Собрание творений. Молитва

Вскоре по возвращении своем из Эдессы преподобный Ефрем заболел. Слух об опасной болезни святого старца быстро распространился по окрестностям. Толпы народа устремились к его жилищу, чтобы получить от него последние наставления. Предчувствуя близкую кончину, Ефрем, уже находясь на смертном одре, болезненной рукой написал «Завещание», в котором оставил нам истинное изображение себя.

Оканчивая свое земное поприще, святой старец с дерзновением прибегает к Богу как Свидетелю чистоты своей веры, в которой желал утвердить и других. «Клянусь, – говорит он в своем «Завещании», – Снисходившим на гору Синайскую и Вещавшим из камня (см.: Исх. 17, 6); клянусь устами, возопившими: Элои! (Мк. 15, 34) и приведшими этим в содрогание всю тварь; клянусь Тем, Кто продан Иудой и биен в Иерусалиме, клянусь могуществом Ударенного по ланите и величием Приявшего заплевание; клянусь тремя Именами[33 - Слово «имя» преподобный Ефрем часто употребляет в значении «лицо».] Огня и единым Божиим Существом и единой волей, что не отделялся я от Церкви и не восставал против Божия всемогущества. Если возвеличивал я в уме своем Отца паче Сына, то да не помилует Он меня. Если умалял я Духа Святого перед Богом, то да покроются тьмой очи мои. Если исповедовал иначе, нежели как говорили, то да ввержен буду во тьму кромешную. Если говорю лицемерно, то да буду вместе со злыми гореть в пламени. Если говорю это из человекоугодия, то да не послушает меня Господь на Суде».

В течение всей жизни Ефрем долго боролся с врагами истины Христовой. В конце дней, обозревая труды свои, святой старец упомянул о них, чтобы внушить ученикам своим ту же ревность к сохранении правой веры, какой горела его душа. «Ни днем, ни ночью, – говорил он, – всю жизнь свою никого не злословил я и с начала бытия своего ни с кем не ссорился, но непрестанно состязался в собраниях с отступниками. Ибо знаете, что и хозяин овец бьет своего пса, который, видя, как волк идет в овчарню, не бежит и не лает на него». С горечью он провидел вторжение в стадо Церкви этих губительных волков: его пророчество через три месяца исполнилось. «По смерти моей, – говорит он, – придут к вам злочестивые люди в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные (Мф. 7, 15). Сладки речи их, но наклонности сердца их полны горечи; добры они по наружности, но происходят от сатаны. Бегайте их и учения их и не приближайтесь к ним. Не отступайте от веры моей и не преступайте слова моего».

С особенной любовью в «Завещании» он останавливается мыслью на тех учениках своих, вера, просвещение и жизнь которых подавали ему надежду на их верность истине и благоуспешную деятельность. И вся душа его возмущается, когда он вспоминает имена изменников истины. Первым преподает он благословение, последних предает проклятию. «Симеон, – говорит он одному из верных своих учеников, – Бог да услышит тебя; в какой ни приидешь град, да исполнишь там церковь, как чашу». Другому говорит: «Слово твое да будет как огонь и да потребит терния ересей; как пламень в лесу, да попалит их слово учения твоего; как Давид, побеждай и низлагай сынов заблуждения вместо Голиафа».

Уверенный, что любовь к нему эдесских жителей не преминет обнаружиться в богатых приношениях для его погребения, Ефрем, ничего не требуя для себя, все обращает в пользу бедных. Он говорит окружающим его: «Принесите, что обещали вы, и положите с братом вашим; принесите и положите передо мной, чтобы сам я, пока остается у меня несколько памяти, назначил тому цену… и пусть это роздано будет бедным, нищим и нуждающимся. И вам будет это на память, и мне на пользу, вас наградит за это милость Божия, как раздаятелей, а меня, – как советника». Нестяжательный инок не хотел обременять себя и по смерти тем, что отвергал при жизни. «Клянусь и вашей, и своей жизнью, – говорил он, – у Ефрема не было собственности, не было ни жезла, ни мешка, потому что слышал я слова Господа: Не собирайте себе сокровищ на земле (Мф. 6,19)».

