Снежные псы

– А секретная операция – это что? – уточнил я.

– Потом узнаешь.

– А излечение меня? Поподробнее можно?

– Можно. От голубых золотых рыбок есть одно верное средство. – Перец растягивал противоморозную маску, чтобы не прилипала. – Вернейшее средство! Оно, кстати, еще от множества других болезней излечивает…

– Только не говори, что это пурген, – злобно сказал я.

– Пурген? – удивился Перец. – А я и не подумал… Точно ведь! Куда мы летим? Зачем летим? У меня отличный запас отличного пургена! Будешь принимать утром, днем и вечером, и очень скоро рыбки выйдут естественным путем. Немного неэстетично, но зато обещает стойкий терапевтический эффект.

– Сам жри свой пурген! – обиделся я.

Перец расхохотался.

– По этому поводу я тут сочинил… Вот послушай:

Пургена капли звонкие наполнили бокал,
Бестрепетным движением поднял его над прахом дней
И выпил враз!
Какое облегчение!
Какой экстаз!

В последнее время в нем проснулся поэтический дар. Нет, я бы так сказал – очнулся поэтический дар. Давно он не сочинял, а тут вдруг пожалуйста. Наверное, от весны, а, по моим подсчетам, в том мире как раз весна. Весной же люди дурят. А те, кто сюда попал, изначально дурканутые. Я уже говорил, что тут целая куча поэтов, многие тут сочиняют. Сам Перец говорит, что Страна Мечты улучшает реакцию, так вполне может быть, что и творческие возможности она мобилизует. Потому всех на творчество разное тянет. А какое самое примитивное творчество? Правильно, стихи лабать. Для живописи требуется талант, для музыки гений, для фотографии вообще видение надо иметь. А стихи может любая сволочь конопатая. Берешь бумажку, берешь карандашик – и давай. А если бумажки нет, то можно прямо так, на память. Или на заборе. Да, творческие возможности тут расцветают, я по себе заметил. Фотографирую – прямо зубы трескаются. Запечатлеваю мир, пишу его скорбную летопись.

И Перец тоже ведет летопись, только в стихах. Высокопродуктивный скот хорошо отзывается на уход… Перец сочиняет препоганенькие стишочки по поводу и без повода, просто так. И не только стишочки, в крупной форме тоже работает, так что я даже стал в конце концов подозревать, что бессмертный шедевр Ляжки Пендрагона «Беспредел медведей в Тевтобургском лесу» принадлежит отнюдь не перу Владетеля Владиперского Деспотата.

– Ну как? – осведомился Перец. – Понравилось?

– Омерзительно, – сказал я.

– Странно… Тебе же, кажется, нравятся эти… «Стероидные Бомбардировщики»? А у них, насколько я знаю…

– Не смешивай мед с наоборот, – оборвал я.

Несколько афористично, но строго.

А что он о себе думает? Что ему можно своими липкими лапками в святое?

Перец поглядел на меня с завистью.

– К тому же они не «Стероидные Бомбардировщики», а «Анаболические», – поправил я.

– Не смешивай мед с наоборот… – задумчиво повторил Перец. – Хорошо. Хорошо получается… Ну, тут ничего не поделаешь – генетика. Ты сам стихи не собираешься писать?

– Я фотографировать собираюсь, – ответил я. – Вернее, фотохудожником хочу стать. Впрочем, это никого не касается. И вообще, при чем здесь поэзия?

– Поэзия тут как раз при чем.

Перец безрассудно поерзал на ограждении. Тридцать метров вниз за спиной его ничуть не смущали.

– Видишь ли, горыны, – начал объяснять он, – не все, конечно, но некоторые из них, чрезвычайно сентиментальны. Просто до ужаса. И если такого горына давануть по лирической рельсе, то он рано или поздно разревется. Слышал про крокодильи слезы?

– Ну слышал, и что? – не понимал я.

– А то. То, что драконья слеза излечивает почти от всех болезней. Достаточно какого-то жалкого пузырька драконьих слез – и твои рыбки передохнут!

Я посмотрел на горынов. Троица разбрелась по крыше и маялась бездельем. Щек и Кий тупо, без азарта перетягивали какой-то драный брезент, Хорив с сентиментальным выражением на морде жевал бочку с гудроном. Мир, покой, благодать.

– Но для того, чтоб горын заплакал, нужен сочинитель, – продолжил Перец. – Нужен поэт. Ну, в смысле настоящий. Не такой, как я, не такой, как Ляжка. Хороший поэт.

– Ну, можно туда, – кивнул я в небо, – смотаться. Прихватить какого-нибудь там лирика-сатирика – и обратно.

Перец покачал головой.

– Технически, конечно, возможно, но вот этически… Видишь ли, затащить сюда кого-нибудь против воли я не могу, да и не хочу. И если тащить оттуда, то придется выискивать какого-нибудь сочинителя, который не прочь прогуляться сюда. Или придется его уговаривать. Морока. И времени много уйдет. А нам дела надо делать, я же говорил. Так что придется тут кого-нибудь отыскать. Какого-нибудь таланта.

– А если на память стихи почитать? – предложил я. – Или по книжке. В городе наверняка библиотека есть…

Я указал вниз.

– Не пойдет. – Перец тоже поглядел вниз. – Книжку-то мы, конечно, можем найти, а вот почитать… Тут талант нужен. Или сам автор. У тебя есть талант?

Ну, я, само собой, скромно промолчал.

– Вот и я о том же, – покивал Перец. – Но ситуация не столь безнадежна. Помнишь поэтический ристаж? Там паренек еще был, Ракитченко…

Я покачал головой.

– Не помнишь?

– Не. «Беспредел» вышиб все, что только можно вышибить. Знаешь, такой мощный культурный шок, что как-то память… дала сбой. Как всегда.

– Не, у меня тоже, конечно, «Беспредел» шок вызвал, – снова покивал Перец, – но, видимо, не такой сильный. Я там еще кое-что другое услышал. Так вот, Ракитченко тот вроде ничего, умеет сочинять… Во всяком случае, никого лучше мы не найдем здесь. Надо его сюда приволочь, выжать драконьи слезы, излечить тебя от рыбок…

– А потом? – перебил я.

– Потом надо кое-что сделать, кое-куда отправиться…

– Нет, что с Ракитченко потом будем делать?

Я поднапрягся и вспомнил парня – он был явно не приспособлен для проживания в СМ. Сопля.

– Нам ведь необходим специалист по идеологии…

– По чему? – не понял я.

– По идеологии, по связям с общественностью.