Лжедмитрий Второй, настоящий

– И на чем горят! Спесь сжирает! А жаль, больно умен, собака!

* * *

Андрея Щелкалова взяли в мае девяносто четвертого.

Взяли демонстративно – прямо из Посольского приказа.

И что было удивительно, дьяка взяли одного, хотя изменские дела в одиночку никогда не делались.

Вслед за ним никто не посыпался. Даже брата его, Василия Яковлевича, не взяли. Очевидно, Годунову остальных пока брать было неинтересно. И их попридержали.

Так закончилась дружба правителя с братьями Щелкаловыми, которых в опасном восемьдесят четвертом году Борис Федорович назвал родными отцами.

* * *

В доме князя Федора Ивановича Мстиславского – первого российского воеводы – был жуткий переполох: правитель Годунов дал знать, что хочет его навестить.

Готовили грандиозный обед. Доставались вина рейнские, мускатные, белые французские, аликанте. Приносилась мальвазия, настойки, чаши с медом высшего качества.

Жарились лебеди, журавли со специями, петухи. Пеклись куры без костей, глухари с шафраном. Готовились рябчики в сметане, утки с огурцами, гуси с рисом, зайцы с лапшой. Приготовлялись лосиные мозги, пироги с мясом. Выставлялись сладкие желе, кремы, засахаренные орехи.

Накрывались столы в большом сводчатом зале. Были даже приглашены музыканты.

К двенадцати часам все было готово.

Вот прискакал десяток вооруженных стрельцов, и выставилась охрана. Вслед за стрельцами подъехала легкая нарядная карета, окруженная конной стражей. Она въехала в широкий боярский двор.

Из кареты легко выбрался Годунов и, слегка прихрамывая, направился к парадным, расписанным золотом резным дверям.

Первый стратиг государства важно вышел навстречу и поклонился Годунову.

– Здравствуй, Борис Федорович. Спасибо, что решил меня навестить.

Годунов вошел в дом, в главный зал с почти накрытыми столами и огляделся.

– Хорошо у тебя, Федор Иванович, красиво, лепо. – Он выдержал паузу. – Так, значит, это здесь меня хотели отравить после смерти государя нашего!

– Что ты, Борис Федорович! Свят, свят! Окстись, батюшка.

– Да ты можешь этого не знать, Федор Иванович! Это братья Шуйские подбили твоего отца Ивана Федоровича. А он человек был покладистый, куда поведут, туда и шел. Только они открутились, а он так и ушел навсегда.

– Не будем об этом, Борис Федорович, – попросил хозяин. – Дело давно забытое. Что, нам и поговорить не об чем?

– Хорошо, не будем. И верно, есть нам об чем поговорить. Ты знаешь, что Щелкалова Андрея взяли?

– Знаю, Борис.

– А за что взяли, знаешь?

– И духом не ведаю.

– При живом царе наследника на трон искал. С кесарем Рудольфом переговоры затеял. Сейчас он в пыточной комиссии.

Мстиславский в ужасе качал головой:

– И что, вина его доказана, Борис Федорович?

– Разумеется, доказана, – ответил Годунов. – Иначе бы не взяли. Да и сам он во всем Семену Никитичу признался.

Семен Никитич Годунов в то время командовал Пыточным приказом. Редко кто в чем не признавался ему.

– Значит, плохи его дела, – сказал хозяин.

– Плохи, – согласился гость. – Очень плохи. – Годунов опять помолчал. – Да и твои не лучше. На тебя показывает.

– Не может быть, Борис. Я чист! – возразил полководец.

– Чист-то чист, да не совсем, – не согласился правитель. – Кое-какие книги разрядные он для тебя переправлял. И для твоих братьев. Первенство ваше перед другими боярами выпячивал. А это зачем, для чего? Какая такая необходимость возникла?

Мстиславский испугался:

– Какая такая необходимость! Так, тщеславие детское, честолюбие взыграло!

– Честолюбие – это хорошо, – сказал Борис. – И тщеславие – это неплохо. А если это не честолюбие, не тщеславие, а расчет какой дальний?

– Помилуй, Борис Федорович, какой расчет?

– А такой. Царь болен. Случись что, по этим бумагам царицу с престола очень даже нетрудно спихнуть.

Мстиславский взмолился:

– Не губи, Борис Федорович! Не клади опалу на семью! Вот тебе крест, никогда не буду против тебя выступать!!!

Годунов задумался.

Он вспомнил, как о том же просил Афанасий Нагой.

Нагой при Иване Грозном был послом в Орде. Оттуда он писал царю, кто из бояр имел запрещенные сношения с ханом. По этим письмам Грозный посылал бояр на пытку или на плаху.

Порой сам Грозный просил Нагого показать на кого-то из зарвавшихся бояр. А потом казнил неудобного боярина «за измену».

Словам Нагого верить было нельзя – чистая Азия. А Мстиславский – европейский человек. Может слово и сдержать. И Годунов после долгого молчания сказал:

– Хорошо, Федор Иванович. Договорились.

Повернулся и пошел к карете.

– Стой, Борис Федорович! – закричал Мстиславский. – А обед? Садись, пировать будем! Все же ждут!