Автомат, стрелявший в лица

Звон батареи, громкий и пронзительный, окончательно сбил и запутал мысли Марка. Тогда он поднялся из-за стола и принялся ходить взад-вперед по комнате, пытаясь собрать воедино обрывки разрушенных, разорванных на части идей. Он все метался от стенки к стенке, проговаривая вслух раз за разом то, что ему нужно будет сделать.

– Прикончить их всех. Прикончить их всех. Прикончить их всех. Прикончить их всех. Прикончить их всех. Прикончить их всех. Прикончить их всех.

Спустя час, обессиленный, со слезящимися от усталости глазами он рухнул на кровать и сразу же уснул.

Тревога, успокаиваемая лишь сном, наконец прошла. И по батарее больше никто не стучал.

4

Из истории пациента.

Врач. И часто с вами происходило такое, что вы не могли контролировать собственные мысли?

Марк. Часто.

Врач. Насколько часто?

Марк. Каждый день.

Врач. Это вам сильно мешало?

Марк. Когда как. По-разному.

Врач. А удары по батарее кто-нибудь кроме вас еще слышал?

Марк. По-моему, никто.

5

Настало утро. Еще одно.

– Проснулся, – с горечью констатировал Марк, сбросив с себя одеяло и лениво потянувшись.

Некоторое время он просто лежал в кровати, прокручивая в уме свой ночной припадок. Подобные припадки заметно участились за последний месяц, и Марк никак не мог взять в толк, за что его так невзлюбила Девчонка с нижнего этажа. Что он ей такого сделал, что она каждый день и каждую ночь стучала по батарее, не давая ему никакого покоя. Это походило на безумство. Даже сейчас, просто думая о ней, Марк вдруг ощутил, что в него будто бы проникает какая-то скверна. В затылке забило – черная чернота пыталась забраться ему в голову. Ему снова, как ночью, стало невыносимо жарко, и чтобы освежиться и придти в себя, он рывком поднялся с кровати, подбежал к окну и настежь распахнул его. В комнату ворвался холодный ветер вместе с криками барагозивших внизу людей.

С криков, с гула и грохота, режущих слух, здесь начиналось каждое утро. Типичное утро типичного панельного двора. Вот и в этот ранний час у подъезда дома сцепились двое местных обитателей, которые необычайно громко решали, чья машина должна выехать со стоянки первой. Один кричал, что его автомобиль имеет преимущество перед всеми остальными, поскольку тот дороже и новее, второй же утверждал, что цена авто тут не играет никакой роли и лишь водительский стаж имеет значение. Они голосили, топая ногами и размахивая руками, как две обезьяны в зоопарке. Молодой и богатый иногда грозил кулаком, старый и опытный – двумя кулаками.

– Как же мне уже осточертели каждодневные вопли всяких придурков! А тебе, Камешек? Тоже? – поинтересовался Марк у серого булыжника, стоявшего на книжной полке и как бы заменявшего собаку или кошку. Отличный гранитный собеседник, никогда не перебивающий, не возражающий и со всем молча соглашающийся, согласился со своим хозяином и на сей раз.

Крики с улицы тем временем все продолжали доноситься, и никто из кричавших не желал уступить. Тогда тот, что побогаче, достал из багажника бейсбольную биту, а тот, что поопытнее – совковую лопату. Они, как первобытные дикари, приняв поистине воинственные позы, уставились друг на друга, после чего, медленно переставляя ноги, пошли по кругу, и каждый из них не сводил глаз с соперника. Смешное, забавное, глупое и бессмысленное зрелище! Два неандертальца, окруженные каменными высотками, ходили кругами, побрякивая оружием в руках.

– Скопище тупиц! – плюнув из окна, Марк оглядел соседние дома, обступившие плотным кольцом его собственную панельку.

Сотни пыльных стекол в ответ поглядели на него. Сотни стекол, за которыми скрывались квартиры-клетки, квартиры-гробы. Квартиры, в которых говорили о пустом, делали пустое и думали о пустом. Квартиры, в которых жили пустые люди. Вот на балкон дома напротив выползла хрычовка, облаченная в глубокий неглиже. Она закурила и уставилась на Марка. Она пожирала его глазами, изрыгивая густой дым изо рта. Старая уродливая женщина, насквозь пропитавшаяся табаком и спиртом. От ее пристального взора Марку стало как-то не по себе, и он перевел взгляд вниз на тех, что барагозили по поводу стоянки. К ним присоединились еще четверо новеньких: трое тоже кричали, а четвертый снимал происходящее на камеру. Открытое безумие! В какой-то момент один из споривших пообещал проткнуть колеса чужой машины, на что незамедлительно получил ответную угрозу, которой Марк, к сожалению, не смог расслышать, поскольку в соседнем дворе заревели большие бульдозеры. Там с утра до вечера шла непрекращающаяся стройка очередного торгового центра. Перепалка мужчин закончилась так же стремительно, как и началась ранее. Марк еще раз плюнул и, чтобы не слышать панельных шумов, закрыл окно. Затем он прошел вглубь комнаты, разминая затекшую за ночь шею, пододвинул к столу стул и сел на него.

«Пора браться за дело».