Но всего яснее обнаружилось в «Завещании» Ефрема глубокое смирение и сокрушение сердечное, которые были душой его жизни. Отсюда проистекали его последние заповеди, чтобы не погребали его с пышностью, не прославляли его при погребении, не сопровождали его гроб торжественно, но вместо всяких украшений и ублажений старались облегчить его судьбу своими молитвами. «Кто положит меня, – говорил он, – под жертвенником, тот да не узрит Божия Жертвенника, потому что смрадной нечистоте неприлично лежать на святом месте. Если кто положит меня во храме, тот да не узрит Храма света, потому что суетная слава бесполезна тому, кто недостоин славы. Для чего воздавать почести тому, кто не соблюл своей чести? Не полагайте меня с мучениками, потому что грешен я и ничего не стою; по недостаткам своим боюсь и приближаться к костям их. Кто понесет меня на руках своих, у того руки да покроются проказой, как у Гиезия, но, подъяв меня на рамена, несите как можно скорее и предайте погребению, как презренного, потому что бедственно прошли дни мои.

К чему прославлять вам меня, когда посрамлен я перед Господом? К чему ублажать вам меня, когда нет у меня добрых дел? Если бы кто описал вам дела мои, то всякий из вас оплевал бы мне лицо; если бы зловоние грешника ощущали приближающиеся к нему, то все бы убежали от Ефремова смрада… Грешен я, осквернен нечистотой и непотребством, очернен грехами. Какой нет во мне нечистоты? Какого не лежит на мне греха? Все непотребное, все беззаконное и скверное есть во мне. Вовсе ничего хорошего не сделано мной во все дни мои, вовсе ничего доброго не совершено с тех пор, как произвели меня на свет родители мои.

Ничего не берите у меня на память себе, ибо на память вам есть у вас слышанное вами от Господа нашего. Если возьмете что у Ефрема, то Ефрем будет в ответе. Господь скажет мне: “В тебя более веровали они, нежели в Меня”. Кто со мной во гроб положит шелковую одежду, тот да будет ввержен во тьму кромешную; кто со мной во гроб положит багряницу, тот да будет низринут в геенну огненную. В моей ризе и в кукуле предайте меня земле, потому что убранство неприлично непотребному.

Кто понесет передо мной восковую свечу, того да пожжет огонь из внутренности его. К чему огонь тому, кто сожигается собственным своим огнем? Лучше пролейте, братия, слезы свои обо мне и о всех, подобных мне. Во грехах и в бесполезной суете провел я дни свои.

Не полагайте со мной во гроб ароматов, потому что честь эта для меня бесполезна; не полагайте благовоний, потому что они не избавят меня от суда. Ароматы воскурите во святилище, а меня предайте земле с псалмопениями. Вместо того чтобы расточать благовония и ароматы, вспоминайте меня в молитвах своих.

Не полагайте меня в ваших гробницах, потому что ни к чему не послужат для меня ваши украшения. Я же дал обет Богу, чтобы погребли меня со странниками. Я такой же странник, как и они. С ними положите меня. Положите меня на кладбище, где погребены сокрушенные сердцем». Так высказывалась в последний раз смиренная и сокрушенная душа великого Ефрема.

В некоторых жизнеописаниях святого Ефрема приводятся два случая, произошедшие во время этой последней беседы преподобного с учениками. Когда умирающий старец повелел не класть его в гроб в богатых одеждах, но если кто-нибудь приготовил их, тот лучше пусть отдаст их нищим, тогда один из присутствовавших, очень богатый и знатный человек, приготовивший для погребения святого Ефрема богатые одежды, услыхав запрещение угодника Божия, решил в душе своей, что вместо самих одежд лучше раздать бедным ту сумму денег, какую они стоят. Но лишь только он подумал об этом, как был схвачен злым духом и с пеной изо рта и в корчах упал к ложу умиравшего праведника. На вопрос святого Ефрема, что с ним, он рассказал о своих размышлениях и решении отдать бедным не самую одежду, а ее денежную стоимость. Тогда святой Ефрем, возложив руку на недужного, исцелил его и повелел ему поступить так, как он мысленно решил.

