано. А сколько назад забрано? А? Чего молчишь? Правда глаза режет? Видите – молчит. А знаете, почему молчит? А потому как сказать нечего. При мне-то бобровая заводь, где дубы валят, была поменяна на целых двадцать четыре мильярда шишек, а при нем – в несколько раз меньше!

Нерпа была ворюгой не хуже супостата, в чью сторону она метала шелуху, но переговорить эту скотину, вжившуюся в образ великого инквизитора, еще никому не удавалось. А потому и верила ей очень немалая часть травоядного плебса. Кстати, старые волки, пережившие не одного правителя и знающие свое дело, считали, что и леший, и нерпа играли в одну игру, но, для пущей убедительности, каждому отводилась своя роль. Режиссировал же данное интереснейшее шоу, ясное дело, старый шакал.

Леший бывал на болотце пару раз. Первый раз – по молодости лет, второй – на закате дней. Увиденное не удивило, однако и не порадовало старого интригана: как не вглядывался он в водную гладь, под каким углом не смотрел, а пялилась на него из воды все та же трусливая шакалья морда, что и много лет назад. Увы – ни псом, ни волком ему стать так и не удалось.

С к а з о ч н и к: Да, такое уж это было болотце… И хоть обычно мы на всю жизнь остаемся теми, кем рождены, однако в нашей сказке все не совсем так, как в обыкновенной жизни. Потому и менялось у зверушек отражение с течением времени – по делам их.

Но были в лесу и несогласные, вернее – чистокровные хищники, еще не успевшие скреститься с шакалами. Так вот, эти самые хищники хотели изменить власть в лесу и навести порядок. По крайней мере – так они говорили. И попыток было сделано немало, и сил потрачено изрядное количество, а результата все не было. То ли ума и хитрости им не хватало, то ли смелости и храбрости, но их воз, как у людей говорится, был и ныне там. Хотя находились среди заговорщиков и умные, и хитрые, и смелые, и храбрые, и во всем этом они не уступали старому шакалу с его отродьем, но чего-то все равно не хватало. Скорее всего, отсутствие принципов, равно как и природная подлость, позволяли советнику манипулировать правителем и выходить триумфатором из любой ситуации. У взбунтовавшегося зверья были принципы, а у старого шакала – нет, вот он и выигрывал.

Главным оружием старого шакала были простые звериные пороки: жадность, алчность, гордыня; потому-то человеческий принцип «разделяй и властвуй» работал в мире зверей ничуть не хуже, чем у людей. Шакал только пользовался всем известными постулатами с присущей ему долей подлости и цинизма. Звери же, имея хоть какие-то принципы, никак не могли противостоять этой скотине, ибо открытая вражда для шакала была слаще меда. Как только кто-то скажет: «Достали эти шакалы!» – тут же все воронье начинало каркать: «Кошмар, антишакализм, притесняют, хотят убить всех шакалов, шакалов объявили вне закона».

С к а з о ч н и к: Термин «антишакализм» был придуман старым шакалом и обозначал дословно нелюбовь к этим самым шакалам, за которую, по неписаным лесным законам, полагалось страшное наказание. При этом всех остальных представителей фауны данный закон не защищал. Ну, например, не было в своде лесных правил таких терминов как «антисвинизм» или «антикенгуризм». А придумал старый советник «антишакализм» исключительно для того, чтобы объединить всех представителей своего вида в одно стадо на свое благо, ибо противопоставление одного зверья другому всегда вызывало нелюбовь неизбранных к избранным. Изначально все звери ничем друг от друга не отличались: те же лапы, уши и хвост, звереныши всех видов играли вместе, а их родители мирно соседствовали друг с другом. Старый шакал не мог в одиночку выполнить свои замыслы. Поэтому-то он сначала придумал, как разделить зверье по видам, сказав, что одни лучше других, а затем – как согнать в одно стадо представителей своего вида, поселив в головах шакалов глубокое убеждение о ненависти к ним всех остальных зверей.

Идея сработала. Поначалу шакалы начали косо смотреть в сторону остального зверья, а затем и зверье стало тихо недолюбливать шакалов. Разделение произошло, и старому шакалу оставалось только властвовать, чем он, собственно, успешно и занимался. Со временем часть шакалов, уверовав в свою исключительность, начала творить беспредел, увеличивающий пропасть между видами, а большинство зверья возненавидело шакалов только за то, что они – шакалы. Причем, объяснить причину такой ненависти звери не могли и не пытались. Ненавидели – и все тут.

Теперь даже отбившуюся от стада овцу (я имею в виду шакала-пацифиста, решившего жить среди других зверей) ждало глубокое разочарование при столкновении с реальностью, так как свое отношение к нему звери строили, глядя на его профиль, а не на дела. Вот так, помыкавшись в поисках правды, наш мечтатель-идеалист превращался в циничного ханжу-рационалиста, понимающего, что жить он может припеваючи только в среде себе подобных. Дальше срабатывал поведенческий инстинкт – старшие учили младших, рассказывая страшные сказки о мытарствах избранных и об их истинных врагах. Подрастающее поколение впитывало полученную информацию размером с муху и выращивало ее до размеров слона. В конце концов, все ненавидели друг друга, но почему – толком никто объяснить не мог.

