Утопия XIX века. Проекты рая

– Мне случалось уничтожать гадов еще крупнее этого, но никогда это не доставляло мне такого удовольствия. Да, это был Крек; сколько страданий он причинил, пока существовал!

Затем он поднял с земли выбросившихся из воды рыбок и возвратил их родному элементу.

XIX

После рассказанного приключения, в котором мы участвовали вместе с Таэ, этот ребенок стал часто навещать меня в доме Аф-Лина; он, видимо, привязался ко мне, и я платил ему тем же. Ему еще не было двенадцати лет, а серьезные научные занятия, которыми у них завершается период детства, начинаются только после этого возраста; так что по умственному развитию я ближе подходил к нему, чем к взрослым представителям его расы и особенно к Джай-и, из которых выдавалась высокоученая Зи. Дети Вриль-я, облеченные такими многотрудными и ответственными обязанностями, не отличаются особенною веселостью; но Таэ, при всей его даровитости, обладал тем добродушным юмором, который мы часто встречаем между гениальными стариками. Он находил такое же удовольствие в моем обществе, какое наш мальчик, одного с ним возраста, испытывает в товариществе любимой собаки или обезьяны. Ему доставляло такое же удовольствие обучать меня разным обыденным приемам в жизни своего народа, какое испытывал мой племянник, заставляя своего пуделя ходить на задних лапках или скакать через кольцо. Я охотно соглашался на все такие опыты; но никогда не мог сравняться по успехам с пуделем. Вначале, меня очень заинтересовало применение крыльев, которыми пользуются у них с такою же легкостью самые маленькие дети, как мы руками или ногами; но все мои попытки в этом направлении привели только к серьезным ушибам, и я поневоле должен был оставить их.

Эти крылья, как я уже говорил, очень большого размера и достигают до колен; сложенные на спине они образуют род плаща или эпанчи, очень красивой формы. Они делаются из перьев гигантской птицы, которая водится в окрестных горах; цвет их большею частью белый, но иногда с красными полосами. Крылья эти укрепляются к плечам, с помощью весьма легких, но сильных пружин; и когда они распускаются, то руки сами собой входят в петли, приспособленные с их нижней стороны и представляющие как бы части срединной перепонки. Верхняя часть их туники снабжена подкладкою из мелких трубок, которые посредством особого механического приспособления надуваются при подъеме рук и служат как бы пузырями, чтобы поддерживать их на воздухе. Как самые крылья, так и этот поддерживающий прибор сильно заряжены врилем, и при подъеме на воздух тело как бы теряет свою тяжесть. Я не встречал затруднения в подъеме; раз были подняты крылья, это уже достигалось само собою; но тут начиналась опасная часть моих попыток. Мне никак не удавалось регулировать дальнейшее действие крыльев, хотя между своими я считался ловким в разных атлетических упражнениях и искусным пловцом. Все мои попытки ограничивались безуспешными, неуклюжими усилиями. Я был во власти крыльев, а не они – в моей; и когда с помощью отчаянных усилий мне наконец удавалось остановить их движение и приблизить их к моему телу, то исчезала поддерживающая меня сила, и я низвергался на землю, точно воздушный шар, из которого был выпущен газ; и только благодаря спазматическим усилиям, вызванным ужасом, я отделался при этом изрядным, ошеломившим меня ушибом и не разбился в куски. Несмотря на эти неудачи, я готов был продолжать мои попытки; но в этом меня удержала милосердная Зи, сопровождавшая меня во время этих жалких опытов летания; и только благодаря своевременной поддержке ее крыльев я не размозжил себе голову о вершину пирамиды во время последней из таких попыток.