Другой случай связан с дочерью главного военачальника и префекта эдесского по имени Лампротата, которая тоже была ученицей преподобного. Припав к ложу умирающего праведника, она стала громко оплакивать его и просила позволить ей хотя бы самый простой ковчег приготовить для останков угодника Божия и чтобы после смерти ей быть похороненной у ног святого Ефрема, дабы таким образом никогда не разлучаться с угодником Божиим. Видя ее искренние слезы и слыша горячие молитвы, преподобный Ефрем разрешил ей исполнить это желание, но с условием, чтобы ковчег не был мраморным и чтобы и другим не воспрещать делать то же. Кроме того, святой Ефрем связал ее и других, которые пожелали бы ей подражать, обетом никогда не садиться на носилки, которые носили мужчины, так как это неприлично для женщины, через которую вошел грех в мир, и для мужчины, коего Глава есть Сам Христос. Когда женщина эта скрепила клятвой свой обет, тогда угодник Божий благословил ее, дав ей обещание, что в детях и потомках ее не прекратится начальство до Второго пришествия Господа. После этого святой Ефрем предал Богу дух свой.

Спустя месяц по возвращении в свое уединение преподобный Ефрем скончался на руках своих учеников и любивших его эдесских жителей. При многочисленном стечении клира, пустынников и народа тело его предано было земле точно так, как он завещал, – на кладбище, где хоронили странников, и только некоторое время спустя нетленные останки его перенесены были в храм. По наиболее достоверным свидетельствам, святой Ефрем скончался в июне 373 или 372 года, а родился в начале IV столетия, вероятно в 306 году.

Творения святого преподобного Ефрема Сирина

Преподобный Ефрем Сирин всегда пользовался общим уважением в Церкви, как по своей жизни, так и по писаниям. Святитель Григорий Нисский говорит: «Прославлять мне надобно того, который на устах у всех христиан, Ефрема, которого жизнь и учение сияют во всем мире. Ибо он известен почти всей подсолнечной, и только разве те его не знают, которые не знают великое светило Церкви – Василия Великого». Блаженный Иероним свидетельствует, что писания его в некоторых церквях читались в церковных собраниях после Священного Писания.

Уважение, какое питала Древняя Церковь к писаниям святого Ефрема, открывается и из того, что многие его сочинения еще при жизни его были переведены на греческий язык. Так, например, церковный историк Созомен свидетельствует: «Еще при жизни Ефрема начали переводить его писания, и доселе они переводятся; и переводы не намного лишены достоинства подлинника, так что и грек, читая их, удивляется им наравне с сирийцем»[34 - «Церковная история». Т. III. С. 2.].

В римском, до сих пор остающимся наиболее полным, издании творений святого Ефрема, по языку, на котором они более известны нам, его писания разделены на две части: первую составляют творения, известные на греческом языке, вторую – на сирийском. В первой части содержатся преимущественно молитвы и духовно-нравственные творения преподобного Ефрема, изложенные частично в поучениях, частично в беседах, составленных в виде вопросов и ответов, а некоторые – в кратких афористических изречениях. Во второй части помещены все его толкования по порядку книг ветхозаветных и отдельные объяснения некоторых глав Священного Писания, все его полемические сочинения, изложенные в стихах, несколько бесед о разных предметах, а также песнопения о покаянии и на погребение умерших.

Нет убедительных оснований думать, что сам преподобный Ефрем писал на греческом языке. Из древних писателей, которые говорят о языке его творений, все замечают только, что он писал на сирийском языке и что на греческом языке известны только переводы с сирийского. Впрочем, нет также причины сомневаться и в том, что преподобный Ефрем знал греческий язык. Из некоторых его сочинений видно, что он читал писания греческих отцов Церкви, которые в его время еще не были переведены на сирийский язык. Так, он читал сочинения святого Иринея, епископа Лионского (в сочинении «О добродетели» он приводит обширную выписку из труда святого Иринея «Против ересей»), жизнь Антония Великого, описанную святителем Афанасием Александрийским, и прямо указывает на сочинителя этого жизнеописания в десятой «Беседе на слова: Тщательно храни душу твою». Можно также отметить, что он немного был знаком и с греческими философами Сократом, Платоном и Аристотелем, которых он характеризует в коротких словах. В его писаниях встречаются объяснения греческих слов. Наконец, преподобный Ефрем, как увидим впоследствии, при толковании Священного Писания во многих местах руководствовался переводом Семидесяти толковников.

Из-за утраты или неизвестности подлинных писаний преподобного Ефрема греческие переводы заняли их место. О близости их к подлиннику можно судить только по немногим творениям, дошедшим до нас и на сирийском языке, и в греческом переводе. Таково, например, «Завещание» преподобного Ефрема и его песнопение «О пророке Ионе».