Он достал блокнот, открыл первую страницу и принялся писать: «Толстяк. Цель номер один. Я отомщу за отца! Отомщу за всех отцов и матерей, сгнивших на твоем чертовом заводе. Ты, толстосум, ответишь за каждую буханку хлеба, отнятую у бедняка. Ты будешь лежать в луже собственной крови и захлебываться, а я буду стрелять, стрелять, стрелять, не переставая».

Дописав предложение, Марк остановился. Мысль вдруг просто перестала идти. В голове установилась тревожная тишина, не предвещавшая ничего хорошего. Это как затишье перед бурей, и он, зная об этом, напряг все свои внутренние силы в ожидании худшего. Худшее не заставило себя долго ждать, и спустя миг раздался удар по батарее. Сердце Марка тотчас забилось с удвоенной скоростью, а внезапно ожившие мысли залаяли одна громче другой. Ситуацию срочно следовало брать под свой контроль, пока дело не стало совсем худо, и тогда он снял с книжной полки Камень, положил его на стол рядом с собой и принялся легонько постукивать по нему письменной ручкой. Это ему хоть как-то помогало в борьбе с мерзкой Девчонкой. Так тревога скорее отступала, и мысли скорее очищались от мрачной скверны. Очень скоро батарея замолкла, и тогда Марк, отстоявший свою психическую свободу в непростой и невидимой глазу обычного человека битве, принялся рассуждать вслух.

– Толстяк – директор металлургического завода. Завод расположен в Бедняцком Квартале, но сам Толстяк там, я уверен, практически никогда не бывает. Он наверняка все время сидит в офисе в центре города, откуда и ведет все свои дела. Там я его и застану. Надо будет к нему…

Дальнейшие размышления прервал внезапно зазвонивший телефон. Марк вздрогнул, затем захлопнул блокнот и поспешил в коридор, чтобы ответить на звонок.

«Вдруг это Макс по поводу оружия», – подумал он, поднимая трубку.

– Алло.

– Привет. Это Генри.

– Привет, Генри. Я тебя узнал. Как ты поживаешь, братишка? – радостно поприветствовал брата Марк.

– Хорошо… да, хорошо… у меня все хорошо…

– Рад слышать, что у тебя все в порядке. А у твоих друзей как?

– Хорошо… у них тоже, как и у меня, хорошо…

– Славно.

– Ты завтра навестишь меня? Врачи разрешили тебе приехать.

– Конечно! Обязательно!

– Хорошо… это очень хорошо… я буду тебя ждать, Марк. Пока.

– До завтра, Генри. Я обязательно к тебе заеду!

6

Марк приближался к дому скорби, в котором содержался его брат и другие вылущенные люди, затерявшиеся в пространстве и времени. Палая листва шумела под ногами, ветви черных деревьев качались на ветру, моросил мелкий дождь. Здание психлечебницы, издали кажущееся зловещим и мрачным, нагоняло тоску. Скорее всего, такое настроение отчасти складывалось из-за отвратительной осенней погоды, которая, в принципе, на что угодно может наложить свой скорбный отпечаток и превратить желтое в серое, красное в серое, голубое в серое. Одним словом обесцветить и лишить жизни даже самый прекрасный пейзаж. Марк остановился перед воротами и еще раз осмотрел здание. Три этажа, красный кирпич, решетки на окнах – скорбный дом. Тут обитали самые разные люди. Несчастные и очень несчастные. Какие-то из них о своем несчастье даже не догадывались, и это в некотором роде было их спасением. Они не понимали, что чего-то лишены. Они не понимали, что должны пребывать в вечном отчаянии. Например, как пациентка по фамилии Куз., пятнадцать лет назад потерявшая мужа и годовалую дочку в результате несчастного случая, после чего утратившая всю память. Помимо того, что она потеряла все воспоминания, ее мозг перестал еще и фиксировать любую новую информацию, поступающую извне, так что каждый день она рождалась заново, даже не догадываясь о том, что число подобных рождений давно уж перевалило за тысячу. Она всегда пробуждалась с улыбкой на лице просто потому, что не могла запомнить, что по «долгу службы» обязана просыпаться с тоскливой мрачной физиономией. Она ничего не могла запомнить. Она не узнавала медсестер, заходивших к ней утром в палату, не узнавала врача, не признавала собственное отражение в зеркале, свою постель, в которой себя обнаруживала, свои тапочки под кроватью. Стертая память являлась ее спасительным кругом, так что кровавым призракам из прошлого было никак до нее не добраться.

«Память о прошлом – проклятие», – подумал тогда Марк, перешагивая порог лечебницы. – «Если бы мой брат подобно другим пациентам тоже мог позабыть тот злополучный день».

Зайдя внутрь, он сразу направился к стойке регистрации, где в белом халате и чепчике сидела пергидрольная девушка.

– Здравствуйте, – поздоровался с ней Марк. – Я пришел к брату…

– О, это вы! Здравствуйте. Давненько вы нас не навещали.

– Дела…

– Понимаю…

– Я пройду?

– Минутку… – зазвонил телефон, и медсестра подняла трубку, произнеся дежурную фразу, которой отвечала на все входящие звонки. Она выслушала вопрос, уточнила какой-то момент, после чего перевела звонок на другую линию. Затем положила трубку и вновь обратилась к Марку. – У вашего брата теперь новый врач.