– Я вижу, – сказала она при этом, – что все твои попытки безнадежны; причина этому не в каком либо недостатке крыльев или в несовершенстве твоего сложения, но в органически присущем тебе и непоправимом недостатке сосредоточения воли. Ты должен знать, что таинственная связь, существующая между таким сосредоточением воли и силою вриля, не сразу сделалась достоянием нашего племени; потребовалось много поколений, передававших своим детям зачатки этой способности, которая постепенно изощрялась и наконец сделалась у нас как бы прирожденным инстинктом; так что маленькое дитя нашей расы также бессознательно стремится летать, как и ходить. Неудивительно, что оно при этом с такою же уверенностью пользуется своими искусственными крыльями, как птица – данными ей природой. Я не подумала об этом, когда допустила тебя до таких опасных опытов; но мне хотелось, чтобы ты был моим товарищем в полетах. Конечно, они должны быть оставлены теперь. Твоя жизнь делается слишком дорога для меня.

При этом голос и выражение лица Гай особенно смягчились, и я почему-то почувствовал еще больший страх, чем во время моих неудачных опытов летания.

Говоря о крыльях, я должен упомянуть об одном существующем между Джай-и обычае, под которым скрывается довольно трогательная мысль. Во время своего девства Гай постоянно носит крылья; она принимает участие вместе с Ана в тех грациозных воздушных играх, о которых я говорил, и пускается с необычайною смелостью в дальние воздушные путешествия, в самые дикие страны этого подземного царства; и в этом отношении она превосходит более грубый пол. Но со дня брака она оставляет свои крылья и сама вешает их над супружеским ложем, где они и остаются без употребления до тех пор, пока смерть или развод не разрушают брачного союза.

Когда в глазах и голосе Зи обнаружилась та нежность, которой я так испугался в каком-то предчувствии грозящей мне опасности, Таэ, сопутствовавший мне во время полетов и в своей игривости забавлявшийся моими неудачами, засмеялся, услышав ее последние слова, и сказал с детским простодушием: «Если Тиш и не выучится летать, Зи, ты все-таки можешь быть его товарищем, повесив на стену свои крылья».

XX

Я уже несколько времени заметил, что ученая и величественная дочь моего хозяина выказывала ко мне то нежное участие, которое, по бесконечному милосердию Провидения, свойственно всем женщинам, как на земле, так и под землею. До последнего времени я смешивал его с тем чувством любви к домашним животным, которым всегда отличается женщина наравне с ребенком. Теперь же, к моему большому огорчению, я убедился, что то чувство, которым удостаивала меня, ничего не имело общего с питаемым ко мне Таэ. Но это убеждение нисколько не льстило моему тщеславию, как обыкновенно бывает у мужчин, обративших на себя благосклонное внимание прекрасного пола; напротив, оно пробуждало во мне чувство страха. Если из всех женщин этого общества Зи выдавалась своею ученостью и силою, то, по всем отзывам, она, кроме того, отличалась своею кротостью и пользовалась всеобщею любовью. Все ее существо, казалось, было проникнуто одним желанием – оказать помощь, защиту, утешение… Хотя те многосложные горести, начало которых скрыто в бедности и пороке, неизвестны в социальном строе Вриль-я, но еще ни одному ученому между ними не удалось найти во вриле такую силу, которая бы окончательно изгнала из их жизни все те печали, которым бывает подвержен человек; и во всех таких случаях Зи была первою утешительницею. Если какая-нибудь из Джай-и являлась жертвою отверженной любви, Зи употребляла все силы своего ума и сердца, чтобы смягчить ее горесть и доставить ей утешение.

В тех редких случаях, когда кто-нибудь из детей или юношества подвергался опасной болезни или (что еще бывало реже) кто-нибудь из них был поранен во время их довольно опасной службы, она забывала свои научные занятия и развлечения и превращалась в самого внимательного врача и неутомимую сиделку. Она часто совершала полеты к самым отдаленным пределам их владений, где дети занимали сторожевые пункты в виду каких-нибудь неожиданных подземных переворотов или вторжения кровожадных животных, чтобы предупредить их вовремя о грозившей опасности и оказать нужную помощь. Даже в ее научных занятиях преобладало это стремление к благодеянию. Если ей случалось узнать о каком-нибудь новом открытии, могущем быть полезным человеку, специально занимавшемуся известным искусством или ремеслом, она спешила передать ему все новые сведения. Если какой-нибудь престарелый член коллегии ученых изнемогал от чрезмерного труда в разрешении какой-нибудь сложной научной задачи, она приходила к нему на помощь, брала на себя самую кропотливую часть работы, ободряла, помогала ему своими советами, светлыми мыслями, одним словом, делалась как бы его добрым гением и вдохновительницею. То же самое чувство неиссякаемой доброты она проявляла и по отношению к низшим животным.