По своему содержанию творения преподобного Ефрема можно разделить на следующие разделы:

1. Толковательные

2. Духовно-нравственные

3. Догматико-полемические

4. Молитвы и песнопения.

Толковательные творения

По свидетельству святителя Григория Нисского, преподобный Ефрем писал толкование на все Священное Писание. «Ефрем, – говорит он, – толковал все древнее и новое Писание, от сотворения мира до последней благодатной Книги». У сирийских писателей находим также перечисления толкований Ефрема на разные Книги Священного Писания Ветхого Завета, такие как Бытие, Исход, Левит, Иисус Навин, Судей, на четыре Книги Царств, на Книгу Псалмов, Книги пророков Исаии, Иеремии, Иезекииля, Даниила и двенадцати меньших пророков, а некоторые упоминают и о толковании на евангелистов, прибавляя к этому, что Ефрем объяснял Евангелия, следуя Четвероевангелию Татиана, ученика святого Иустина Мученика, начав пояснения со слов: В начале было Слово (Ин. 1,1). В древнем армянском переводе сохранился и самый текст этого толкования, и, кроме того, в этом переводе имеются толкования преподобного Ефрема на Послания апостола Павла, на Паралипоменон и на Деяния святых апостолов. Но не все объяснения его на Ветхий и Новый Завет дошли до нас. Так, не сохранились толкования на Книги Руфи, Есфири, Притчей Соломона, Екклесиаста, Песни песней Соломона, Псалмов, Ездры, Неемии, Иудифи, Товита, на Книги Маккавейские.

Толковательные творения, бесспорно, принадлежат к лучшим трудам преподобного Ефрема Сирина. Обладая средствами, доступными и для других древних церковных толкователей Священного Писания, святой Ефрем имел у себя много таких, которые не имели другие и которые поэтому сообщают его толкованиям особенное достоинство. Так, он обладал важным и необходимым для толкователя Ветхого Завета знанием еврейского языка, на что указывают прямые ссылки на еврейский текст Священного Писания Ветхого Завета во многих местах толкований, причем иногда святой Ефрем даже поправляет некоторые недостатки сирийского перевода Библии. Это было для него тем проще, что его родной язык находился в ближайшем родстве с еврейским и это близкое родство часто служило толкователю верным пособием при определении смысла священных слов и выражений.

Обладая знанием еврейского языка и находя немаловажную помощь при толковании в своем родном языке, Ефрем пользовался греческим переводом Семидесяти, иногда прямо называя его греческим переводчиком, иногда просто – другим переводчиком. Например, в объяснении места из Книги пророка Амоса (Ам. 6,1), Ефрем говорит: «Греческий переводчик переводит: Обымаша начатки языков, а еврейский текст говорит: “Назначая самих себя в главы народов”».

Кроме того, в объяснении ветхозаветных книг преподобному Ефрему могло помогать и собственно знание Востока, где происходили великие события Ветхого Завета. В опыте настоящего он мог иногда находить объяснения того, что происходило в давние времена. Ему хорошо были известны жизнь, нравы и обычаи евреев, во множестве живших в его время в Месопотамии, и других восточных народов, с которыми евреи находились в соприкосновении. И преподобный Ефрем часто этим пользовался. Так, объясняя слова Первой книги Царств: И собрались в Массифу, и черпали воду, и проливали пред Господом (1 Цар. 7, 6), Ефрем пишет: «Этим обрядом они хотели утвердить новый завет с Богом. У евреев этот обряд употреблялся в виде заклятия; этим они как бы так говорили: “Как мы изливаем сию воду, так да прольется кровь наша, если после этого мы отступим от Господа и обратимся к богам языческим”».