Звери, безусловно, боялись обвинений в антишакализме, причем – чисто интуитивно, поэтому сетовали на шакалий беспредел исключительно в узком кругу себе подобных. А как только взбунтовавшееся зверье начинало собираться в компании для борьбы с этим самым шакализмом, старый советник тут же всовывал в эту компанию своих представителей, типа нерпы или Бабы Яги. Итог всегда был одним и тем же: переругав заговорщиков между собой, старый шакал получал очередную управляемую группу неопределившихся баранов (бараны в данном случае упомянуты скорее как образ, нежели как вид).

С к а з о ч н и к: Звери просто не понимали, что бороться со старым шакалом можно только его же методами.

ІІІ

Как раз во время описываемых событий образовалась некая группа травоядных и хищников-вегетарианцев, которых весь этот шакалий беспредел уже вконец достал, и решило зверье бороться, чтобы сбросить ненавистную власть медведя и его прихлебаев. Звучало это красиво, выглядело благородно, но было глупо по определению, ибо при замене одного медведя хоть на десяток других старый шакал всегда оставался на своем месте, а соответственно и ожидания перемен так и оставались ожиданиями.

Звери об этом не знали и потому искренне верили, что они уберут медведя – и более справедливый правитель наведет порядок в лесу. Но так как все предыдущие лесные перевороты ничего хорошего в лес не принесли, то и наша отважная группа решила отправиться в дальние леса искать царя всех зверей – Льва, о котором каждый слышал еще со времен своего щенячества. И собралось в кучу зверей разных: ежик, волчонок, лисенок, собачонок, зайчонок, черепаха, шакаленок. Вот собрались они, значит, и пошли, куда глаза глядят, так как точного местоположения Льва никто не знал.

– Вот найдем Льва и расскажем ему все как есть, – сказал волчонок.

– Да, все-все расскажем, – подхватил шакаленок, чей дедушка собственно и был старым шакалом, – как старшие шакалы про всех зверей плохо говорят, как учат, с кем водиться, а с кем – нет.

– Я слышал, – сказал ежик, – Лев такой могучий, что одного его слова достаточно, чтобы порядок в лесу навести. И что он специально ждет, пока звери проявят свои качества, чтобы потом каждый получил по заслугам.

– А я и не знаю, есть Лев или нет, – пискнула лисичка, – но только моя мама говорит, что Лев – это выдумка травоядных и нам, хищникам, не стоит в него верить.

– А мой дедушка говорит, – вставил шакаленок, – что Льва этого мы, шакалы, придумали для остального зверья, чтобы управлять им легче было.

– Тоже мне, управители, – подала голос черепаха, – в нашем лесу правит медведь, а не шакалы. Медведь ведь у нас правителем-то будет.

– Правитель-то он правитель, а дедушка говорит, что на самом деле – это только так кажется, потому, как медведь большой и тупой, – сказал шакаленок, но, увидев взгляд медвежонка, опустил глаза и быстро начал оправдываться: – Извини, медвежонок, это не я, а мой дед так сказал.

– Да сам ты тупой! – разозлился медвежонок. – А что большой – дак мы, медведи – большие и сильные, не то, что вы, шакалы.

– Не надо ругаться, – попытался вмешаться зайчонок, – мы ведь вместе пошли Льва искать, чтобы не получилось, как с косулей.

– А чего он обзывается, – виновато отреагировал медвежонок.

– А я и не хотел никого обзывать, – оправдывался шакаленок, – я только повторил слова деда.

– Да, дед твой – тот еще гусь, – вставил совенок, но, поняв, что сострил несуразно, попытался исправиться: – Хотя нет, какой он гусь… Скорее – конь.

– А конь здесь при чем? – заржал жеребенок. – Мы к шакалам никакого отношения не имеем.

– Ну да, ну да, оговорился, – прервал обсуждение совенок. – Я хотел сказать – фрукт еще тот, в смысле овощ… Ой, да вы совсем меня запутали!

– Да кто тебя путал-то, голова – два глаза, – вставил волчонок. – Ты, ежели решил чего сказать, то подумай сперва, а уж потом говори.

– Точно, – сказал щенок легавого пса, – а то вон оно ведь как выходит: ляпнул мой папаша на медведя лишнего – теперь корячится в срамной яме.

– А когда это он ляпнуть-то успел? – поинтересовалась черепаха.

– Да это еще при козлином правлении было, когда нерпа папашу-то моего старшим над легавыми псами поставила.

– А-а-а, – медленно и с пониманием дела протянула черепаха, – понятно.

– Вот всем вам, гавкающим и воющим, урок будет, – съязвил совенок, – нечего гавкать на кого попало, а то прикинулся псом – и ну лаять. А лаять-то правильно еще уметь надо!

– Точно, – поддержал шакаленок, – мне дед тоже так все время говорит. Лаять надо только тогда, когда уверен, что в ответ никто даже не зарычит.

Щенка легавого пса, посаженного в срамную яму, в принципе, все устраивало: и то, что предок сидит, не доставая своими нравоученьями, и то, что добра разного родитель впрок заготовил не на одно поколение, и то, что он самостоятельно мог принять решение и пойти с остальными зверьками, не спрашивая ничьего разрешения.

С к а з о ч н и к: Родитель легавого щенка, на самом деле, не имел к шакалам никакого отношения, но походить на них старался изо всех сил: и рычал характерно, и слюной брызгал, и, как нерпа, с выпученными глазенками бросался на беззащитных жертв.