Кукла

Кукла
EFFIE

Одинокая Соня берет на попечение четырнадцатилетнюю Анжелу. Они хорошо ладят друг с другом, но все меняется, когда у женщины появляется бойфренд. Он настойчиво домогается подопечную, когда «подруги» нет дома.

Анжела уезжает из города, но через несколько недель Соня находит ее и просит вернуться, обещая, что "третий лишний" уйдет, и все будет по-прежнему…

EFFIE

Кукла

– 1 –

Вы знаете, что такое абсолютное одиночество?

Это такое угнетающее состояние, когда никого нет рядом и никому до тебя нет дела. Ты словно находишься в непроницаемом мыльном пузыре, из которого не можешь выбраться, и всегда один на один со своей жизнью.

Ты сам по себе, но это не то, чего ты хочешь.

Мне хорошо знакомо это чувство. Среди двухсот воспитанников детского дома я была совершенно одинокой. Я ощущала это всеми органами чувств: в запахе сбежавшего молока, сочившегося из столовой; в грубой, невкусной пище; в жестких вафельных полотенцах; в незвучании слова «мама» и в грустных детских глазах.

Конечно, с этим чувством здесь знакома не только я.

Несколько месяцев назад во время перемены я зашла в туалет и увидела девочку из соседнего класса. Она тоже росла в детском доме, но была на несколько лет младше меня, и я не помнила ее имени. Встав на цыпочки и оперевшись тонкими, длинными руками на раковину, девочка неуклюже целовала свое отражение в зеркале и шепотом повторяла: «Ты красивая, ты очень красивая!»

Я в смущении тут же вышла оттуда.

Если бы я застала целующуюся парочку, то, наверное, была бы в меньшем смятении. Мне было по-настоящему неловко от того, что я увидела и услышала. Хотя позже мне стало понятно, почему она так делала. Никто ведь не говорит ей, что она красивая, добрая, прилежная; никто не обнимает, не смотрит на нее с нежностью, не спрашивает, что было интересного на уроках…

Даже воспитатели редко хвалят нас за хорошее поведение или спортивные достижения, чтобы не выделять кого-то из воспитанников, не проявлять к ним излишнюю чувствительность. Они делают это не из малодушия или душевной черствости, а для того, чтобы все остальные не чувствовали себя еще более несчастными и никому не нужными.

Но как по-другому могут чувствовать себя дети, от которых отказались родители?! Мы всю жизнь живем с горьким чувством, что в нашей жизни чего-то не хватает, чего-то значительного, возможно, самого главного, ведь именно в детстве мы учимся любить. А любовь к другим (и даже к самим себе) берет начало в нашей первой привязанности к родителям.

У детдомовцев все по-другому. Все, что у нас есть – это мы сами. Некоторые, как я, смирились с этим, научились полагаться на себя, и только старшие воспитанники объединялись в компании, чтобы показать свою жестокость и власть.

Даже те, кто никогда не был в детском доме, могут верно представить уклад здешней жизни. Все дни у нас строго регламентированы и неотличимо похожи один на другой. В шесть утра воспитанники просыпаются, заправляют одинаковые узкие кровати и, обгоняя друг друга, бегут к умывальникам. Затем они натягивают поношенную одежду и спускаются в спортзал на зарядку и перекличку.

После скучных упражнений и заунывных патриотических песен под фонограмму всех ждет завтрак в общей столовой – неизменно невкусная каша, серый хлеб, липкий маргарин, яйцо и светлый чай.

Для таких, как я, кто с рождения живет без родителей, такая еда кажется нормальной – другой мы не знаем. А те, кто впервые пришел в детский дом или вернулся сюда из приемной семьи, с трудом к ней привыкают. Такие дети медленно, с неприязнью ковыряются в пресной каше или слипшихся макаронах, как будто от этого еда станет вкуснее или хотя бы терпимее.

Наверное, для персонала еда готовится отдельно – никто из взрослых не смог бы есть то, что каждый день едим мы, воспитанники.