Объясняя жертву, при которой был заключен завет Авраама с Богом (см.: Быт. 15, 9-12), он пишет: «Объяснение на это место надобно искать в обычаях халдеев. У них был обычай, чтобы клянущиеся проходили среди рассеченных трупов животных, расположенных в известном месте и определенном порядке по обеим сторонам, и каждый при этом произносил установленные слова: “Не дай Бог, чтобы и со мной то же случилось!” Поскольку же Авраам по происхождению был халдеем, то Бог и благоволил заключить с ним завет сообразно с его отечественным обычаем». Объясняя далее слова: И налетели на трупы, хищные птицы; но Аврам отгонял их (Быт. 15, 11), Ефрем говорит: «Думаю, что и это надобно объяснять также из обычаев халдейских. Халдеи, привязанные к птицегаданиям, обыкновенно наблюдали за полетом птиц. Бог и в настоящем случае благоволил допустить нечто подобное. Итак, когда птицы во множестве летали вокруг рассеченных трупов, Авраам, по обычаю, с детства ему знакомому, внимательно наблюдал, что потом станут делать птицы и куда направят полет свой». Потом, объясняя слова: И вот, напал на него ужас и мрак великий (Быт. 15, 12), толкователь, вероятно, причиной страха полагает то, что халдеи считали предзнаменованием великого несчастья и беды, если хищные птицы сядут на жертвы. Объясняя, наконец, слова: Дым как бы из печи и пламя огня прошли между рассеченными животными (Быт. 15, 17), Ефрем пишет: «Пещь дымящаяся и прохождение горящих светильников подтверждают замеченное выше, что Бог в настоящем случае благоволил сообразоваться с обычаями халдеев. У них было в обычае при совершении клятв проходить между рассеченными трупами со светильниками в руках».

Объясняя заповедь: Вы сыны Господа, Бога вашего; не делайте нарезов на теле вашем (Втор. 14, 1), Ефрем пишет: «Повелевает и постановляет законом на телах своих не делать едкими составами неизгладимых начертаний, подобно тому как делают египтяне, на телах своих начертывая неизгладимые изображения богов своих». Причину, из-за чего Бог воспретил насаждать дубравы близ алтаря Своего, Ефрем находит в том, что язычники имели обычай устраивать капища своим богам в рощах и дубравах. Объясняя слова: И не давал из нее (из церковной десятины) для мертвого (Втор. 26, 14), Ефрем говорит: «Этим указывается на обычай язычников уготовлять трапезы мертвым».

Иногда преподобный Ефрем пользовался и устными преданиями, сохранявшимися на Востоке и передававшимися из рода в род. Из предания, конечно, почерпнуты краткие сведения о некоторых пророках, оставивших нам свои писания, например об Авдии, Ионе, Иеремии. Предания эти отчасти согласуются с теми сведениями, которые содержатся в известном сочинении о пророках святителя Епифания, епископа Кипрского.

Нет сомнения, что такими преданиями особенно были богаты иудеи. Толкования преподобного Ефрема дают повод думать, что он был знаком с современными ему учеными толкователями иудейскими. Часто в его объяснении Писания встречаем указания на толковников, с которыми он иногда соглашается, а иногда и отвергает их. Почти везде такие указания находятся при объяснении буквального, исторического смысла Священных Книг, а не в приложении древних пророчеств к событиям новозаветным. Подобным образом блаженный Иероним также обращался к иудеям для изучения буквального, исторического смысла ветхозаветных писаний и благодарил Бога, что может от горького семени пожинать плоды сладкие. Все эти пособия, при особенной близости сирийского перевода Священного Писания к подлиннику, облегчали преподобному Ефрему понимание Священных Книг.

Направление, которого держался преподобный Ефрем в своих толкованиях, весьма верно охарактеризовал святитель Григорий Нисский. Он говорит, что Ефрем объяснял Писание буквально, но и не оставлял без объяснения глубоких тайн созерцания. Строго осуждая слепых приверженцев буквы Писания, он также осуждает излишнюю наклонность к аллегорическому толкованию. Так, объясняя первый стих Книги Бытия, Ефрем говорит: «Никто не должен думать, что шестидневное творение есть иносказание; непозволительно также говорить, будто бы что по описанию сотворено в продолжение шести дней, то сотворено в одно мгновение, а также будто бы в описании этом представлены одни наименования, или ничего не означающие, или означающие нечто иное»[35 - «Толкование на первую Книгу Моисея – Бытие», 1.].

Правда, в толкованиях Ефрема ясно выражена мысль, что весь Ветхий Завет, даже в своих частностях, есть совокупное пророчество о Христе: любящая и везде ищущая Христа душа его и в Писании везде хотела видеть Его – в лицах, событиях, вещах и действиях ветхозаветных он видит образы Нового Завета. «Смысл таинственный почти везде, – говорит он, – следует за историческим. Что пророки говорят о случившемся или имеющем быть с народом Божиим, то надобно относить к будущему состоянию Церкви Христовой, и вообще это служит к изображению Божественных распоряжений относительно всех праведных и нечестивых»[36 - «Толкование на Книгу пророка Исаии», 23.].

