Пустота Волопаса

– Не знаю, – ответил Антон. – Я никогда его об этом не спрашивал, мы вообще почти не общались десять лет. Я вообще не уверен, что он – это он. Может, это какой-нибудь специально обученный бот мне пишет, чтобы добраться до моих паролей. Спроси его сама, когда увидишь, – сказал Македонов, выйдя на балкон, чтобы поставить столик и стул для Вари. Второй стул едва помещался, но они все равно в хорошую погоду любили завтракать на воздухе.

Из кухни донеслось позвякивание вилок и ножей.

– А я его увижу? – послышался обеспокоенный голос Вари. – И когда же, раз уж мы об этом заговорили?

– Завтра, – ответил Македонов, заходя на кухню и беря с полки турку. – Ты увидишь его завтра. Он прилетает в Питер на три дня. Я вас познакомлю.

– И ты ничего мне об этом не сказал?

– Я все утро тебе только об этом и говорю. Я же не мог сказать тебе раньше, чем узнал сам.

– А если бы я не спросила? Я ведь могла и не спросить, когда я его увижу.

– Все равно бы узнала. Он будет жить у нас. Надо снять раскладушку с антресоли.

Это было прошлым летом, и даже удивительно, как сильно все изменилось всего за год, за какие-то 365 дней, за пятьдесят две недели… Пятьдесят две целых и сто сорок три тысячных…

3

«Так вот, объясняю, в чем смысл истории». Голос в трубке пах медом акации и был таким же густым и липким, заполняя слух Антона и вытесняя из него периодические раскаты грома и шум ливня. Вага любил слово «история» и заменял им целый ряд других слов, таких как «смысл», «ситуация», «задача», «план», «идея» и многие другие. Смысл «истории» у Ваги всегда сводился к деньгам. К прибыли в любых ее формах и воплощениях. Трудно было в это поверить, но в юности он был художником и даже окончил художественную школу, а картины его деда и сейчас можно было найти в каталогах значимых выставок. Он любил рассказывать о своем венгерском происхождении, объясняя, что его фамилия восходит к известному в Венгрии роду Варга, хотя Варя время от времени повторяла, что вага – такая специальная штука, которой управляют марионетками, и в этом смысле фамилия ему очень подходит. Чем писатели не тряпичные куклы. Вообще-то в Ваге было что-то артистическое, Антон подумал, что зря тот бросил карьеру живописца. Правда, его работ Македонов никогда не видел так же, как и работ его деда, – про выставочные каталоги он знал только со слов самого Ваги.

В данном конкретном случае «история» заключалась в том, чтобы взять японские хокку, разных авторов и эпох, и донести их до рядового российского читателя, но в более приемлемом виде, то есть в таком виде, который позволял рассчитывать на их монетизацию. Вага гениально умел делать две вещи: платить за тексты как можно меньше и продавать их потом как можно дороже. Можно сказать, что он добросовестно выполнял свою работу. Когда речь заходила о высоких ценах на книги, он усмехался с видом специалиста и произносил всегда одну и ту же фразу: «О чем мы вообще говорим? Это же две чашки кофе в кафе средней руки». Хокку Ваге подходили идеально, как и все тексты, авторы которых умерли давным-давно и на выплату гонорара не претендовали, и даже поиск их наследников представлялся делом крайне затруднительным.

– Главное, они короткие и такие в меру сентиментальные, вполне в формате фейсбука, инстаграма и прочего, – пропел Вага в трубку. – Народ сыт сентиментальным, сейчас не девяностые: «Рабыню Изауру» людям уже не втюхаешь.

Антон сказал, что да, он готов подтвердить некоторое родство японской поэзии и постов в социальных сетях. Какие-то аналогии провести было можно. Только на кой черт Ваге он, Антон Македонов? Все эти тексты давно переведены, бери да печатай.

«Тут вот какая интересная история», – послышалось в трубке.

