cнарк снарк: Чагинск. Книга 1

Снаткина не услышала, шагала, тяжело разгребая воздух велосипедом.

– Мне кажется, здесь для Чичагина есть перспективы. А ты эту тетку знаешь, что ли?

– Да, это знакомая… моей бабушки. Какая-то дальняя-предальняя родственница. Она… из хора ветеранов…

– Имени Чичагина! – тут же перебил Хазин и расхохотался.

Возможно, все же не следовало с утра встречаться с пивом, подумал я. Хазин явно поплыл, стоит его из-за руля…

Мне за руль не хотелось.

Хазин выехал на старый переезд, остановился. Здесь не осталось ни шлагбаумов, ни фонарей, промасленная гравийная насыпь и выкрошенные бетонные плиты между рельсами.

– В восемьдесят седьмом через переезд везли одного дизелиста, – сказал я. – Он поссорился с женой, а она его топором в башку. Ничего так, доставать не стали, примотали бинтом. А на этом переезде тряхануло, у него топор из головы вывалился, мужик и помер от кровопотери.

Хазин оглянулся на переезд, усмехнулся:

– Это не Люся по случаю была? Мужебойца?

– Не, не Люся. Это Снаткина. Тетка с велосипедом.

– Эта тетка зарубила мужа?! – поразился Хазин.

– Говорили, что да. Он ее щукой избил, а она его топором уговорила. Кстати, музей на Советской, мы неправильно едем.

Хазин потрогал голову:

– Да, точно… Кстати, Чагинск мне нравится все больше. Тут есть где развернуться, не то что в области. Он ее щукой, она его топором, и над всем целлюлозно-бумажная АЭС имени адмирала Чичагина. А?

– Пожалуй…

Снаткина любила похороны. Бабушка говорила, что Снаткина на всех поминках первый гость, и не поесть, а посмотреть больше. Наверняка и у бабушки Снаткина была.

Хазин развернулся на переезде и направился в сторону Советской.

– Надо Механошину подкинуть идею, – веселился Хазин. – Чичагин как отец-основатель! Как держатель ключа! Пусть Механошин привлечет общественные силы, добровольцев, молодежь, организует патруль… нет, лучше дружину! Пенсионеры Чагинска ждут, когда их переведут через железную дорогу в новое время! Приехали…

Хазин резко затормозил возле двухэтажного особняка, сложенного из ровной красивой лиственницы. Рядом с домом имелись три колодца разных конструкций, включая журавельный, из кустов выглядывал резной сортир, а за разноцветной клумбой возвышались могучие качели, срубленные явно без единого гвоздя, скрепленные дубовыми шипами; веревка же была сплетена из натуральной пеньки. Вполне может быть, что именно на таких качался Чичагин в детстве, подумал я и не удержался.

Пиво было отличным.

– Ты тоже об этом подумал? – спросил Хазин.

Как тут удержаться.

– Мне в первой половине дня думать вредно. Я думаю исключительно ближе к вечеру, тогда инсулин в крови концентрируется и мысли легки.

– Завидую. В нашей профессии сложно не думать, я постоянно думаю. Я думаю…

Хазин набрал в горсти волосы, подергал, массируя скальп и закатывая глаза.

– Одна моя подружка… ты ее не знаешь. Так вот, она училась на психфаке, а сейчас она, типа, рэйки, расстановщица…

Хазин дергал за волосы.

– И общается с богами? – уточнил я.

– Примерно… Так вот, есть такой прием для отстранения… Помнишь «Мецената Нечерноземья»? После того раза у меня нервы несколько расстроились…

У него несколько расстроились нервы… Я вздохнул, потрогал шрам на подбородке. У меня после этого здоровье расстроилось, счастье, что временно.

– Помню этих джентльменов… – Хазин натягивал волосы. – Забавные… Хотели джаз за три копейки…

Хазин сфотографировал журавель.

Шрам был гладкий и выпуклый, от привычки поглаживать его я с трудом избавился лишь полгода назад.

– Так вот, эта расстановщица… – Хазин тянул себя за волосы вверх. – Огонь была расстановщица…

Я несколько насторожился: поминать расстановщиц перед важной встречей плохая примета, особенно поблизости от краеведческого музея, эффект может быть сокрушительным…

– Я серьезно говорю, насморк влет излечивала. Ментальным усилием… Через астрал… надо лишь научиться выстраивать мост…

Мысленный мост. Мост есть всегда, возможность есть всегда, переходить торопиться не стоит. Мост имени… Мост имени… я попытался вспомнить, как называлась книга, но вспомнил только, что все главные герои провалились в пропасть в первой же главе.

– Надо представить, что ты на одном берегу, а все остальные на другом, – бубнил Хазин. – И эти остальные машут руками, кричат, подпрыгивают, но до тебя долетают бессмысленные обрывки и мельтешение. А по-хорошему видны лишь крупные объекты: элеватор, карьерные самосвалы, ну или там… любимая водокачка…

Хазин выдохнул, опустил волосы и теперь смотрел на блестящие от жира ладони. Потрогал себя за нос.

– Мне кажется, это фигня, – сказал я. – Есть же перетягивание каната.

– Насморк прошел, – возразил Хазин.

Я выбрался из машины. Я знал, что лучше остаться в ней, но выбора нет.

– А вот мне кажется, мы постепенно проникаемся, – сказал Хазин вдогонку. – Свет Чичагина, хочешь не хочешь, но слегка озаряет наш путь. Надо быть осторожным…

Чертовски верно, надо быть осторожным.

– А ты давно… сюда не заглядывал?

– Лет пятнадцать, – ответил я.

– Ну, возможно, ты удивишься…

Я поднялся на крыльцо, толкнул дверь музея. Меня нельзя удивить краеведческим музеем.

Здесь пахло, как всегда, чугуном, сухим льном и чем-то посторонне сладким. Болюсами, подумал я. Тинктурой. Или кремлевской таблеткой, вполне возможно, так она и пахнет.