Я часто видел, как она приносила домой какое-нибудь раненое животное и ухаживала за ним с такою же нежностью, как мать за больным ребенком. Случалось также, что, сидя на балконе или в висячем саду, в который выходило окно моей комнаты, я видел ее парящею в воздухе, и вскоре после того целые толпы детей устремлялись к ней с радостными криками, летая и резвясь вокруг нее, как около своего центра, в самых причудливых и грациозных группах. Когда мне случалось гулять с нею по окрестностям города, местные олени, издали почуяв ее приближение, подбегали к ней в ожидании ласки и следовали за ней по пятам, пока она не отгоняла их понятным им знаком руки. Между незамужними Джай-и в обычае носить на голове небольшой венчик или диадему, украшенную камнями, похожими на опал, которые расположены в виде звезды. Обыкновенно они не издают блеска; но если к ним прикоснется жезл вриля, они загораются ясным, ровным светом. Они служат им украшением во время их празднеств и заменяют лампу, если во время их частых полетов им случается занестись в такое место, куда не досягает свет их фонарей.

Мне случалось видеть Зи, когда ее величественное, задумчивое лицо освещалось этою лучезарною короной, тогда мне казалось, что предо мною неземное существо, и я готов был преклониться в обожании этого чудного видения. Но ни разу еще в моем сердце не пробуждалось чувство земной любви к этому возвышенному идеалу женщины. Может быть, тут сказывалось и влияние гордости, свойственное мужчине моей расы, которое не допускает в нем проявления чувства любви к женщине, настолько превосходящей его во всех отношениях. Но какие чары могли заставить это удивительное создание, эту дочь высокой расы, достигшей такого недосягаемого величия и смотревшей с таким презрением на все остальные человеческие племена, что могло побудить ее почтить меня своею склонностью? Хотя я считался довольно красивым между моими соотечественниками, но и красивейший из них показался бы ничтожным и пошлым рядом с мужчинами племени Вриль-я.

Новизна, самые особенности расы, выделявшие меня из среды других, как читатель увидит далее, могли подействовать на юную фантазию другой молодой Гай, едва вышедшей из своего детства и во всех отношениях стоявшей ниже Зи. Но всякий, следивший за моим слабым описанием необыкновенных качеств дочери Аф-Лина, легко поймет, что главная причина ее склонности ко мне заключалась в прирожденном ей стремлении к помощи, защите, к поддержке и, наконец, к возвышению до себя существа слабейшего. Оглядываясь назад, я могу объяснить только подобного рода побуждением эту единственную слабость, которую проявила одна из дочерей Вриль-я в своей привязанности к гостю ее отца. Но какова бы ни была причина этой привязанности, уже одно сознание, что я мог внушить ее такому недосягаемому для меня во всех отношениях существу, наполняло меня нравственным ужасом; и к этому ужасу, я должен сознаться, к своему стыду, примешивалось и недостойное чувство страха перед теми опасностями, которым она меня подвергала.

Разве на одно мгновение можно было допустить мысль, чтобы ее родители и родственники могли посмотреть без негодования и омерзения на возможность союза между таким возвышенным существом и презренным Тишем? Конечно, но в их власти было наказать ее или удержать. Насилие одинаково немыслимо, как в их семейной, так и общественной жизни; но они могли прекратить ее увлечение одним взмахом направленного на меня жезла вриля.