Правда, был у нас один шутник, рыжеволосый Лешка Егорцев. Иногда он заходил в столовую подчеркнуто медленным, широким шагом, как бы рисуясь. Одетый в майку, брюки и «шарф» из вафельного полотенца, не вынимая длинные веснушчатые руки из карманов, Лешка останавливался посреди столовой и, глядя в окно, словно любуясь прекрасным пейзажем, небрежно требовал подать ему на завтрак горячий сэндвич с сыром, яйцо всмятку, шоколадный капкейк и черный кофе. Вся столовая буквально взрывалась от хохота.

Персонал, конечно же, не оставался в долгу. Самой находчивой была уборщица, которую все называли «странная тетя Галя». Ее иногда заставали в комнате, где играли самые младшие. Там она брала на руки какого-нибудь ребенка и прижимала его к груди, как будто баюкала. Возможно, в этом она находила поддержку и утешение, хотя почти никто не понимал, что она делает.

Когда хохот становился тише, и можно было расслышать чей-то голос, тетя Галя медленно вставала из-за стола, расправляла свой длинный темный фартук и спрашивала у «синьора», где он желает кушать свой завтрак – на террасе или в малой столовой.

Лешка смеривал ее долгим, пронзительным взглядом, как нерадивую служанку, и обычно выбирал свой вариант. На этом представление заканчивалось, раздавались редкие, застенчивые аплодисменты, но улыбки еще долго играли на старых и молодых лицах.

Да, без таких, как Лешка, жизнь в детском доме была бы трудновыносимой.

После завтрака начинались уроки. Мы угрюмой толпой шли в общеобразовательную школу, а во второй половине дня с легким сердцем возвращались обратно.

Воспитанники побаивались учителей и одноклассников, которые росли в семьях. Мы чувствовали себя нелепыми, жалкими оборвышами и редко отвечали в классе. Даже зная правильный ответ, детдомовцы часто отмалчивались или дерзили из упрямства. Но чаще всего воспитанники к урокам не готовились – это было в порядке вещей.

– Мне ни к чему ваша химия, я буду бизнесменом! – вызывающе бубнил рослый Гришка Катаев, исподлобья глядя на учителя.

– А математику будущему предпринимателю тоже знать не обязательно? – парировал преподаватель, заглянув в классный журнал. – Я смотрю, у Вас одни тройки…

Гришка молчал, опустив взгляд в пол. Ему было стыдно признаться, что он совсем запустил химию и догнать остальных ему уже не по силам.

– Вы думаете, что естественные науки бесполезны и начальные знания не пригодятся вам в жизни? – обратившись ко всему классу, спросил учитель, заложив руки за спину. – Если так, то вы все ошибаетесь, – здесь он выдержал эффектную паузу, а затем продолжил: – Химия – это не набор скучных, громоздких формул. Это наука о том, как из одного или нескольких веществ в определенных условиях можно получить что-то новое. Она вдохновляет нас на творчество, заставляет верить в чудеса! Звучит невероятно, но один и тот же химический состав в разной концентрации может иметь нетождественные свойства! Даже банальное снотворное может быть опасным для жизни или здоровья человека, если принять его слишком много. Как не навредить себе или другим? Как извлечь из таблеток и порошков пользу? Всему этому нас учит химия.

Пока учитель искусно мотивировал класс изучать его предмет, мне в голову пришла одна мысль. Люди, как химические элементы, взаимодействуют друг с другом. Общение с некоторыми из них обогащает нас, помогает раскрыть наши лучшие качества. Но есть и такие, которые окисляют нас, убивают наши полезные свойства и приводят к разрушению…

Увы, «человеческую химию» не изучают в школе. Невозможно узнать заранее, как сложится взаимодействие с тем или иным человеком, что оно принесет… Эту сложную науку можно познать только эмпирически, и для этого человеку дана целая жизнь.