Через несколько минут Антон уразумел, что Вага недавно летел откуда-то в Москву, из какой-то европейской, скорее всего, страны, название которой он на всякий случай ни разу не назвал, по всей видимости, чтобы Македонов не смог сопоставить географические детали с каким-нибудь постом в том же фейсбуке и понять, с кем и зачем Вага туда ездил, и обратил внимание, что среди бестселлеров в книжном магазинчике аэропорта была книга духовных текстов, то что называется на каждый день. «Чтобы человек, так сказать, развивался, учился сохранять внутреннюю гармонию и прочая лабуда», – добавил Вага, дабы Антон не решил, что он сошел с ума. И это, со слов Ваги, была офигенно хорошая тема. То есть люди были готовы платить за это деньги. И Вага решил эту «историю» реализовать на нашем рынке, только не с духовными текстами, «тут, знаешь, зыбкая почва», а с хокку. «Пусть будет такая немного пелевинская история, – добавил он. – Пелевин вон уже лет тридцать хорошо идет благодаря этим своим восточным темам». Только стихи народ у нас не читает, проблема, как понял Антон, сводилась к этому, поэтому надо было их переделать в коротенькие рассказики. В прозе. Такие… инстаграмного формата. Можно будет даже сделать версию для инстаграма, хорошая будет история, сказал Вага. Три с половиной сотни – это, конечно, перебор, а вот по количеству недель, «Сколько у нас там недель в году-то?» – спросил Вага и обрадовался, узнав, что пятьдесят две и еще сто сорок две тысячных.

«Отличная история получится», – довольным тоном сказал он.

– Ты что сейчас делаешь? – спросил Вага.

У него было правило, которому он никогда не изменял. С авторами, которых он издавал или держал в уме в смысле публикации, он неизменно был на «вы». Македонов к ним не относился. Он был переводчик, а текстам, которые он писал сам, по мнению Ваги, категорически не хватало хайпа. «Напиши что-нибудь про наркотики, а еще лучше – про религию и наркотики, мы тебя напечатаем, – дружески сказал как-то Вага в ответ на присланные Македоновым рассказы. – Или хотя бы залезь на Александрийскую колонну, и пусть тебя оттуда снимают пожарные. Вот это будет хорошая история».

– Сижу под деревом. Тут гроза.

– Да, лупит ливень… Ну и хорошо, не люблю жару. Особенно в Питере. Спрятаться негде. Вот в Париже – нырнул в фонтан или устроился в тенечке в Люксембургском саду, – хохотнул Вага. – Никакое пекло тебе не страшно. Я имею в виду не прямо сейчас. Вообще. Над чем работаешь? Может, возьмешься за самураев?

И Македонов согласился. Потому что ему нужны были деньги. Хотя бы какие-то деньги, чтобы положить их в кошелек и носить там, и иногда доставать, расплачиваясь в магазинах, а не брать из холодильника купленные Варей продукты, делая вид, что это современный вариант скатерти-самобранки.

4

Да это ведь дождь
Начался там, вдалеке!
А я-то думал,
Просто туман спустился
С гребня горы Судзука? …

– Красиво, – сказала Варя.

– Только это не хокку.

– Какая разница.

– Разница в количестве строчек и слогов. Форма другая, вот какая разница.

– Тебе что заказали сделать? – спросила Варя, глядя на него как на маленького несмышленого ребенка. – Написать короткие текстики в прозе. В прозе, понимаешь? Там нет никаких слогов и строчек. То есть, конечно, есть, – сбилась она, – но уже в другом смысле.

Македонов посмотрел на нее внимательным взглядом.

– Но оригинал-то будет не хокку, – неуверенно сказал он.

– Ты что, идиот? – спросила Варя.

– Не знаю, – честно ответил Македонов. – Вага сказал…

– Ваге вообще наплевать, что ты возьмешь и откуда. Я ему детские книжки иллюстрирую, ты в курсе. Знаешь, как они детскую литературу печатают? Берут исходник на бесплатном сайте, лишь бы не платить ни цента, не сверяя его ни с чем, проходятся корректором – и вперед, в типографию. А ты хочешь, чтобы он сличал твои хокку.

– Я не хочу как раз таки…

– Короче, ты меня слышал, бери любые тексты, лишь бы японские были.

– А можно я возьму «Охоту на овец» Мураками?

– Бери, только ужми до коротенького рассказа на полстранички.

Македонов кивнул и стал одеваться.

– В библиотеку? – спросила Варя.

– Нет, так. Просто пойду прошвырнусь. Может, устаканятся мысли в голове.

На пороге он обернулся.

– Слушай, а где это место, ты случайно не знаешь? Гора Судзука. Мы там с тобой случайно не были неподалеку?

– Не знаю. Погугли.

– Не хочу, – сказал Македонов. – Лучше буду думать, что я поднимался по ее склону. Так интереснее.

Он обнял Варю сзади и хотел поцеловать, но она мягко высвободилась и накрыла его губы пальцами, как будто призывая к тишине.

– Не сейчас, ладно?

– Ладно, – сказал Македонов.