Обуреваемый этими печальными мыслями, я все-таки сознавал, что совесть и честь моя не могли с этой стороны подвергнуться какому-либо нареканию. Моя прямая обязанность, если бы Зи продолжала обнаруживать свою склонность, была – сообщить обо всем моему хозяину, конечно, соблюдая при этом всю деликатность воспитанного человека. При этом я буду, по крайней мере, избавлен от всяких подозрений, что я разделяю чувства Зи; и мудрый ум моего хозяина, вероятно, укажет ему, как мне выпутаться из такого опасного положения. Приняв такое решение, я действовал под влиянием обыкновенных побуждений образованного и нравственного человека нашего общества, который, как ни заблуждается он, всегда, однако, поступает по совести, если только его склонности, личные выгоды и безопасность указывают ему именно такой образ действия.

XXI

Как уже, вероятно, заметил читатель, Аф-Лин не одобрял моих непосредственных сношений с его соотечественниками. Хотя он и полагался на мое обещание не сообщать никаких сведений о том мире, из которого я появился, а еще более на обещание других не задавать мне подобных вопросов (как было с Таэ), но он все же не был вполне уверен, что при свободном сношении с посторонними лицами, любопытство которых будет возбуждено моею наружностью, я не буду достаточно осторожен в своих ответах. Поэтому я никогда не выходил один; меня всегда сопровождали кто-нибудь из семейства хозяина или Таэ.

Жена Аф-Лина, Бра, редко выходила за пределы сада, окружающего его дом; она очень любила старинную литературу; ей нравился тот романтический элемент и большая доля фантазии, которым были проникнуты эти сочинения и которые отсутствовали в новейших книгах; ее привлекали говорившие ее воображению картины совершенно чуждой ей жизни, более похожей на нашу и, пожалуй, производившие на нее такое же впечатление, как арабские сказки на нас. Но любовь к чтению не отвлекала Бра от ее прямых обязанностей как хозяйки самого большого дома в городе. Каждый день она обходила весь дом и следила за тем, чтобы автоматы и другие домашние механические устройства были в полном порядке; немало забот она прилагала и к детям, занятым в доме Аф-Лина; она также просматривала все счета по его фермам и с особенным увлечением помогала Аф-Лину в его занятиях как заведующему освещением страны. Все эти занятия не позволяли ей почти выходить из дому. Два их сына оканчивали свое образование в коллегии ученых, старший, питавший склонность к механике, особенно же к устройству часовых механизмов и автоматов, решил посвятить себя этому делу и теперь был занят устройством лавки или склада, где бы он мог выставить и продавать свои изобретения. Младший предпочитал всему земледелие, и все свободное время от занятий в коллегии, где он изучал теорию сельского хозяйства, посвящал практическим работам на ферме своего отца. Из этого видно, насколько равенство установилось в этой стране. Аф-Лин считался самым богатым членом общины, и в то же время его старший сын, вместо какого другого, более видного занятия, предпочитал быть простым часовщиком, не возбуждая таким выбором ничье удивление.

Этот молодой человек очень заинтересовался моими часами, устройство которых было совершенно ново для него; и он был в восторге, когда я подарил их ему. Через несколько времени он ответил мне более ценным подарком в виде часов своей конструкции, которые одновременно показывали наше время и принятое у Вриль-я. Эти часы до сих пор у меня, и они вызывали удивление между лучшими часовщиками Лондона и Парижа. Они золотые, с алмазными стрелками и цифрами, и по прошествии каждого часа играют мелодию, весьма распространенную между Вриль-я, они заводятся только раз в десять месяцев и отличаются верностью. Так как оба молодых человека были заняты, то обычными спутниками в моих прогулках были мой хозяин или его дочь. Во исполнение раз принятого мною благородного решения, я теперь всячески старался уклониться от приглашений Зи на такие прогулки и, воспользовавшись удобным случаем, когда эта ученая Гай читала лекцию в коллегии ученых, обратился к моему хозяину с просьбою показать мне его ферму. Она находилась в некотором расстоянии от города, и так как Аф-Лин не любил ходить пешком, а я благоразумно отказался от всяких дальнейших попыток летания, то мы отправились к месту нашего назначения в одном из воздушных экипажей, принадлежавших моему хозяину. Он был сделан из какого-то чрезвычайно легкого материала и наружным видом походил на нашу лодку с румпелем и рулем, но снабженную большими крыльями, приводившимися в движение особым механизмом, действовавшим врилем. Восьмилетний мальчик сидел на руле; раскинувшись на мягких подушках внутри нашего воздушного экипажа, я находил этот способ передвижения весьма легким и приятным.