Но нигде преобразовательное и пророческое объяснение у Ефрема не простиралось до уничтожения буквального исторического смысла. Между пророчествами о Христе он ясно различал такие пророчества, которые ни к кому другому не могут быть отнесены, кроме Иисуса Христа, и такие, которые исторически могут относиться отчасти и к известному ветхозаветному лицу или народу, и лишь прикровенно ко Иисусу Христу, и, начав исполняться еще в ветхозаветные времена, достигают полного события только в лице Христа и во времена новозаветные.

Так, объясняя слова пророка Исаии (Ис. 35, 4–5): Вот Бог ваш, придет отмщение, воздаяние Божие; Он придет и спасет вас. Тогда откроются глаза слепых, и уши глухих отверзутся, Ефрем говорит: «Пророк предвозвещает иудеям будущие блага за те притеснения от ассириян и вавилонян, которые привели их в оцепенение, так что они, видя, не видели и, слыша, не понимали. Поэтому теперь предсказывает им, что будут они в состоянии, противоположном прежнему: что отверзутся очи слепых и так далее. И во всей истине совершено это Мессией. Когда для спасения всех людей соделался Он человеком, тогда отверзал очи слепым, и исцеленные Им увидели свет. Он делал ясным язык немых, давал слух глухим, даже когда люди не телесно только, но и душевно одержимы были этими недостатками. Ибо язычники, слепые в богопознании, увидели свет благовидения и слухом своим вняли гласу животворной евангельской трубы, ибо пробьются воды в пустыне (Ис. 35, 6). Конечно, означается этим и то избавление иудеев, тот мир и то спокойствие, какие последовали за гибелью ассириян, в самой же сущности исполнилось это в пришествие Господа. Ибо Он как бы “пробился” с неба, подобно живой воде сойдя в мир сей, эту жаждущую пустыню, и соделался как бы источником прибежища среди бесплодной долины»[37 - Там же, 35.].

Вообще, по представлению Ефрема, Священное Писание Ветхого Завета, кроме предметов, относящихся собственно к людям ветхозаветным, заключает в себе и истины, составляющие тайну Сына Божия, прикрытые образами, полное раскрытие которых предоставлено времени пришествия Христа. Часто при объяснении ветхозаветных событий он повторяет: «Это тень, а истина – Христова»[38 - См.: «Толкование на Книгу пророка Амоса», 9.]. При таком воззрении на Ветхий Завет Ефрем в каждом случае и прежде всего объясняет буквальное значение слов Писания и уже после этого открывает таинственное значение, где оное усматривает, и при этом проводит резкую черту между тем и другим толкованием; отличая каждый смысл своим наименованием, называет один – смыслом близким, буквальным, другой – иносказательным, духовным, смыслом высшего разумения.

Духовно-нравственные творения

В духовно-нравственных творениях Ефрем является, по преимуществу, проповедником сокрушения сердечного. Ни о чем так много не говорил и не писал он, как о сокрушении сердечном, о необходимости непрестанно проливать слезы покаяния, потому что и сам он был проникнут чувством глубочайшего сокрушения. Святитель Григорий Нисский говорит, что «непрестанно плакать для Ефрема было то же, что для других дышать воздухом. Кто будет читать его писания, – прибавляет святитель Григорий, – тот увидит, что он не тогда только плачет, когда говорит о покаянии, но и в похвальных словах, где другие обыкновенно выражают радость».

Ни днем ни ночью не отступала от него мысль о грехах. «На ложе моем, – говорил он в одном из своих умилительных песнопений, – помыслил я о Тебе, Человеколюбец, и в полночь восстал прославить благость Твою. Привел себе на память долги и грехи свои и пролил потоки слез. Ободряли меня разбойник, мытарь, Мария, грешница, хананеянка, а также кровоточивая и самаряныня при колодце водном. Они говорили мне: “Восстань, умоляй о щедротах; Господь твой исполнен щедрот!”»[39 - «О покаянии», 42.]

