В Лотос внезапно проснулась женщина, и она заявила, что не может в таком виде показаться на дипломатическом приеме. Она была послушна, пока их машина не въехала в ворота виллы Сепаха. Но тут она увидела яркие фонари в саду, услышала звуки французского оркестра; ее дыхание участилось, брови озабоченно нахмурились.
– Я была здесь раньше, – поколебавшись, сказала она.
– Когда?
– О, наверно неделю назад. Конечно, я сопровождала мадам Ханг. Был прием для большинства крупных посольств.
Дарелл подумал, что это еще ни о чем не говорит.
– Ты знакома с Рамсуром Сепахом, Лотос?
– О, нет. Мне пришлось оставаться в помещении для слуг. – Она неуверенно улыбнулась. – Когда-то там жили только женщины – в бывшем гареме.
– Значит, ты не можешь сказать, была ли у Та-По с Сепахом в тот вечер частная беседа? – спросил Дарелл.
Она покачала головой.
– Ну право же, вы самый подозрительный человек на свете, Дарелл, – заметил Ханух.
– Мы оставим Лотос там, где она была в прошлый раз. С тобой все в порядке, Лотос?
Девушка кивнула. Когда они припарковали свою пыльную машину перед ярко освещенным входом большого дома из песчаника, Дарелл проводил ее к боковым дверям. Взяв за руку, он попросил ее полностью сосредоточиться на его просьбе. Она внимательно слушала, вглядываясь в его лицо.
– Вас здесь арестуют, мистер Сэм?
– Вполне возможно. Ты должна связаться по телефону с Ханниганом и, если получится, выполнить остальное.
Она кивнула.
– Я сделаю все, что вы сказали.
* * *
Вечеринка в саду происходила на фоне радующего глаз богатства и изобилия; наносной блеск западной культуры тонко наслаивался на древние и пышные персидские мотивы. Там были горящие факелы на клумбах с розами, фонтаны, музыка, вышколенные и расторопные официанты, снующие между садом и обособленным флигелем, где располагалась кухня. Впечатляющей высоты стена окружала поместье и не пропускала звуков улицы. Все вокруг до последнего миллиметра было тщательно ухожено. Мажордом в дверях неуверенно уставился на Дарелла с Ханухом, пока Ханух не продемонстрировал свою карточку и не рявкнул на усатого гиганта; после этого их пригласили внутрь, но докладывать об их прибытии не стали.
Музыка, вино, благовония, казалось, выплеснулись на них как из рога изобилия. Стены и дорожки украшали мозаика и скульптуры. Это был официальный прием, замечательное собрание ослепительных женщин и мужчин со всего света. Когда Дарелл мысленно сравнил нищету пустыни и великолепие дома Рамсура Сепаха, одного из последних здешних феодалов, то решил, что в программе Хар-Бюри есть, пожалуй, кое-какие привлекательные моменты. Он разглядывал лица, мелькавшие в свете факелов между длинными столами, но не обнаружил ни Та-По, ни знакомых из советского посольства. Среди гостей наблюдался явный перевес высокопоставленных офицеров иранской армии в сопровождении чопорных лейтенантов.
– Который из них Рамсур Сепах? – спросил Дарелл у Хануха.
– Я его еще не вижу. Не понимаю…
– Чем ты обеспокоен, Ханух?
– Ничем. Пожалуйста, сюда.
Дарелл вслед за ним спустился по лестнице, пересек сад, с улыбками и извинениями протолкнулся сквозь толпу гостей и через мавританскую арку попал в левое крыло большого дома. В дальнем конце сада он надеялся попасться на глаза кому-нибудь из американских официальных лиц, но ему не повезло. Не нашлось и никого из знакомых англичан. Ханух не отпускал его ни на шаг.
– Рамсур Сепах тебя ждет? – поинтересовался Дарелл.
– Думаю, да.
– Вместе со мной?
– Он особо просил прежде всего привести вас к нему для разговора, и теперь это стало возможным. Он очень настаивал. Как члену Мейджлиса и отцу моего погибшего друга я обещал ему оказать эту услугу.
Они подошли к двери в конце коридора, украшенной витиеватой резьбой; Ханух одернул свой мятый мундир, нервно пригладил усы и по-военному четко постучал. Им пришлось немного подождать. Затем мужской голос пригласил войти.