– Аф-Лин, – сказал я, – могу ли я просить твоего разрешения посетить некоторые из других общин вашего знаменитого племени? Мне хотелось бы также познакомиться и с другими народностями, которые не признают ваших учреждений и которых вы считаете дикими. Для меня представляет особый интерес уяснить себе разницу, существующую между ними и теми племенами на поверхности земли, которые мы признаем цивилизованными.

– Ты не можешь ехать один в эти места, – сказал Аф-Лин. – Даже между Вриль-я ты подвергаешься опасности. Особенности сложения и цвета кожи и щетинистая растительность на твоих щеках и подбородке, резко отличающие тебя от всех известных видов Ана не только между нами, но и среди варваров, сразу привлекут внимание коллегии ученых во всякой из посещенных тобою общин Вриль-я и дальнейшее решение вопроса, т. е. встретишь ли ты радушный прием, как у нас, или тебя подвергнут диссекции, будет уже зависеть от личного взгляда какого-нибудь ученого. Ты должен знать, что, когда Тур в первый раз привел тебя в свой дом, он собрал во время твоего сна совет ученых; и они разделились во мнении, принадлежишь ли ты к вредным или безвредным животным. Для разъяснения вопроса, во время твоего сна были исследованы твои зубы, и часть их обличала плотоядное животное. Все подобные животные твоего размера признаются у нас вредными и всегда истребляются. Наши зубы, как ты мог заметить, не плотоядной формы. Зи вместе с другими учеными утверждает, что в отдаленные времена, когда Ан еще питался мясом животных, его зубы были приспособлены для такой пищи. Но и допуская это, несомненно, что они совершенно изменились путем долгой наследственной передачи; даже самые необразованные народы, усвоившие себе дикое учреждение Глек-Наз, и те не питаются мясом, подобно кровожадным животным.

Во время диспута, возникшего между учеными, было решено подвергнуть тебя анатомическому исследованию; но Таэ вымолил тебе пощаду, и Тур, будучи, уже по своему официальному положению, противником всяких новых опытов, особенно в связи с уничтожением жизни (допускаемым у нас только в крайности), послал за мною. На моей обязанности, как самого богатого человека в общине, лежит прием путешественников из дальних стран; и мне предстояло решить вопрос, можно ли с безопасностью принять в свой дом подобного чужестранца. Если бы я отказался от этого, тебя передали бы в коллегию ученых, и о дальнейшей своей судьбе ты можешь сам догадаться. Кроме всего указанного мною, ты подвергаешься еще другой опасности во время путешествий; ты можешь встретиться с каким-нибудь четырехлетним ребенком, которому только что дали в руки жезл вриля и который, испугавшись твоего наружного вида, может моментально обратить тебя в пепел. Если бы его не удержал отец, Таэ, при первом свидании, также поступил бы с тобою. Поэтому я и говорю, что для тебя немыслимо путешествовать одному; но вместе с Зи ты будешь в полной безопасности; и я уверен, что она согласится, если я ее попрошу, объехать с тобою некоторые из соседних общин Вриль-я. О поездках к диким народам, конечно, и думать нечего.

Так как главная моя цель была именно бежать общества Зи, то я воскликнул с поспешностью:

– Нет, не нужно просить ее! Я отказываюсь от своего намерения ввиду предстоящих опасностей. Да я полагаю, кроме того, вряд ли будет удобно, что бы столь привлекательная молодая Гай, как твоя очаровательная дочь, пустилась в такое опасное путешествие под защитою слабого Тиша.