В другой раз он поведал братии своей, как однажды, среди размышлений о суете жизни временной, напал на него великий страх и он узрел очами сердца своего Господа, сидящего во славе Своей. «Господь сказал душе моей – так говорит Ефрем – “Для чего ты, душа, возгнушалась небесным своим чертогом, который наполнен светом славы? Для чего ты, душа, невеста Моя, ненавидишь Пречистого и Бессмертного Жениха? Для чего ты, душа, возгнушалась благами, какие уготовил Я тебе во свете жизни?.. Для тебя вошел Я в общение со смертью; для тебя и человеком Я стал… Я сделал так, чтобы ангелы служили тебе… А ты возгнушалась Небесным Женихом…” Убоялся я, братия, – продолжал Ефрем, – вникая в страшные слова Господни, и сказал: “Вы, горы, покройте грешника и нечестивца!”; преклонив вниз голову свою и проливая о себе слезы, говорил: “Услышь, Владыка, плач мой и не поступи со мной по всем делам моим!”»[40 - «О душевном страхе».]

Полный сокрушения сердечного, преподобный Ефрем, когда желает и других расположить к смиренному сознанию своих грехов, всегда старается сначала поставить на вид свое собственное недостоинство. Нередко он начинает свои наставления такими или подобными словами: «Будьте, по сердоболию своему, сострадательны ко мне, братия. Избранники Божии, склонитесь на воззвание человека, который обещал благоугождать Богу и солгал Сотворившему его; склонитесь, чтобы ваших ради молитв избавиться мне от обладающих мною грехов. С детства стал я сосудом непотребным и позорным… Увы мне, какому подпал я осуждению! Увы мне, в каком я стыде!.. Подлинно, у меня только образ благочестия, а не сила его»[41 - «Обличение самому себе и исповедь».].

Желая в других возбудить сокрушение, он всегда прежде старается возбудить его в себе. Часто слышатся в его наставлениях такие воззвания к самому себе: «Сокрушайся, душа моя, сокрушайся о всех благах, которые получила ты от Бога и которых не соблюла. Сокрушайся о всех злых делах, которые совершила ты! Сокрушайся и кайся, чтобы не предали тебя во тьму кромешную»[42 - «Слово умилительное» второе.]. То же чувство сокрушения Ефрем старался возбудить и в других. «Приидите, – говорил он в том же слове, – братия мои, придите, отцы, придите, рабы Христовы, сокрушим сердца свои и будем день и ночь плакать перед Господом! Приидите, воспомянем неизреченные и неописанные оные блага – и сокрушимся. Приидите, воспомянем тот страшный и в ужас приводящий Престол и тот стыд, какой ожидает нас перед ним, – и восплачем о себе. Приидите, напомним себе, что праведники воссияют, как солнце (Мф. 13, 43), а грешники окажутся подобными пригари на горшке, и, сокрушившись сердцем, возревнуем о добрых делах. Приидите, в сокрушении и в простоте сердца припадем к Богу, потому что Он благ и милосерд и спасает кающихся».

По опыту зная спасительные плоды сокрушения и слез, Ефрем и в своих наставлениях другим живо изображал силу спасительного плача. «Начало плача, – говорит он в слове, имеющем длинное название «О том, что должно не смеяться и рассеиваться, но плакать и проливать о себе слезы», – познание самого себя… Плач созидает и охраняет. Плач отирает слезами душу и делает ее чистой; плач рождает целомудрие, отсекает прихоти, усовершает добродетели. Что еще сказать? Плач ублажается Богом». «Велика сила слез, братия! – читаем уже в «Слове о Суде и об умилении». – Умиление вселяет в нас Единородного Сына, когда вожделеваем Его. Умиление привлекает на душу Духа Святого. Удостоверьтесь, братия, что на земле нет радости сладостнее той, какая бывает от умиления. Изведали ли опытно вы, братия, силу слез? Озарился ли кто из вас этой радостью слез по Богу? Если кто из вас, испытав это и усладившись этим, во время усердной молитвы возносился над землей, то в этот час бывал он весь вне тела своего, вне всего этого века и уже не на земле. Таковой с Богом беседует, во Христе просвещается. Великое чудо, братия: человек перстный с Богом беседует в молитве своей! Святые и чистые слезы по Богу всегда омывают душу от грехов, очищают ее от беззаконий. Слезы по Богу во всякое время дают дерзновение перед Богом. Нечистые помыслы никак не могут приблизиться к душе, которая имеет всегдашнее умиление по Богу. Умиление есть нерасхищаемое сокровище. Душа, имеющая умиление, ликовствует неизглаголанной радостью; умиление же разумею продолжающееся не один день, но до конца жизни – ночь и день. Умиление есть чистый источник, орошающий плодоносные насаждения души. Под плодоносными же насаждениями разумею добродетели и заслуги, орошаемые всегда слезами и молитвами».