Если остальная часть дома и сад сулили наслаждения древних персидских времен, то открывшееся перед ними помещение представляло собой образец современного дизайна кабинетов крупных руководителей, последней крик с Мэдисон-авеню. На стенах висели прекрасные полотна французских импрессионистов, похоже, оригиналы. Стол был огромным, с обитой кожей столешницей и выдвижными ящиками, переливающимися перламутром и полированным деревом. Тяжелые драпировки так плотно зашторены, что даже звуки оркестра не вторгались в уединенный кабинет Рамсура Сепаха.
– Добро пожаловать, мистер Дарелл!
Рамсур Сепах оказался высоким энергичным мужчиной; он привык к богатству и положению в обществе и умел внушать к себе почтение – с этим неуловимым свойством удачливые люди срастаются, как со своей кожей. Сепах был серьезен. У него был выразительный нос, густые седые волосы и смуглое лицо; мощные руки легко покоились на кожаной поверхности стола. Под тяжелыми ястребиными бровями, на концах кустисто закручивающимися вверх, печально улыбались темно-карие глаза.
– Да, добро пожаловать. Ханух, дорогой мой мальчик, ты поступил очень правильно.
– Я рад, что вы довольны, сэр. Непростая сложилась ситуация. Формально мистер Дарелл арестован. С тех пор, как полковник Сааджади… с тех пор, как его нет с нами, я не могу понять, кто мой непосредственный начальник. Я знаю, что ваш комитет в Мейджлисе непосредственно руководил операцией, находившейся в ведении Сааджади, вот и решил, что уместно будет привести Дарелла к вам. Но донесения с юга вызывают тревогу, и вооруженные силы следует привести в состояние боевой готовности. Признаюсь, это выше моих возможностей. В данный момент я не могу отличить друзей от врагов.
– Я тобой чрезвычайно доволен, мой мальчик.
– Мы с Айком были лучшими друзьями, сэр, – сказал Ханух. – Этот американец тогда вместе с англичанином Билем и с нами разыскивал в пустыне русскую девушку и штаб-квартиру Хар-Бюри.
– Это дело следует передать в другие руки, – вежливо заметил Рамсур Сепах. – Я обо всем позабочусь. Тебя поощрят, можешь быть уверен.
– Дарелл утверждает, что полковник Сааджади был предателем, – выпалил Ханух. – Я понимаю, это большой удар для вас, как и для меня – если это правда. Но у мистера Дарелла нет причин лгать о том, что можно проверить.
– Для меня это не удар, – в глубоком голосе Рамсура Сепаха сквозило отеческое сочувствие молодому человеку. – Мы знали о настроениях Сааджади.
– Но тогда…
– Да, мы пошли на обдуманный риск. Свою личную ставку я проиграл, когда погиб мой единственный сын. – Суровый голос иранца слегка дрогнул. – Наверное, нужно было предупредить Айка. И тебя тоже, Ханух. Но в комитете решили, что лучше знать своих врагов, чем рыскать в потемках, как довелось тебе. Это не было ошибкой. Наши люди работают, и сегодня ночью ситуация прояснится, могу тебя заверить. Мой совет – иди домой и отоспись. Тебе пришлось выдержать суровое испытание, и вид у тебя усталый.
– Сэр, я должен остаться с Дареллом.
– Он уже не в твоих руках. – В голосе Сепаха вдруг прорезались властные нотки. – Теперь о мистере Дарелле позабочусь я.
Дарелл внезапно почувствовал, что он это уже проходил. Когда Ханух попросил разрешения дождаться его в саду, он промолчал.
– Пожалуйста, – согласился Сепах, – но это бессмысленно. Мистер Дарелл пробудет у нас, пока все не выяснится.
Ханух еще немного поколебался, потом неохотно покинул комнату. В образовавшейся паузе Рамсур Сепах передвинул бумаги на своем столе, открыл выдвижной ящик, заглянул в него, вздохнул и встал.
– Я оплакиваю своего сына, – спокойно произнес он.
– Айк был прекрасным молодым человеком.
– Да. Мой единственный сын. Я возлагал на него такие надежды… Не думал, что он может погибнуть в Дашт-и-Кавир. – Кустистые ястребиные брови взметнулись вверх, потом поникли. – Не могли бы вы мне объяснить, где именно это произошло?
– В то время меня с ним не было.