Аф-Лин, прежде чем отвечать мне, издал какой-то слабый звук, отдаленно напоминавший наш смех:

– Я должен просить извинение моего гостя, что его серьезное замечание вызвало мой смех. Но мне показалось донельзя забавною идея, что Зи, вся отдавшаяся покровительству других и которую дети прозвали своею «защитницей», может нуждаться в охране от опасностей, вызванных поклонением мужчин. Ты должен знать, что наши Джай-и до своего замужества совершают постоянные путешествия между разными племенами Вриль-я с целью найти Ана, который бы им понравился больше своих. Зи уже совершила три таких путешествия, но сердце ее до сих пор свободно.

Тут, по-видимому, представился удобный случай, которого я искал, и я сказал прерывающимся голосом:

– Простишь ли ты меня, мой добрый хозяин, если то, что я выскажу, оскорбит тебя?

– Говори только правду; и если она оскорбит меня, то извинения должны быть с моей стороны.

– Пособи мне уйти отсюда; как ни поражают меня все виденные здесь чудеса цивилизации, то блаженное существование, которого вы достигли… отпусти меня к моему народу!

– Вряд ли это будет возможно; и, во всяком случае, необходимо разрешение Тура, который вряд ли даст его. Ты не лишен понятливости; ты, может быть, скрыл от нас (хотя я и сомневаюсь в этом) те силы разрушения, которыми обладает твой народ; одним словом, ты можешь навести на нас опасность. Если Тур придет к такому заключению, его прямая обязанность или покончить с тобой, или запереть тебя на всю жизнь в железную клетку. Но что же заставляет тебя покинуть общество, которое, по твоим же словам, достигло высшего предела счастья?

– О Аф-Лин! Ответ мой будет прост. Я не хочу злоупотреблять твоим гостеприимством; если вследствие случайного каприза, и это зачастую бывает между нашими женщинами, и от него не всегда свободны и Джай-и, если твоя божественная дочь, почтила меня, Тиша, своим благосклонным вниманием… и… и…

– И желает вступить с тобой в брак? – добавил Аф-Лин, совершенно спокойно и без признака удивления.

– Ты сказал это.

– Да, это было бы несчастье, – продолжал мой хозяин, помолчав немного, – и ты поступил разумно, предупредив меня. Случается, как ты говоришь, что незамужняя Гай обнаруживает странные склонности; но не существует силы, которая могла бы заставить ее поступить против ее желания. Мы можем только убеждать ее, и опыт показал, что даже убеждения целой коллегии ученых ни к чему бы не привели, если вопрос касается предмета любви Гай. Мне жаль тебя, потому что брак будет противен А-Глауран, или общественному благу, и дети от такого союза будут способствовать к ухудшению расы; они даже могут появиться на свет с зубами плотоядных животных. Этого нельзя допустить; Зи, как Гай, удержать невозможно; но тебя, как Тиша, можно уничтожить. Я советую тебе всякими способами противостоять ее исканиям и прямо объявить, что ты не можешь отвечать на ее любовь. У нас постоянно бывают такие случаи. Ан часто избавляется от преследований влюбленной Гай тем, что женится на другой. Ты можешь поступить так же.

– Нет; потому что я не могу жениться на другой Гай, без вреда для общества и риска появления на свет плотоядного потомства.

– Это правда. Все, что я могу сказать – и я говорю это откровенно и с полным сочувствием к тебе, как моему гостю – остерегайся, или ты будешь превращен в пепел. Я предоставляю тебе самому выбрать лучший образ действия. Пожалуй, ты можешь сказать Зи, что она безобразна. Такого рода мнение, высказанное любимым существом, обыкновенно охлаждает самую пылкую Гай. Но вот и ферма.