Непрестанным представлением Страшного пришествия Христова, Последнего Суда и будущей участи праведников и грешников, сам возбуждая в себе сокрушение, преподобный Ефрем часто и перед своими слушателями изображал картину Последнего Суда. О чем бы он ни говорил, слово его как бы невольно склонялось более или менее к этому предмету. О том, что мысль о Суде постоянно была присуща душе его, лучше всего показывает следующее его поучение: «В один день, встав очень рано, ходил я с двумя братиями вне благословенного града Эдессы, возвел очи свои на небо, которое, подобно чистому зеркалу, со славой осиявало звездами землю, и в удивлении сказал: “Если звезды сияют с такой славой, то кольми паче праведные и святые, сотворившие волю Святого Бога, в тот час, когда приидет Господь, воссияют неизглаголанным светом Спасителевой славы!” Но вдруг при воспоминании о Страшном пришествии Христовом содрогнулись кости мои и, ощутив смущение и в теле и в душе, заплакал я с сердечной болью и сказал, воздыхая: “Каким я, грешник, окажусь в этот страшный час? Как предстану Престолу Страшного Судии? Что мне делать, когда святые узнают друг друга в чертоге небесном? Кто меня узнает? Праведные будут в чертоге, нечестивые в огне! Мученики покажут свои муки, подвижники свои добродетели, а я что покажу, кроме слабости своего нерадения? О душа рассеянная, душа грешная, душа бесстыдная, душа, ненавидевшая всегда жизнь свою! Долго ли пресмыкаться тебе по земле?”»[43 - «Слово умилительное» первое.]

Сокрушение Ефрема не было, однако же, горьким, безотрадным состоянием души. И сквозь слезы сияет в словах его тихая небесная радость, истекающая из сердца, полного любви к Богу и крепкого упования на своего Спасителя. «Во всю жизнь, – говорит святитель Григорий Нисский, – словами и делами своими он говорит с псалмопевцем: На Него уповало сердце мое (Пс. 27, 7)». И тогда, когда он говорит о сокрушении сердечном, его мысль возносится к беспредельной благости Божией. Он проливает слезы не тогда только, когда проникнут мыслью о своей греховности, но и когда с благодарностью и благоговением обозревает величие благодеяний и любви Божией к человеку. Располагая и других к слезам, он не хочет ввести их в безотрадное состояние. «Будем лицом светлы, – говорит он, – будем радоваться на дары Господни о Духе Святом; станем же плакать и сетовать мысленно, умоляя Бога, чтобы сохранил нас от всякого вида лукавства»[44 - «О том, что должно не смеяться и рассеиваться, но плакать и проливать о себе слезы».]. «Всех, кого печалит совесть о неприличных делах, – пишет Ефрем во втором «Умилительном слове», – умоляю: не отчаивайтесь в себе, не доставляйте радости своему сопернику. Но без стыда приступите к Богу, плачьте перед Ним и не теряйте в рассуждении себя надежды. Ибо Господь наш весьма рад кающимся и ждет обращения нашего». Поэтому-то в наставлениях Ефрема столько сладости и силы: они поражают и утешают, сокрушают страхом душу огрубевшую и наполняют тихим умилением, заставляют лить слезы, но такие, сладостнее которых на земле нет ничего.

Полемико-догматические творения

В полемико-догматических творениях святой Ефрем является защитником истины против современных ему лжеучителей, возмущавших Церковь Эдесскую. Догматические творения его написаны более в виде благоговейных размышлений об истинах, подвергаемых сомнению или перетолкованию, нежели в виде исследований догматических. Он не входит в подробное рассмотрение оснований, на которых утверждается истина, но по большей части только указывает на них или даже просто излагает истину так, как она исповедуется и как должно исповедовать ее верному сыну Церкви. Редко также он обращается и к рассмотрению оснований, на которые опирались лжеучения: он более обличает, нежели опровергает.