После уроков и легкого полдника воспитанники обычно собираются в общей комнате на втором этаже. Там каждый находит занятие по интересам: многие смотрят телевизор, играют в карты или настольные игры, несколько человек рисуют, усевшись в кружок, а угловатые девочки-подростки, выстроившись в две шеренги, хором поют: «Мало половин, мало, мало половин» [1] и пританцовывают, подражая плавным, манерным движениям исполнительницы.

Я же до ужина обычно уходила в библиотеку. Только в компании с книгами я не чувствовала ни скуки, ни одиночества. Мне нравился этот молчаливый книжный приют с въевшимся запахом времени и слежавшейся серо-черной пыли. Я жадно глотала все без разбора: романы, приключения, биографии, путеводители, пытаясь представить ту «настоящую» жизнь, которая ждала меня за воротами детского дома.

Когда мне не хотелось читать, я смотрела в окно. С третьего этажа мне было отлично видно весь двор: высокий железный турник; старые скрипучие качели; короткую, вросшую в землю горку; маленькую песочницу, а также нестриженные кусты и клумбы у крыльца. Я любила наблюдать за малышами, игравшими в снежки или в «горячую картошку» в зависимости от времени года. Но больше всего мне нравились «веселые старты», которые воспитатели и волонтеры устраивали в погожие деньки, и я, как болельщик, с трибуны следила за ходом соревнований. А когда на улице никого не было, я мечтала о самых простых и заурядных вещах, которые хочется иметь, только когда их нет.

К счастью, даже в жизни детдомовцев иногда случается что-то хорошее.

Как-то утром меня вызвали в кабинет директора. Когда я услышала об этом, у меня вспотели ладони, но выбора не было – пришлось идти.

«Бывают хорошие дни, бывают плохие», – подбадривала я саму себя, выходя из столовой и стараясь не обращать внимания на ухмылки других воспитанников, частенько получающих нагоняй от директора за драки, распитие спиртных напитков или плохие оценки.

Меня еще ни разу не вызывали к заведующей. Я шла по коридору, перебирая в голове все, что было накануне и тщетно пытаясь понять, что я сделала не так.

Лидия Ивановна (заведующая детским домом) встретила меня холодной покровительственной улыбкой и попросила сесть за стол, стоящий под прямым углом к ее длинному рабочему столу, заваленному всевозможными бумагами. Она почему-то избегала смотреть воспитанникам в глаза и сразу надевала затемненные очки, когда кто-то из них к ней входил.

Я села на стул и тоже попыталась улыбнуться.

«Неприятности лучше всего встречать с улыбкой», – подумала я.

– Вот что, Анжела, – строго начала Лидия Ивановна, – хочу сообщить тебе приятную новость. Одна женщина – немолодая, но и нестарая – хочет взять тебя на попечение. Ей больше сорока пяти лет, у нее нет своих детей, но она хочет о ком-то заботиться, – заведующая сделала паузу и выразительно посмотрела на меня. – Конечно, одинокие женщины «под пятьдесят» берут детей себе в утешение, но разве ее желание иметь семью не похвально?!

Я кивнула. Наверное, это было так.

– Если ты примешь ее предложение, у тебя будет своя комната, красивые новые вещи и взрослый человек рядом. Скажу прямо, к нам нечасто обращаются за детьми старше десяти лет, но тебе очень повезло! Она очень скоро придет познакомиться с тобой лично и, я надеюсь, вы с ней найдете общий язык. Ты ведь хочешь уйти из детского дома?

– Да, наверное, – неуверенно пробормотала я, пытаясь осознать это невероятное известие – первое по-настоящему значимое событие в моей жизни.

Признаюсь, меня тогда пугали перемены. Я не ждала от жизни ничего хорошего, поэтому не могла с уверенностью сказать, хочу я уйти или нет. Но все же перспектива иметь свою комнату, книги, одежду, которую до меня никто не надевал, была сказочно заманчивой.

Я неуверенно улыбнулась.