XXII

Я должен сознаться, что мой разговор с Аф-Лином, и особенно то равнодушие, с которым он относился к грозившей мне опасности быть обращенным в пепел благодаря безумной любви его дочери, отравили все то удовольствие, которое иначе доставил бы мне обзор фермы моего хозяина с ее удивительными земледельческими машинами, заменившими здесь всякий ручной труд.

Внешний вид дома ничего не имел общего с массивным и несколько мрачным городским жилищем Аф-Лина, частью выдолбленным в скале, как и значительная часть всего города. Стены его состояли из посаженных на известном расстоянии деревьев, в промежутках между которыми были вставлены листы из полупрозрачного металлического вещества, заменяющего у них стекло. Деревья были покрыты цветами, что производило поразительный эффект. У дверей дома нас встретил автомат и проводил в комнату: нечто подобное, как сквозь сон иногда представлялось мне в моих грезах, когда мне случалось лежать летом в саду. Это был какой-то волшебный уголок – не то комната, не то сад; стены ее представляли одну массу вьющихся растений, покрытых цветами. В пустые пространства между ними, заменяющие у них окна, открывались самые разнообразные виды: обширные ландшафты с озерами и скалами; другие вели в особые наружные пристройки, вроде наших оранжерей, утопающие в цветах.

По стенам комнаты шли цветочные клумбы с расставленными между ними низкими диванами. Посредине ее бил фонтан той самой светящейся, отливающей розовым цветом жидкости, о которой я уже упоминал; она наполняла комнату каким-то розовым полусветом. Все пространство вокруг фонтана было покрыто толстым слоем самого мягкого мха нежного коричневого цвета (зеленый цвет не встречался мне среди растительности этой страны), на котором глаз отдыхал с таким же чувством успокоения, как на зелени наших лугов. На цветах, в наружных верандах или оранжереях сидела масса поющих птиц, которые наполняли воздух самыми мелодическими звуками. Потолка в комнате не было. Вся эта сцена была полна разнообразной прелести, услаждавшей каждое чувство… пение птиц, аромат цветов, чудные виды повсюду. Она наводила чувство какого-то сладострастного покоя. Вот где можно, подумал я, провести очаровательный медовый месяц, если б Джай-и не были бы так страшны своими женскими правами и мужскою силою! Но когда я представлял себе такую высокую и такую ученую величественную Гай, превосходившую всякий доступный нам идеал женщины – одним словом, Зи… даже если бы не опасность быть превращенным в пепел… нет… и тогда в своей мечте я не мог вообразить ее вместе с собою, в этом уголке, созданном для поэзии любви.

В это время в комнате появился автомат и поставил перед нами один из тех чудесных напитков, которые заменяют вино между Вриль-я.

– Поистине, – сказал я, – это очаровательное жилище, и меня удивляет, отчего ты не поселишься здесь вместо мрачного города.

– Я отвечаю перед обществом за непрерывное освещение страны, и потому я должен жить в городе; сюда я могу приезжать только по временам.

– Но я понял из твоих слов, что эта довольно беспокойная должность не соединена ни с какими почестями; зачем же ты принял ее?

– Каждый из нас беспрекословно повинуется Туру. Он сказал: «Просят, чтобы Аф-Лин взял на себя заведывание освещением», – и мне ничего более не оставалось, как исполнить его желание; но, прослужив долгое время в этой должности, я привык к ее обязанностям, и они меня не тяготят. Нас создает привычка; даже различие нашей расы от дикарей является как бы долго передаваемой, укоренившейся привычкой, которая, путем такой наследственной передачи, делается частью нашей натуры. Ты видишь, что между нами находятся Аны, готовые примириться даже с обязанностью правителя; но, конечно, никто не пошел бы на эту должность, если бы беспрекословное повиновение просьбам Тура не облегчало исполнение этих обязанностей.

– Даже в том случае, если его просьбы неразумны или несправедливы?

– Нам никогда не приходит в голову подобная мысль; у нас все идет так, как будто мы управляемся издревле укоренившимся обычаем, и давление власти не чувствуется.